Балаустион - Конарев Сергей - Страница 30

– Властью он злоупотреблял и был ее недостоин.

– Так и не так. Без сомнения, властью Леотихид злоупотреблял и злоупотребляет. Тем не менее, многие считают, что некоторые его мероприятия принесли городу пользу. Но это уже другой вопрос. Сложный и довольно противоречивый. Прославился Леотихид отнюдь не на служебном поприще. Став однажды объектом нападения нескольких юношей из партии Эврипонтидов – или спровоцировав это нападение – он заявил, что опасается за свою жизнь и набрал отряд головорезов-охранников. Воины Рыжего получили особую форму, высокое жалованье и многие льготы. Каждый год он пополняет отряд особо преданными молодчиками из новых эфебов, выпускников агелы, надевших воинский плащ. Немудрено, что «белые плащи» вскоре стали обособленной силой, подчиняющейся только Леотихиду.

– Белые плащи?

– Ну да, так спартанцы прозвали телохранителей Леотихида по цвету их формы. Младший Агиад сам, как ворона, падок на все яркое, и людей своих одел в гиматии из финикийского биссоса, тюк которого можно поменять на полсотни мечей. На себя он тоже денег не жалеет: ты бы видела его парадный панцирь с золотой головой льва на груди, весь отделанный золотой же чеканкой! Говорят, Леотихид ухлопал на него целый талант! Но чего я, в самом деле, распространяюсь об этом ублюдке? На чем я остановился?

– О том, что братья, придя к власти, взяли Спарту за загривок.

– Точно. На открытое противодействие никто тогда не решился, протест против тирании Агиадов выразился в тоске спартанцев по Павсанию. На деле это проявилось в восторженной любви по отношению к его сыну, Пирру. Некоторые, особенно молодежь, даже оказывали ему царские почести. Самым ярким был случай, произошедший на Немейских играх, через два года после нашей с тобой встречи. Тот самый Исад, гений-фехтовальщик, помнишь, я рассказывал тебе о нем?

– Да, да, конечно!

– Он снова прославился. По окончании собственно игр один римлянин, некий Марцеллин, пропретор, решил удивить греков гладиаторскими боями – развлечением, распространенным в Италии…

– О, да! Я тоже видела однажды. Римляне устраивали у нас в Афинах. Это было так… жутко. И интересно.

– Интересно? Хм… Так вот, после боев, во время которых публика дошла до экстаза, кто-то из толстосумов, решив подзаработать, подкинул новую идею, как развлечь толпу. Глашатаи предложили любому желающему спуститься на арену и сразиться с оставшимися в живых гладиаторами. С победителями. Разумеется, смельчакам обещали приличное вознаграждение и весьма высокие почести. О, желающих оказалось много! Сама знаешь, сколько у нас умельцев-мечников, ищущих любого случая помахать железками. Пришлось даже составить комиссию, которая выбрала самых достойных бойцов. Само собой, тут же включилась местечковая конкуренция, и было решено, что каждый город выставляет одного бойца. От греков собралась внушительная команда – двадцать три человека, от всех мало-мальски уважающих себя городов. Кроме Спарты. Никто из наших категорически не хотел выставлять свое искусство на потеху, скрещивать оружие с гнусными рабами. Однако Эвдамид, недавно ставший царем, не желал ударить лицом в грязь перед другими правителями городов и велел Исаду выйти.

– Государь, я молю избавить меня от этого бесчестья! – узкое лицо Исада покрылось пунцовыми пятнами. – Никогда в нашем роду не было человека, который замарал бы себя даже ремеслом актера, выступающего с подмостков. А теперь ты требуешь, чтобы я, Гераклид, ублажал толпу в качестве презренного гладиатора? Чем я так прогневал тебя, царь Эвдамид?

Эвдамид, молча глядя на юношу, сидел на мраморной скамье в секторе, где помещались места для высших аристократов.

– Более всего ты гневишь государя своей пустой болтовней! – ответил за брата Леотихид, сидевший слева в такой же, как у Эвдамида, пурпурной одежде. – Делай, что тебе говорят, и не забывайся, эномотарх Исад!

Эвдамид остановил брата движением руки и сказал, попытавшись придать голосу нотки мягкости:

– Ступай, Исад. Покажи всем этим недотепам, где живут лучшие в мире воины!

Разговор был окончен. Побледнев, Исад коротко кивнул, ударил, с ненавистью глядя в глаза царю, кулаком в грудь, и, ни слова не говоря, стал спускаться вниз, к полю стадиона. Пришедший вместе с ним Леонид, бывший командир Исада, смотрел на Эвдамида с мрачным недоумением.

– По-моему, ты совершаешь ошибку, государь! – веско проговорил он.

Эвдамид ничего не ответил, лишь нахмурил густые брови. Зато опять открыл рот Леотихид.

– Не твоего ума дело, – дерзко глядя в глаза Леонида, заявил он. – Твоего совета не спрашивали, так что, клянусь Ареем, лучше тебе заняться своими делами, дружок!

– Я не дружок полукровкам! – с каменным лицом заявил Леонид и, повернувшись, пошел прочь.

Эвдамид предупредительно положил тяжелую руку на плечо перекосившегося от гнева брата и вполголоса бросил:

– Уймись!

– Но, ты слышал, что он…

– Нет, не слышал. И ты не слышал.

Глаза братьев встретились. «Уймись, или пожалеешь». Леотихид прочел это во взгляде Эвдамида ясно, как написанное на пергаменте. Жизнь научила рыжеволосого бастарда, что со старшим братом лучше не спорить – обычно невозмутимый и здравомыслящий, в гневе он частенько перегибал палку.

Тряхнув густой медной шевелюрой, Леотихид запрокинул голову, отрывисто хохотнул в присущей ему манере и воскликнул:

– Пес с ним! Пусть катится к демонам! А нас ждет прекрасное зрелище!

О не заметил, что сзади, со скамьи эфоров, его затылок прожигает еще один ненавидящий взгляд. Эфор Фебид, отец Исада, только что кардинально пересмотрел свою лояльность по отношению к династии Агиадов.

– Я вспомнила! Об этом случае на Немейских играх! Кто-то из мужчин рассказывал – не то брат, не то отец. Там была бойня, верно?

– Самая настоящая, клянусь Меднодомной! Против двадцати четырех бойцов греческих городов управители состязаний выставили двадцать четыре гладиатора, и не из худших. Нужно было видеть, как пошли они – стенка на стенку! Вот это была рубка! Стадион, конечно, стоял на ушах! Гладиаторы стали давить наших с самого начала. Через четверть часа соотношение было десять рабов против четверых оставшихся в живых греков. Среди последних оказался и Исад. Остальные – и гладиаторы, и добровольцы умирали вокруг в криках, крови и вони от собственных выпущенных кишок.

– Фу-у!

– Прости за эти подробности. Я как сейчас помню этот последний эпизод боя. Мы с Аркесилом подлезли к самому ограждению…

Четверка тяжело дышавших греков сбилась посреди арены. Один из них, фиванец Зикрат, морщился и все время сплевывал на песок арены окрашенную кровью слюну. Левая ключица у него была перебита рубленой раной, и на ноге, чуть выше колена, сочился красным глубокий порез.

– Хреновые наши дела, друзья! – задыхаясь, произнес он, наблюдая, как гладиаторы окружают их кольцом.

– Ты прав, клянусь собакой. На кой ляд дался мне этот заклад? – тоскливо вторил ему квадратноголовый Филистион, отпущенник из Этолии. – Все этот Карист, сволочь! Смерти моей захотел, чтобы самому Эвнику тыркать!

– А я, дурак, на награду польстился, – вздохнул Зикрат, обронив еще один розовый сгусток слюны. – Теперь подохну здесь, и даже похоронить будет некому.

– Хватит вам хныкать, сопляки! – прикрикнул на них боец из Халкиды, крепкий, коротко стриженый наемник-пельтаст. За те четверть часа перед боем, в которые бойцы, оживленно треплясь, ожидали выхода на арену, он так и не назвал своего имени. – Надо было держать ваши пухлые жопы подальше от таких игр. А раз ввязались, так умейте умереть как мужчины. Вон, посмотрите на спартанца! Хоть бы пикнул!

– Да что на него смотреть? – в истерике выкрикнул Филистион. – Они же там все головой о стену битые, в этой Спарте! Им жизнь на хрен не нужна! А я бы еще пожил, попил винцо и баб потискал!

– Ну так живи, – Исад повернул к этолийцу узкое, как нож, лицо. – Смотри, их всего-то десять. Убьем их и пойдем по домам.