Балаустион - Конарев Сергей - Страница 97

– Так держать, юнош! – взревел стратег Брахилл. – И верно, при правильном поведении в завтрашнем бою мы победим, даже Агиады уже не надеются что-то здесь изменить. Пора, кур-р-рва медь, думать о главном суде, синедрионе геронтов. Эта битва, я вам скажу, посерьезнее!

– И мы ее выиграем! – в блестящем зраке Эврипонтида всполохом мелькнул демонический красный огонь. Шокированный Леонтиск оглянулся – видели ли другие? Или это было всего лишь отражение пламени очега?

– Напомни-ка мне, на какой день назначено заседание? – полемарх наморщил лоб, пересеченный полудюжиной горизонтальных морщин. – Помнится, самый конец месяца…

– Двадцать третьего посидеона, полемарх, – уточнил Лих.

– Двенадцатый день января, – тут же подсчитал Леонтиск.

– И ты туда же, молокосос, с распроклятым римским календарем! – взбеленился старый полководец. – Он у меня уже вот где сидит, кур-рва медь! Хотя бы здесь не вспоминайте, хватит с меня того, что мы теперь годы считаем не по Олимпиадам, а от основания Рима. Позор!

– А по мне так и ничего, удобно… – пробурчал под нос Эвполид. Афиняне, чей полис был центром иноземной торговли, давно переняли стремление торгового люда всех обитаемых земель к унификации календаря и валюты.

– Итак, двадцать седьмое, – повторил Эпименид. – Через двадцать и один день. Переговоры с ахейцами уже должны будут завершиться.

– Было бы неплохо, если бы они уже к этому времени убрались из города, причем забрали с собой двух главных ублюдков – римлянина и македонца, – зло проговорил царевич.

– Это вряд ли, – скривился полемарх Брахилл. – Ставлю правую ягодицу, что мудаки вроде Архелая и Анталкида наизнанку вывернутся, но удержат всю эту кодлу в городе. С одной-единственной целью: чтобы надавить на нас и дружественных нам геронтов.

– Значит, следует правильно использовать оставшееся время и постараться заручиться еще чьей-нибудь поддержкой, – сделал вывод Эпименид.

– Помнится, мы собирались побеседовать с эфором Полемократом, – напомнил Леонтиск.

– Со Скифом, этим тупоголовым дундуком? – поморщился стратег Брахилл.

– Позволь, полемарх! – вскинулся Лих, видимо, вспомнив, что привлечь к сотрудничеству эфора-жреца было его идеей. – Ты знаешь лучше кого другого, что девять из десяти наших граждан-гоплитов регулярно посещают храмы и чтут богов-олимпийцев. Пусть, может быть, вера в богов не так сильна, как в былые времена, но все же сбрасывать со счетов наше, так сказать, духовенство никак не можно.

– Верно, – поддержал Леонтиск. – Если перетянуть Скифа на нашу сторону, и попросить его «толкнуть» пару проповедей в защиту царя Павсания, народ, который и так нас в большинстве поддерживает, будет полностью на нашей стороне. Тогда и геронты будут голосовать смелее…

– Дожил – цыплята учат меня жить, старого петуха, – проворчал полемарх и почесал седую гриву. – Хотя, хм, в чем-то афиненок прав. Но кто поговорит со Скифом? Меня не просите, у меня при одном только виде этой постной рожи в кишках колики начинаются. А если он заведет, как обычно, о гаданиях, прорицаниях и знамениях, то боюсь, кур-рва медь, душа не выдержит…

Пирр прокашлялся.

– Мы хотели попросить сходить к эфору Полемократу тебя, дядя Эпименид. У тебя куда больше терпения и любви к людям, чем у нашего доброго стратега Брахилла.

Полемарх грозно зыркнул из-под густых бровей, сомневаясь, нет ли в словах царевича скрытой подначки, а Эпименид с готовностью отвечал:

– С удовольствием выполню это поручение, мой молодой вождь. Клянусь олимпийцами, роль парламентера всегда мне удавалась, и я готов и дальше служить дому Эврипонтидов в этом качестве.

– Было бы неплохо, если б ты прихватил с собой уважаемого стратега Никомаха, – добавил Пирр.

– С удовольствием. Не исключаю, что Никомах как военный может оказаться более стоек там, где я уже решусь отступить.

– Вдвоем будет легче противостоять шарлатану, когда он начнет задуривать вам головы своей заумной ахинеей! – захохотал полемарх.

– Эфор Фебид не отказал мне, будем надеяться, что и верховный жрец не откажет! – с улыбкой промолвил Эпименид. – Я постараюсь поговорить с ним максимально дипломатично. Выясню, можем ли мы рассчитывать на его поддержку, и если да, то в какой степени…

– У меня идея! Эфор Скиф будет невероятно счастлив, если ему в подарок будет преподнесена древняя книга пророчеств или свод инструкций по какой-нибудь хиромантии, – предположил Леонтиск.

– Недурственный совет, юноша! – осветился улыбкой Эпименид. – В моей библиотеке как раз пылится толстенный свиток иудейских прорицаний – о конце света, приходе мессии, и прочая. «Древняя книга», или что-то в этом духе, как раз в стиле старого Полемократа.

– Прекрасно! Значит, считай, полдела сделано, – подытожил Пирр. – Приведи к нам Скифа, дядя Эпименид, и Эврипонтиды не забудут твоей службы.

Советник встал и склонил седую голову.

– Я приведу в армию Эврипонтидов столько скифов, сколько смогу, наследник.

Тело женщины было страшно изуродовано: ноги обуглены, сожжены до кости, грудь и живот словно исполосованы железными когтями. Лицо представляло собой страшную маску: глаза выколоты, уши превратились в бесформенные лохмотья, губы были вырезаны, обнажив зубы в дикой улыбке смерти.

Леонтиск почувствовал, как его внутренности поднимаются к горлу. Несмотря на все эти увечья, он уже с уверенностью опознал это тело как принадлежащее Грании, старой ключнице Эврипонтидов. Изуверы не тронули ее рук – полных, покрытых брызгами пигментных пятен, рук, с такой почти материнской лаской зачастую трепавших афинянина по волосам.

Утром, когда ни ключница, ни пропавший невольник по прозвищу Килик дома не появились, Леонтиск и Эвполид, выполняя приказ Пирра, принялись за поиски. По Спарте разошлись почти полсотни молодых людей из числа друзей Эврипонтидов, повсюду выспрашивая, не видел ли кто пропавших членов прислуги. Сами друзья-афиняне сидели дома, принимая сообщения и согласовывая поиски. Им повезло: уже к обеду были найдены рыбаки, заметившие застрявший на отмели труп женщины. Место находилось у впадения Тиасы в Эврот, чуть ниже моста, прилегающего к площади военных состязаний.

– Похоже, с этого моста ее и сбросили, – проговорил Эвполид. – Место безлюдное, жилья рядом нет, в ночную пору здесь, ручаюсь, живой души не встретишь.

– Ублюдки! – Леонтиск все еще не мог придти в себя, мучительно борясь со вставшем в горле комом тошноты.

– Эге, посмотри, на ноге обрывок веревки, – Эвполид, похоже, ничего подобного не испытывал. – Наверняка к нему был привязан груз, но оторвался при ударе об опору моста. Это значит, что второго тела мы, скорее всего, не найдем.

– Достаточно и этого, – сквозь зубы проговорил сын стратега. – Пойдем, сообщим командиру.

Они повернулись спиной к безразлично катящей воды реке и стали подниматься на холм, пробираясь по колено в мокрой прошлогодней траве. Пожухшие от холода ветви кустарника щедро делились с друзьями ледяными брызгами росы. Неприятных ощущений добавлял дувший с реки промозглый ветер.

– Доставьте тело в особняк, – отчужденно кинул Леонтиск ожидавшим на вершине холма парням, «львам» из агелы, готовящимся грядущей весной стать воинами. – Передайте госпоже Арите, пусть готовит к погребению.

«Львы» без особого энтузиазма начали спускаться к берегу.

– Поживее, олухи! – заорал Леонтиск. Эвполид с удивлением посмотрел на него. Сын стратега осекся и, резко махнув рукой, пошел к мосту. Он чувствовал жгучую ненависть к убийце, проклятому Горгилу – а в том, что это преступление его рук дело, молодой воин не сомневался. Боги, с каким наслаждением Леонтиск пустил бы ему кровь, уничтожил, изрубил в кровавую кашу… Все злило молодого афинянина – и необходимость быть дурным вестником, и этот пронизывающий ветер, и сырость, от которой вновь заломило уже было почти оставившее в покое колено.

До агоры они шли в молчании. Леонтиск предавался мрачным мыслям о мести, а Эвполид не трогал его, позволяя справиться с чувствами самостоятельно. К концу пути сыну стратега это почти удалось.