Главный день - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 43

В этот момент переговоривший со Шмелевым Цыган оторвался от трубки:

— Всё! Едем до Майского. Это еще километров пять. Не доезжая до поселка будет поворот на молокоферму. Поворот с указателем, так что не пропустим. Нас там будут ждать.

Я облегченно кивнул:

— Хорошо. Может быть, и вывернемся… А теперь объясни, что же на посту приключилось?

Ступка смущенно махнул рукой и начал рассказ. Оказывается, тормознувший их инспектор уже хотел было отпустить машину, но появившийся на крыльце вагончика старлей спутал все карты. Закуривший Федька зло выдал:

— Я ведь сначала того, в камуфле, за полицая принял и сразу понял, что этот козел сейчас начнет права качать.

— Почему?

— Да потому что он был русским! Местные-то абреки как? Бабки сшибут и — свободен. А то и просто разговором дело закончится, без всяких поборов. Такое тоже бывает. Но если полицай русский, то он пока свою власть не покажет и всласть не покуражится, не отпустит.

— Так чего он от тебя хотел?

— Сначала спросил, из Калаяновской я или нет. А потом приказал зайти.

— Зачем?

Цыган растерянно пожал плечами:

— В том-то и дело, что спрашивал всякую чухню. Откуда я сам, что делал в станице, зачем приехал. Я ответил, что за другом заехал и теперь его с сыном везу в гости. А этот гад камуфлированный как будто не слушает и все одежду мою разглядывает. И тут я вдруг заметил, что он принюхиваться начал. Сначала не врубился, чего этот тип ноздрями зашевелил, а потом понял — от меня же взрывчаткой сгоревшей может нести! На улице да на ветру это хрен учуешь, а вот в теплом помещении вполне можно. Пришлось работать на опережение. Тем более что кобура у него открытого типа была… В общем, пока он из себя собаку изображал, я ему по яйцам влепил, пистолет из кобуры выхватил и начал потеху! Одно не пойму — почему меня вообще в тот вагончик позвали? И может, я в корне неправ был, когда так сорвался? Может, все эти принюхивания мне просто показались?

Он жалобно посмотрел на сидящих рядом, ища поддержки, а я почесал затылок. Да уж, дела… Теперь уже никто с уверенностью не скажет, прав был Федька, когда стрельбу начал, или нет. Хотя этот казак излишней панике никогда не был подвержен… Тоже закурив, я задумчиво уставился в пол, и вдруг до меня дошло:

— Ботинки!

Костя, баюкающий перевязанную руку, сразу понял, что к чему. Бросив быстрый взгляд на обувь Ступки, он подтвердил:

— Точно!

Павлик же, сидевший рядом с отцом и внимательно слушавший рассказ Цыгана, приоткрыл в ожидании рот, но не дождавшись объяснений, не выдержал:

— А чего — ботинки?

Судя по выражению лица Настены, она, как и мальчишка, пребывала в непонятках. Поэтому Федор, уже сам сообразивший, что к чему, и теперь не знавший, ругаться ему или радоваться, объяснил:

— В участке, после взрыва, все было в кирпичной и известковой пыли. И на полу и в воздухе. Мы, потом, насколько могли — отряхнулись. А ботинки остались белесые. Скорее всего, именно поэтому тот каратель меня к себе и позвал. Он просто обувку мою увидел и решил проверить. Сначала не особо даже подозревая. Но в теплом, безветренном помещении от меня через несколько минут пошел чуть уловимый запах сгоревшего тротила. Мы ведь буквально сразу после взрыва были уже в участке. Вот и провонялись… Так что вовремя я действовать начал!

Ободряюще пихнув его в плечо, я подтвердил:

— Вовремя, вовремя!

После чего Цыган, почувствовавший себя гораздо увереннее (ну еще бы — теперь необходимость его стрельбы была подтверждена фактами), принялся в красках расписывать свои переживания в вагончике. Но долго разливаться соловьем у него не получилось, так как довольно скоро мы, свернув с трассы, подъехали к нескольким здоровенным приземистым строениям, которые и были искомой молокофермой. Там нас уже ждали, и высокий, крепкий мужик в спецовке жестом показал, чтобы загнали машину под навес. А потом, дождавшись нашей выгрузки, представился:

— Гаджи Омаров. Хазаын фэрмы. Как доэхалы, бэз приключэний?

Пожимая его лопатообразную руку, я назвал свое имя и ответил:

— Нет, все было тихо. Но скоро может стать очень громко. Мы там, на посту, карателей положили, так что наверняка шухер уже начался.

Гажди кивнул:

— Про каратэлэй я знаю. Мнэ позвоныли и сказали. Поэтому дэвушка сычас быстро пэрэодэнеца в наша одэжда и с моэй жэной и братом поэдут в Дивинскую. — Видя, что Настя при этих словах вопросительно-испуганно глянула на меня, Омаров, сверкнув фиксой во рту, как-то очень по домашнему успокоил: — Нэ бойса, джаным, тэпэр все хорошо будэт. Как родной тебя довэзут.

Брусникина кивнула, после чего хозяин стал распоряжаться дальше. Выяснив характер ранения Дубинина, у которого пуля пропахала предплечье (не опасно, но довольно болезненно), Гаджи поцокал языком и, глядя на крутящего головой Пашку, жмущегося к отцу, тихо сказал:

— Надо, чтобы малчик тоже с нымы поехал. Толко нэ надо, чтобы он плакал…

Пацан, услышавший эти слова, набычился, но Костя, потрепав сына по вихрам, улыбнулся:

— Все правильно. Кто же еще за тетей Настей приглядит? Видишь, как она боится, а с тобой ей спокойнее будет. А для охраны и обороны — держи!

После чего протянул Павлику извлеченный из кармана перочинный нож. Тот, взяв его, шмыгнул, вздохнул и, критически оглядев папашу, пробурчал:

— Почему ты меня до сих пор маленьким считаешь и думаешь, что я ничего не понимаю? «Пригляди»… Мне семь лет, а она взрослая! Кто за кем смотреть должен? Но если нужно ехать с теть Настей, то я поеду. Когда приеду — тебе позвоню. А ножик теперь мой навсегда будет. Так?

Дубинин прижал здоровой рукой сына к себе:

— Так, так! Только ты не звони. Я тебе сам звякну, когда до Дивинской доберусь.

Глядя на это, Омаров одобрительно кивнул:

— Воын растет! Настояшый джыгыт!

Меня тоже впечатлило. Надо же — от горшка два вершка, а насколько адекватный мальчишка! Хотя чего-то подобного я ожидал еще с того момента, когда перепуганный Пашка меня из подвала окликнул. Тут ведь не у каждого взрослого мозгов и смелости хватит предупредить постороннего в общем-то человека об опасности, а этот щегол смог. Так что верно Гаджи сказал — настоящий джигит! Взглядом показав на Павлика, я продемонстрировал Косте большой палец, обозначающий уважительное одобрение правильному воспитанию, и стал уточнять у Омарова детали предстоящего вояжа. А еще минут через пятнадцать Настена и Пашка, в сопровождении омаровских родственников, выехали с фермы.

Посмотрев вслед «Тойоте», увозящей мою свежеиспеченную невесту, я лишь головой в удивлении покрутил. Надо же, даже не думал, что русоволосую славянку путем нехитрых манипуляций за столь короткое время можно превратить в горянку. Не думал, но сейчас вот убедился — умело подкрашенная женой Гаджи Брусникина, в глухом платье и платке смотрелась типичной дагестанской девушкой. И даже цвет волос не стал помехой. А документы на имя Лейлы Омаровой (дочери хозяина фермы) давали практически полную уверенность в успешном окончании поездки. Тем более что с ней постовые даже заговаривать не должны. Не по обычаям это. Брат хозяина — Рустам Омаров, ведущий машину, сам будет предоставлять документы женщин полицаям-горцам и сам решать все возникающие вопросы. А если тормознут редкие в этих широтах русские служители Фемиды, то Лейла-Настя просто станет отвечать на их вопросы по-русски…

Ну а после отъезда «Тойоты» мы, как это ни странно звучит, пошли грузить гуано. В самом прямом смысле этого слова — получили старые, духмянистые ватники, вилы, лопаты и стали сгребать отходы коровьей жизнедеятельности, перевозя их на тачке в большой бак. Навыки сельского говночерпия были только у опытного Цыгана, но это ему не особо помогло, и уже через час ни одна собака не отличила бы бойцов «Вымпела» от обычных подсобных работников фермы. Под занавес, для придания окончательного образа, нас слегка окропили водкой, и как есть, не помывшись, мы полезли в заставленный бидонами кузов «Газели». Дубинин, который из-за раны на руке не участвовал в общих работах, разместился за рулем, а Гаджи, в папахе и шикарном кожаном плаще занял место пассажира. После чего грузовик затрясся по грунтовке, ведущей на трассу.