Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери - Страница 105

105

Неморосо

Бегущие струи, прозрачны, чисты, И древеса, чья в них глядится крона, И плющ, что крадется извилистой тропою Пышнозеленое пересекая лоно, И птицы, в небе сеющие свисты, И луг тенистый с нежною травою, Когда с моей бедою Еще я не спознался, То вдоволь наслаждался Чудесным вашим я уединеньем, Порой охвачен сладким сновиденьем, Порою погружен в раздумья и мечтанья Не мучился сомненьем, И были радостны мои воспоминанья. В долине этой, где сейчас тоскую, Я наслаждался отдыхом беспечно, Взирая на зеленые просторы. О счастье, как ты пусто, быстротечно! Я помню, как в минуту дорогую, Здесь пробудясь, Элисы встретил взоры. О рок, зачем так скоро Такою нежной тканью Одаривать, как данью, Смерть с острою ее косою? Уж лучше бы подобною судьбою Мои усталые замкнулись годы: С потерею такою Живя, я, верно, каменной породы. Где очи ясные и томные где вежды, Что за собой повсюду увлекали Мой дух, куда б они ни обратились? Где руки белые, что нежно отобрали Всё у меня — и чувства и надежды? Где пряди, что пред золотом гордились? Так ярко золотились, Что злато с ними рядом Казалось меньшим кладом? Где грудь высокая, где стройная колонна Что купол золотой так непреклонно, С такою милой грацией носила? Теперь, увы! сокрыто все, что мною Любимо в жизни было, Пустынной, хладной, жесткою землею. Элиса, друг, кто б угадал заране, Когда вдвоем под свежими ветрами Мы здесь с тобой бродили, отдыхая, Когда, любуясь пестрыми цветами, Их собирали вместе на поляне, Что я останусь сир, о прошлом воздыхая Пришла минута злая, И горестному небу Свою принес я требу — Оно мне одиночество сулило. И тяжелей всего, что я уныло Тропою жизни осужден влачиться, Что мне ничто не мило, Слепцу без света в сумрачной темнице. Все без тебя вокруг переменилось: Стада в лугах так вольно уж не бродят, И в помощь землепашцу над полями Колосья золотистые не всходят. И нет добра, что б в зло пе обратилось: Пшеница тучная глушится сорняками И дикими овсами. Земля, что взорам нашим Дала цветы, что краше И не найдешь, чтоб радовали око, Один репей сейчас родит жестоко, И плод его, ненужный и колючий, Я, плача одиноко, Сам возрастил моей слезой горючей. Как при заходе солнца тень ложится, А под его лучами прочь уходит Густая тьма, что землю одевает, Откуда страх на душу к нам нисходит И формы странные, в какие облачиться Готово все, что почь от нас скрывает, Пока не воссияет Светила свет лучистый,— Такой казалась мглистой Ночь, что тебя взяла, и той порою Остался мучим страхом я и тьмою, Покуда не укажет смерть порога И я, ведом тобою, Как солнцем, не увижу, где дорога. Как соловей, чье так печально пенье, Когда, сокрыт в густой листве, он свищет, На землепашца жалуяся злого, Что детушек его лишил жилища, Пока, летая, был он в отдаленье От милой ветви и гнезда родного, И боль свою все снова И так разноцветисто Выводит горлом чистым, Что самый воздух полнится звучаньем, И ночь суровая, с ее молчаньем, Не властна пад его печальными делами; В свидетели страданьям Он небо призывает со звездами; Вот так и я вещаю бесполезно Мое страданье, сетуя уныло На смерти злой жестокость и коварство. Она мне в сердце руку запустила И унесла оттуда клад любезный, Где было для него гнездо и царство. Смерть! Про мое мытарство Я небу повествую, Из-за тебя тоскую И полню мир стенаньями моими, И нет моей страды неизлечимей. И чтоб не сознавать сего страданья, Мне было бы терпимей Уже навек лишенным быть сознанья. Обернутую тонкой тканью белой, Я прядь твоих волос храню смиренно, Их от груди моей не отрываю, Беру их в руки и такой мгновенно Жестокой болью поражен бываю, Что предаюсь рыданьям без предела. День коротаю целый Над ними, и лишь вздохи, Пылая, как сполохи, Их сушат; медлю я, перебирая По волоску, как будто их считая. Потом, связав их тонкой бечевою И тут лишь отдыхая От мук моих, я предаюсь покою. Но вслед за тем на память мне приходит Той ночи сумрачной угрюмое ненастье, Мне душу отравляя непрестанно Воспоминаньем про мое несчастье, И вновь пред взоры образ твой приводит В час смертный, под эгидою Дианы, И голос твой избранный, Чьи звуки неземные Смиряли вихри злые, И что не прозвучит уже отныне. Вновь слышу, как у сумрачной богини, Безжалостной, ты помощи просила, Уже близка к кончине. А ты, богиня рощ, зачем не приходила? Иль так ты рьяно предалась охоте? Иль так тебя завлек пастух твой спящий? Того тебе довольно ль, непреклонной, Дабы не внять мольбе души скорбящей, Отдавшись состраданью и заботе, Дабы красы не видеть обреченной И в землю обращенной? Не зреть того в печали, Деянья чьи являли Тебе служепие в охоте дерзновенной, Когда я нес на твой алтарь священный Мои дары, плод моего старанья? За что ж, тобой презренный, Я гибель зрел любимого созданья? Элиса дивная, что ныне свод небесный, Его изменчивость в покое наблюдая, Своей бессмертной меряешь стопою, Зачем не просишь, чтобы, поспешая, Лишило время оболочки тесной Мой дух, меня соединив с тобою? И мы, рука с рукою, В пространстве третьей сферы, Где льется свет Венеры, Искали реки новые и горы, Цветных лугов тенистые просторы, Где отдохнуть, и чтоб тебя бессменно Мои видали взоры, Без страха потерять тебя мгновенно. Так никогда б уже не прекратились Те песни, что слыхали только кручи, Плач пастухов вовек бы не прервался, Когда б, взглянув, как розовые тучи Уже в огне заката позлатились, Не поняли они, что день кончался. Все шире расстилался Туман густой по склонам, И тень в лесу зеленом Вверх по горе вползала. От печальной Они очнулись дремы. Луч прощальный И скудный проводили грустным взглядом И по дороге дальной Ушли тихонько вслед за мирным стадом.