Русский легион Царьграда - Нуртазин Сергей - Страница 55

55

– Скулу! Скулу не подставляй, ладью опрокинет! Носом! Носом на волну правь! – крикнул кормщик тимоне. Шторм с каждой минутой набирал силу. Мгла сгустилась. Разрезая ее, словно мечом, в небе сверкнула молния, на миг осветив все вокруг. В ее свете Мечеслав увидел коленопреклоненных Дионисия и Таисию. Они молились, их взгляды были устремлены в небо. Мечеслав тоже стал шептать слова молитвы.

– Ты чего это? – спросил Торопша. Брызги, сорвавшиеся с гребня морской волны, ударили Мечеславу в лицо.

– Молюсь, – ответил Мечеслав.

– Ништо! Ворогов одолели и царя морского одолеем! – крикнул Торопша и засмеялся. Давным-давно стояли они на стенах степной порубежной крепостцы, печенежская гибель к ним не раз подходила вплотную, а Торопша и тогда не унывал! «А я-то что?» – пристыдил себя Мечеслав, и его стало охватывать бесшабашно-разудалое чувство, какое овладевало им в начале сражений, когда и терять уже было нечего, кроме жизни своей.

Море осерчало всерьез. Волны становились все выше, ладья содрогалась от их ударов, следовавших один за другим. Мечеслав сидел лицом к корме судна и не видел, как нависла над носовой частью огромная вздыбившаяся волна. Стремительно бросилась она вниз, сметая все на своем пути. Бурлящий поток воды ударил Мечеслава в спину, едва не опрокинув его. Краем глаза Мечеслав заметил, как смыло с ладьи молодого светловолосого Летка, соседа гота-арианина по веслу. Гот, видя попавшего в беду сотоварища, попытался прыгнуть за борт, надеясь спасти его, но Торопша успел ухватить за пояс:

– Охолонь, и сам сгинешь, и Летка не спасешь, а нам ладьяры еще надобны будут!

Гот, что-то невнятно прокричав, дернул себя за волосы и вновь схватился за весло.

– Дубун! Бери кормило, на тебя надежа! Из беды вызволишь, озолочу! – закричал купец, обращаясь к кормщику.

Мечеслав увидел, как Дубун отстранил тимоню, уверенно взялся за кормило. Расправив плечи и широко расставив ноги, он повел корабль. Теперь все зависело от его опыта и умения. Гигантская волна ударила с правого борта, окатив Дубуна водой, но кормщик остался стоять, словно дерево, вросшее мощными корнями в землю. Следующая волна накренила судно, раздался чей-то истошный крик и треск ломаемого весла. Но вскоре ладья выровнялась и взлетела на гребень. На мачте что-то заскрежетало, обломок реи с грохотом рухнул на палубу в метре от молящихся Дионисия и Таисии.

– Лепи-и-ич! Вода товар заливает! – крикнул один из ладьяров.

– Воля, Мечеслав, Югель, Торопша, за мной! – крикнул Гостята, бросаясь к трюму.

Всю ночь промокшие и усталые люди боролись со стихией, спасая корабль, товар и свои жизни. Всю ночь бурлящее море, будто огромный безумный ребенок, играло с ладьей, бросая ее то в одну, то в другую сторону, то поднимая к небесам, то низвергая в бездну. Лишь под утро, наигравшись, море успокоилось. Мокрые, обессиленные люди в изнеможении лежали на палубе. Рассвело. Солнце поднялось, даря каждому надежду на спасение.

– Суша, суша! Недалече! А вона и ладьи! – закричал вдруг темноволосый молодец. Люди вскакивали со своих мест, подбегали к борту и радостно вглядывались туда, куда указывал ладьяр. Там, вдали, на линии горизонта чернела неровная полоска земли. Между ней и ладьей Гостяты виднелись разбросанные по морю ладьи, шедшие вместе с ними из Константинополя и пропавшие из виду во время шторма. Теперь они, потрепанные, словно израненные воины, покачивались на волнах. Но не всем из них удалось выстоять. Одна из ладей затонула, став жертвой своенравному морскому царю, другая пропала без вести в бескрайних просторах моря, еще одна была выброшена на берег, и теперь утерявшие свою былую силу волны терзали ее, разбивая о камни.

Собравшись вместе, ладьи поплыли в ближайшую бухту, чтобы исправить повреждения, а затем продолжить свой нелегкий и полный опасностей путь.

* * *

Был солнечный ясный день, когда корабли вошли в устье Днепра. Теперь их было гораздо меньше, чем в начале пути. Три ромейских хеландии и одна русская ладья еще прежде повернули в сторону восхода солнца и направились к Корсуни – Херсонесу, вновь набиравшему силу после взятия его князем Владимиром. Остальные продолжили свой путь к Киеву.

* * *

Мечеслав, загребая веслом, вдыхал знакомый запах степного разнотравья, слушал пронзительные крики чаек, разговор спорящих между собой о вере отца Дионисия и гота-арианина, поглядывал на чистое голубое небо и вспоминал. Вспоминал, как первый раз вышел в море на Ормовой ладье, вспоминал ночевку у порогов недалеко от места, где сложил свою голову князь Святослав. Сколько уж лет минуло с той поры, когда молодым воином покинул он ее. И вот теперь после долгой разлуки, после многих испытаний возвращается он на родимую сторонушку. Недалече осталось до нее! Что же сталось с ней за эти годы, пока был он в краях чужедальних? Как встретит она его, земля, по которой томилось столько лет сердце, куда стремилась душа? Вот она, отчина, к которой вернулся, несмотря на лишения и невзгоды. Слава тебе, Господи! Славлю Тебя за то, что дал мне вернуться живым и невредимым! – мысленно благодарил Мечеслав Бога, сам того не замечая, переходя на шепот.

– Ты чего это опять ворожишь, аль кудесником стать надумал? Так ноне вроде бури не предвидится, – пробасил Торопша, отвлекая Мечеслава от раздумий. Мечеслав помолчал, затем, серьезно глянув на сотоварища, сказал:

– О Руси нашей думы мои.

– Эх, да разве ж кому ведомо, что нас там, на Руси, ждет!

– Что нас на Руси ждет, неведомо, а покуда, браты, смотреть надобно, чтобы стрелу печенежскую в гости не принять, – сказал проходивший мимо Гостята Лепич.

* * *

Преодолевая течение могучего богатыря, имя которому Днепр, ладьи плыли к конечной цели своего пути. С каждым днем, с каждым взмахом весла все ближе и ближе становилась родная земля и град Киев. Вот уже и коварные пороги, и остров Хортица, именуемый ромеями островом Святого Георгия, были пройдены. Мечеслав с упоением глядел на берега, и ему казалось, что каждое деревце, каждый куст, каждая былинка приветствуют его. Каждый холм, каждый лесок, росший у реки, каждый ручеек, впадающий в Днепр, казались ему знакомыми. И радовалась его душа, когда видел он, что чем ближе подплывали они к Киеву, тем больше появлялось на берегах градов малых и селений! Знать, растет и ширится земля Русская! Он возвращался! Возвращался на родную землю, после долгой разлуки, после трудностей и потерь! Возвращался, неся в себе радость и грусть!

Глава четвертая

Се князь Владимир поставил церковь Святой Богородицы в Киеве и дал церкви той десятину по всей Русской земле, во всех градах.

Церковный устав князя Владимира

Все когда-то кончается, закончилась и долгая, полная опасностей дорога от Царьграда к Киеву. Ладьи, покинув воды Днепра, вошли в Почайну-реку и направились к месту, где теснились, прижимаясь друг к другу, насады, купеческие ладьи, новгородские струги, расшивы и многочисленные челны-долбленки местных рыбаков. Вскоре путешественники ступили на земную твердь под приветственные крики киевлян, работавших на причалах. Мечеслав, Дионисий, Торопша и Таисия распрощались с Гостятой Лепичем, вошли в городские ворота. Мечеслав с интересом разглядывал город, а он изменился за время его отсутствия. Киев, словно возмужавший отрок, стал плечами шире, лицом краше. Он опоясал себя новыми дубовыми стенами, кое-где на высоких валах, вместо деревянных, высились каменные башни. Узорнее и шире стали белокаменные хоромы великого князя. Стало больше и церквей православных, средь которых особой красотою выделялся храм Успения Богородицы, воздвигнутый при помощи мастеров греческих. Многое изменилось в граде, многое и осталось прежним, не было тут только Рады, как не было и идолов-богов, ее погубивших.

– Друже, расстаюсь я ныне с вами со всеми, но, думаю, свидимся мы еще! – сказал Торопша.