Русский легион Царьграда - Нуртазин Сергей - Страница 57

57

Войдя в избу, Мечеслав отпустил щенка на пол. Щенок осмотрелся, стал обнюхивать избу. Таисия накрывала на стол и рассказывала, что на торгу ее случайно встретила служанка княгини Анны, приехавшая вместе с ней из Константинополя. Узнав, что она ромейка и недавно приехала из Византии, женщина отвела ее к Анне, а та, поговорив с ней, предложила быть в ее свите, так как скучает она по далекой родине, и разговоры с землячкой-единоверкой помогут ей справиться с тоской по родным местам.

– Что мне делать? – спросила она Мечеслава, садясь на скамью напротив него.

– Видать, сам Бог тебе помогает. Быть в хоромах княжеских – честь большая, да и легче станет тебе с соотечественницами, – сказал Мечеслав. – Я, знаешь, в путь собрался, места родные зовут, род свой радимичский хочу найти. Вернусь ли, нет ли, не ведаю. Изба эта отныне твоя, о том уговор имеется. Так что живи.

– Не нужна мне изба без тебя, Мечеслав! Возьми меня с собой. Не бросай одну. Не будет мне жизни без тебя! – запричитала Таисия.

– Нет! Быть тебе здесь! – жестким голосом сказал Мечеслав и чуть помягче добавил: – Отец Дионисий сказал, что покуда он в Киеве, навещать тебя станет, да и княгиня в обиду не даст. А еще вот защитника тебе принес! – Мечеслав, улыбаясь, потрепал щенку холку. – Ну, как кликать тебя будем?

Щенок, посмотрев на Мечеслава, напустил лужу. Отбежал в сторону и стал ждать, что же скажет новый хозяин.

– Вот тебе и сторож, вона сколь воды напустил! Нет, брат, завтра поутру во двор тебя отведу, не дело псу в избе быть! Чего уставился на меня, а? Как наречем пса? – спросил Мечеслав у Таисии, убиравшей щенячьи безобразия.

– Может, Аргусом? – сказала она.

– Что значит имя сие? – спросил Мечеслав.

– Жил в Греции, на острове Итака, царь, – начала свой рассказ Таисия, – звали его Одиссей. И вот однажды ушел он вместе с царями других греческих племен воевать против Трои.

– Слыхивал я про град этот, и про князя Одиссея от отца Дионисия, – сказал Мечеслав.

– И оставил он с маленьким сыном жену свою Пенелопу, – продолжала Таисия. – Долгих двадцать лет не было его дома, всякое пришлось ему пережить и испытать. И вот наконец вернулся он, совсем один, на свою родину. Но, возвратившись, узнал, что множество женихов хотели взять в жены его Пенелопу, чтобы царствовать на Итаке. Тогда обрядился он нищим и отправился во дворец, чтобы самому разузнать, что и как, а заодно расправиться с женихами. Никто не узнал его в этом обличье, и только верный пес Аргус признал его, замахал хвостом, но не смог подняться, так как был стар и болен, и умер, дождавшись своего хозяина.

– Что ж, про такого пса, – задумчиво согласился Мечеслав, – даже промолвить как-то грешно – «сдох». Он умер! Пусть и наш будет Аргусом.

Поужинали. Мечеслав сказал:

– Кошель я тебе оставил, на первое время, думаю, хватит, а пока собери мне чего-нибудь в дорогу, ухожу утром!

Таисия посмотрела на Мечеслава. Слезинки одна за другой медленно катились по ее щекам.

– Я буду ждать тебя, Мечеслав, буду ждать до самой своей смерти! – вымолвила она.

Перед глазами Мечеслава снова предстала Мануш. Он вспомнил, как она провожала его там, в византийской феме, на краю горного селения.

Мечеслав поднялся с лавки, подошел к Таисии, поцеловал ее в лоб.

– Давай почивать, завтра у меня путь-дорога дальняя. Иди, ложись, Таисия.

* * *

Надоедливые крики громогласных киевских петухов, возвещающих о начале нового дня, прервали сладкий сон Таисии. Она открыла глаза. Мысль о том, что Мечеслав должен покинуть ее, омрачила счастливое пробуждение. Вскочив с ложа, Таисия увидела, что Мечеслава нет в избе, она выбежала во двор, но там никого не было. Мечеслав ушел и, может быть, навсегда. Таисия зашла в избу, села на скамью и горько заплакала.

Глава пятая

Господи! Дай же князю нашему силу Самсона, храбрость Александра, разум Иосифа, мудрость Соломона, искусность Давида и умножь, Господи, всех людей под пятою его. Богу нашему слава, и ныне, и присно, и вовеки.

Моление Даниила Заточника

Мечеслав, сам того не замечая, поторапливал коня, стремясь поскорее достичь места, где появился на свет и откуда увозили его, раненого, уж, почитай, семнадцать годов назад. Вёдро согревало тело и душу, которая ликовала оттого, что скачет он по родной радимичской земле, а она ныне уже зовется Русью. Немало узнал он в Киеве о том, что творилось на Руси в его отсутствие. Поведали ему о крещении киевлян на Подоле в водах Почайны-реки, поведали и о том, что не все с радостью приняли веру новую, что плакали, когда кумиров их низвергали и боялись гнева богов старых, а некоторые, не признавшие веры новой, бежали. Бежал и Будила с несколькими волхвами в Новгород, да там начал смуту сеять против Христа и князя Владимира. И тогда порешили новгородцы во главе с верховным жрецом Богомилом и тысяцким Угоняем веры греческой не принимать и воеводе-посаднику Добрыне, коему князь повелел окрестить новгородцев, не подчиняться. И кричал Угоняй:

– Лучше нам помереть, нежели богов наших дать на поругание!

Разметали новгородцы мост на реке Волхов, засели на Софийской стороне, чтобы Добрыню с Путятой и дружины их не допустить в город. Начали бесчинствовать и творить непотребное. Разрушили церковь Преображения, хоромы Добрынины разорили, жену да родичей его смерти предали. Разгневался Добрыня и приказал тысяцкому Путяте переправиться ночью через Волхов. Высадился Путята с воями своими и давай рубить новгородцев. Завязалась меж ними сеча, а тут и Добрыня подоспел и велел предать огню избы. Убоялись новгородцы, что весь град выгорит, и покорились Добрыне, и зачинщиков выдали, средь которых и киевский купец Будила оказался. Молвили одни, что вои Путяты по приказу Добрыни его зарубили, другие же рекли, что, привязав каменья к ногам его, пустили Будилу в Волхов, вслед за идолами. И вроде бы перед тем молвил Добрыня Будиле: «Ты хотел своих богов, так ступай же за ними!» Вот так, видимо, наказал бог Будилу за смерть Рады. Правда, не стало через три года и самого славного боярина и богатыря Добрыни. Поведали Мечеславу и о том, как ходил Владимир князь на хорватов, как разбойный ярл Эйрик разорил и пожег Ладогу, как бились дружины княжеские против печенегов, разорителей земли Русской, как стояли Белгород и другие грады супротив них и как погиб в битве со степняками Ратша. Узнал Мечеслав и о недавней кончине в одном из монастырей Рогнеды-Гориславы, бывшей жены Владимира, которую Мечеслав видывал, еще будучи младым дружинником. Рассказали ему и о том, что стал князь Владимир после принятия новой веры благочестив, добр и хлебосолен, что воздвигаются храмы православные по всей Руси, меняется и обновляется жизнь на земле его.

Так, в раздумьях и воспоминаниях, незаметно подходил к завершению долгий путь, проделанный Мечеславом от Киева до родных радимичских лесов. Знакомые с детства места заставляли радостно биться сердце. Вот на взгорке показалась сосна, стоявшая ото всех особняком, словно изгой, и возвышавшаяся над остальными деревами. Будучи мальцом, часто забирался он на нее и, сев на одну из веток, гадал, что же там, далеко, за лесами и реками? И не чаял он тогда, что окажется гораздо дальше тех мест, что видел с ее вершины. Подъехав ближе, Мечеслав спешился, подошел к дереву, огладил ладонью шершавый ствол. Чуть постоял, вернулся к коню и, взяв его за повод, направился в чащу.

Капище стояло не тронутым, но и не ухоженным; частокол обветшал, подгнившие воротные столбы упали, но ведущая к нему тропинка хоть и едва заметная была, не звериная – людская. Внутри все заросло травой, обросшие мхом, почерневшие от времени истуканы с упреком поглядывали на Мечеслава, и только старый дуб, богатырь в три обхвата, коему доверял он, будучи отроком, свои мысли и чаяния, добродушно протянул к нему мощные ветки, напоминавшие руки бывалого воина. Мечеслав поклонился. Нет, не как божеству, как старому знакомцу, другу, как дереву, почитаемому его родом.