Паразиты. Тайный мир - Циммер Карл - Страница 64

 Гавайская ситуация — наиболее полно документированная неудача биологического контроля, поскольку речь здесь идет о группе небольших, биологически изолированных островов. Но противники метода подозревают, что таких историй множество. К примеру, за последние 100 лет в США для борьбы с непарным шелкопрядом было завезено более 30 различных паразитов. Ни один из них как следует не сработал, зато изящным крупным бабочкам тутового шелкопряда теперь грозит полное исчезновение.

 Подобные неудачи вынуждают биологов быть гораздо осторожнее с паразитами. Именно поэтому Лафферти и Курис затеяли с саккулиной такой долгий и утомительный эксперимент. После того как береговые крабы начали погибать, они повторили тесты на дандженесских крабах. Результат был тот же: паралич и смерть.

 — Если бы из-за меня погиб дандженесский краб, — сказал Курис, — мое имя было бы опозорено. Я стал бы, как тот бедняга, который завез пчел-убийц. Ему пришлось потом всю жизнь, сорок лет, публично каяться и заниматься самобичеванием. Беспокоюсь ли я о местных береговых крабах? Разумеется! Никто не подходит к этому вопросу с большей осторожностью, чем я.

 Осенью 1999 г. Лафферти сообщил коллегам дурные новости. К тому времени зеленые крабы были замечены уже далеко на севере, в Британской Колумбии, за тысячу с лишним миль от места «высадки» в Сан-Франциско. Мне Лафферти тоже прислал сообщение по электронной почте, и я сразу же позвонил ему. Я спросил, сильно ли он разочарован.

 — Ну, в принципе ученый никогда не должен испытывать разочарования, — ответил он. — Истина существует, и мы не властны над реальностью.

 Но тяжело было наблюдать, как зеленый краб распространяется все дальше и дальше.

 — По моему внутреннему ощущению эта штука, если выпустить ее на западном побережье, скорее всего, не затронула бы местных крабов слишком сильно. Мы обнаружили всего лишь, что потенциально она способна им навредить.

 Вообще, поместить личинки в чашку с дандженесским крабом — не то же самое, что выпустить их в океан.

 — Остается ведь еще вопрос, где она будет искать краба- хозяина.

 Sacculina и родственные ей паразиты используют в качестве ориентиров солнечный свет и химические вещества, выделяемые хозяевами; по ним личинки определяют, где им лучше находиться, чтобы вероятность встречи с зеленым крабом была максимальной. Не исключено, что эти ориентиры не позволят им в природе встретиться с крабами других видов. Лафферти рассказал мне еще об одном своем эксперименте, который вроде бы подтвердил эту гипотезу. Он отыскал другой вид рачка, родственный саккулине, паразитирующий на тихоокеанских крабах-стригунах. Он взял калифорнийских береговых крабов, которые живут в том же регионе, что краб-стригун, но никогда не бывают носителями этого паразита. Однако когда Лафферти запустил личинок паразита в чашку с береговым крабом, они без труда заразили и его. Вероятно, в дикой природе что-то не позволяет этому паразиту селиться в береговых крабах.

 Но, если вы хотите впервые в истории использовать паразитов в океане как средство биологического контроля, вы должны быть полностью уверены в своих действиях. Я спросил Лафферти, не появилось ли у него каких-нибудь других планов борьбы с зеленым крабом.

 — Я не думаю, что нам следует отойти в сторонку и спокойно смотреть, как они расправляются с местными видами, — сказал он и начал рассказывать мне о другом паразите зеленого краба—Portunion conformis. Это изопод, родственник мокрицы, у которого в процессе эволюции появился свой саккулиноподоб- ный способ обитания в зеленых крабах. Он проникает в краба в виде микроскопической личинки и разрушает половые железы хозяина, занимая их место. Со временем паразит заполняет собой значительную часть тела краба, составляя до 20% его массы.

Разрушая половые железы, он лишает краба способности к размножению и, подобно саккулине, феминизирует крабов-самцов. Никто никогда не разводил Portunion в лаборатории, но Лафферти хочет попробовать. А затем устроить для этого паразита такую же проверку, которую не удалось пройти саккулине.

 — Это великолепные паразиты, — сказал мне Лафферти и предложил представить крупный матовый мешочек, у которого с одной стороны рот, а внутри набор золотистых яиц. — Их очень трудно описать. Они похожи... Господи, они не похожи ни на что, что вы могли бы себе представить!

 Может быть, работа с паразитами иногда чревата разочарованием, но настоящий паразитолог всегда найдет утешение в их красоте.

• • •

Херрен и Лафферти работают на маниоковых полях и устричных отмелях — там, где человек превратил дикую местность в своего рода лоскутное одеяло, где пришлые виды могут за несколько недель распространиться на тысячи миль, а лучший вид зачастую тот, что способен процветать в обстановке постоянного хаоса. Может быть, паразиты способны смягчить удар, нанесенный человеком природе в подобных местах, если, конечно, мы будем уважать их эволюционную роль. Но меня также интересуют те части света, где природа остается пока относительно нетронутой; не помогут ли нам паразиты сохранить такое состояние вещей?

 Поиски ответа на этот вопрос привели меня в коста-риканские джунгли и заставили ловить лягушек вместе с Дэниелом Бруксом. Мы работали в заповеднике Гуанакастена охраняемой территории площадью 880 кв. км, где от тихоокеанских пляжей до верхушек вулканов раскинулись сухие, дождевые и влажные горные леса. Двадцать лет назад леса Гуанакасте потихоньку исчезали — скотоводы вырубали деревья, освобождая место для выпаса скота, несмотря на то что скотоводство в тех местах становилось все менее прибыльным. Этим обстоятельством решил воспользоваться один работавший в тех местах биолог, седеющий человек по имени Даниэль Янцен. Он основал фонд, который начал скупать скотоводческие хозяйства, и нанял оставшихся без работы ковбоев в качестве «паратаксо- номистов»—эти люди должны были документировать видовое разнообразие Гуанакасте: собирать образцы, препарировать и описывать их. Таким образом, лес удалось не только отстоять, но и расширить, да и окрестные жители теперь заинтересованы в его сохранении. Вокруг Гуанакасте нет оград и заборов.

 К концу 1990-х гг., когда я был в Гуанакасте, Янцен практически закончил с организацией своего заповедника. Больше времени он теперь посвящал своей подлинной страсти — коста-риканским бабочкам. В его небольшом домике (три комнаты под крышей из оцинкованного железа) — штаб-квартире заповедника — вы обязательно увидите десятки пластиковых пакетиков, подвешенных к потолочным балкам; в каждом пакетике сидит гусеница и грызет зеленый лист.

 — Моя цель отыскать всех гусениц прежде, чем меня тут похоронят, — сказал мне Янцен.

 Заповедник Гуанакасте — не просто возрождение первозданных лесов. Важнее, что в будущем эти леса разрастутся и превратятся в самоподдерживающуюся экосистему.

 — Вы можете вернуться сюда через тысячу лет, а эти леса по-прежнему будут на месте, — сказал Янцен.

 Однажды вечером мы с Бруксом ворвались в дом Янцена без предупреждения. В тот день мы препарировали животных и вдоволь насмотрелись на паразитов, а вечером решили заехать в бар, находившийся в получасе пути, и что-нибудь выпить. Неожиданно фары нашего джипа высветили на дороге пушистое тельце. Мы остановились и отъехали немного назад. На дороге лежала мертвая лиса, только что убитая: ее пушистый хвост еще не опал. Мы положили тельце в машину, развернулись и направились обратно в Гуанакасте. Добравшись до дома Янцена, Брукс вытащил тельце лисы, внес в дом и положил на бетонный пол в гостиной. Животное выглядело нетронутым, но было видно, что оно получило сильнейший удар: глаза его чуть не выскочили из орбит. Янцен сказал:

 — Ну, что мы здесь имеем?

 Его жена Янцена Уинни вышла к нам из задней комнаты посмотреть, что происходит. Сидевший у нее на плече ручной дикобраз Эспинита в страхе ощетинился иголками.

 — Ты слишком многому научился у своих кошек, — сказала Уинни Бруксу, — например, приносишь добычу к дверям.