О гномах и сиротке Марысе - Конопницкая Мария - Страница 12

12

Тут Хвощ, который по уши провалился в сено, вскочил и закричал:

– Чепуха это все! На что мне твои книги и твоя слава, если я голоден? Сытое брюхо важнее всего, а остальное выеденного яйца не стоит! – И, обернувшись к королю, продолжал: – Если вы хотите, ваше величество, чтобы у вас в королевстве было спокойно, позаботьтесь, чтоб не было голодных. Вот мой совет: пусть крестьянин везет нас туда, где в горшках варится каша, а на сковородке шкварки шипят! Иначе я не согласен. – Верно! Верно! – закричали остальные. – Мы тоже не согласны!

И зашумели в телеге, словно повздорившие горожане. Король поднял сверкающий скипетр и, чтобы положить конец спорам, сказал:

– Раз нет меж вами согласия, слушайте мой приказ. – И обратился к Петру. – Вези нас, добрый человек, куда хочешь. Петр ухмыльнулся, левый глаз прищурил, а правым на Хвоща покосился и подумал: «Ну погоди ты у меня, толстяк! Других уж, так и быть, свезу с королем туда, где посытнее. А тебя, я не я буду, коли в Голодаевке не высажу. Там небось похудеешь!»

Щелкнул кнутом и тронулся в путь.

Глава четвертая

Хвощ встречается с сироткой Марысей

IТо ли голубь где воркует —Стонет пущею лесною,То ль соловушка тоскует —Все прощается с весною?То ли лес шумит – вздыхает,Черный лес шумит ночами,То ли ветер где рыдает,Воет, плачет над полями?Не соловушка горюет,Ох, не лес, не вольный ветер —Мать Марысю оставляетСиротой на белом свете!Кто накормит? Кто напоит?Кто укутает в морозы?Кто присмотрит за чужою,Приголубит, вытрет слезы?В золотой ее качалаВ тростниковой колыбели,Ей теперь земля да лавка —Две пуховые постели.Убаюкивала песней,Утром песенкой разбудит…– Эй, вставай, – Марысе скажут, —Будет спать! – чужие люди.Мать кормила хлебцем белым,Золотистым медом вволю…Черствой коркою, сиротка,Заедай лихую долю!Бела льна полотна ткала,Чтоб бела была рубашка…Попаси гусей сначала,Оборванка, замарашка!Скрылось солнце за горою,Догорело небо зорькой,Мать Марысю оставляетНавсегда сироткой горькой.IIДень-деньской Марыся плачет,День-деньской не молвит слова…Вот и жаворонок вьется,Ласточка щебечет снова…Вот и жаворонок вьется,Верба ветки распушила,Поросла травой зеленойМатеринская могила.Материнская могила,Буйной травкой заросла ты!Дочка слезы утирает —Люди выгнали из хаты…Ты пойди-ка в мир широкий,Ты пойди под вольно небо,Эй, пойди-ка послужи-ка,Сирота, за корку хлеба!…Эй, пойди-ка походи-каС хворостиной за гусями,Пусть-ка моют буйны ливни,Солнце жжет тебя лучами.Пусть-ка моют ливни буйны,Пусть закружит буйный ветер.Послужи за корку хлеба,Коль одна на белом свете!…III

Вот какая была у Марыси доля. Волосы у нее золотые, как солнце, глаза – лесные фиалки, а на сердце – печаль и тоска. – Сиротка Марыся, – спросит, бывало, хозяйка, у которой она гусей пасла, – отчего ты не смеешься, как другие?

А Марыся в ответ:

– Как же мне смеяться, когда ветер в поле стонет?

– Сиротка Марыся! Почему не поешь, как другие?

А Марыся в ответ:

– Как же мне петь, как же мне веселиться, когда березы в лесу плачут?

– Сиротка Марыся! Что же ты не радуешься, как другие?

А Марыся в ответ:

– Как же мне радоваться, как же мне веселиться, когда земля слезами умывается?

Вот какая была сиротка Марыся.

Прилетят птицы, сядут на дерево и запоют:

Сирота, сирота,Головушка золота,Синие очи,Скажи, чего хочешь?

Подымет Марыся печальные глаза и ответит тихо:

Ничего не хочу – ни серебра, ни злата.А ракита мне мила у родимой хаты…

А птицы опять:

Сирота, сирота,Головушка золота,Синие очи,Скажи, чего хочешь?

А Марыся в ответ:

Ничего не хочу – ни воды, ни хлеба,А была б над головой крыша вместо неба…

Защебечут птицы, крылышками затрепещут, головками завертят, а одна запоет:

Сирота, сирота,Головушка золота,Синие очи,Проси о чем хочешь!

А Марыся в своей холщовой рубахе худые ручонки сложит и скажет:

Об одном прошу я, птицы мои, птицы,Пусть мне нынче ночью матушка приснится!…

И Марысе не раз, бывало, снилась покойная матушка. Тиха, бела, как лунный свет, скользнет она по избе и склонится над спящей. А кажется Марысе, будто солнце светит и цветы благоухают. Протянет она во сне руки и прошепчет:

– Это ты, матушка?

И в ответ, словно вздох, прозвучит ласковый, тихий голос:

– Я, деточка!

И матушка растает, исчезнет, как лунный свет, а Марыся проснется со вздохом и примется за дело. Трудилась она не покладая рук, чтобы за чужой угол отплатить, за охапку соломы, на которой спала, за ложку похлебки, которой кормилась, за холщовую рубаху, в которую одевалась. Зимой хозяйского ребенка нянчила, в лес за хворостом ходила, воду из колодца носила, а летом гусей пасла.

Так и звали ее в деревне – кто Марысей-гусятницей, а кто сироткой Марысей.

Прошел год, прошел другой – все и позабыли, что у девочки есть фамилия, что она дочь Кукулины, той доброй женщины, что за Хвоща заступилась, когда его била крестьянка.

И сама Марыся, когда ее спрашивали: «Как тебя зовут, девочка?» – отвечала: «Сиротка Марыся».

Лужайка, где Марыся пасла гусей, была возле леса, довольно далеко от деревни, прозванной с давних пор Голодаевкой, потому что земли там были тощие, хлеб родился плохо и голод был частым гостем.