Князь - Мазин Александр Владимирович - Страница 54

   Но те блюли договор – пропустили. ИМашега, и малую киевскую дружину, и всю конницу русов.

   На холмах остались лишь Духарев с варягами Трувора да Бодай с расчетами орудий, продолжавших утюжить лагерь противника.

   Духарев видел, как хузары Машега ворвались в ближайший наемнический (гузов) лагерь и, вопя по-хузарски, закидали вражеских воев стрелами.

   Духарев с легкостью представлял, что там сейчас творится. Сонные растерявшиеся гузы, услышав хузарский боевой клич и ловя град стрел, наверняка решили, что их предали союзники, соседи по лагерю. Гузы – хорошие воины и с легкой хузарской конницей воевать привычны. Построиться, прикрыть щитами своих лучников…

   И тут на них лавиной обрушилась латная кавалерия русов! Лязг, хруст, пронзительные вопли…

   И стальная волна, разметав ошметки недавно еще крепкого войска, катится дальше. Игде-то там, в этой волне – Артем…

   – Велим! Сигнал! – зычно скомандовал Духарев.

   Горящий факел ткнулся в кучу облитого маслом хвороста. Бешеное пламя взметнулось на два человеческих роста – и упало, сбитое наброшенной воловьей шкурой.

   – Р-р-аз!

   Дымящуюся шкуру сдернули (пламя опять прыгнуло вверх), облили водой и снова бросили на хворост.

   – Два-а!

   Новый прыжок пламени.

   – Тр-ри!

   Где-то на реке наблюдатель Эвила увидел три вспышки и дал знать вождю. Аможет, сам ярл Эвил Оттарсон углядел знак, по которому спрятавшиеся в темноте драккары мгновенно ожили, растопырились веслами и понеслись к берегу.

   Духарев, конечно, ничего этого не видел: темно и далеко. Но он знал, что ярл не оплошает. Викинги – великие искусники в таких делах. Ночь им не помеха, а помощник.

   Внизу кипела битва. Теперь уже по всему вражьему лагерю пылало множество огней. Некоторые – особенно яркие. Это огонь перекинулся на шатры.

   Духареву остро захотелось туда, вниз. Рубить, колоть, рвать горло боевым кличем…

   – Батька! – окликнул воеводу Трувор. – Глянь туда!

   – Что?

   Духарев знал, что в указанном направлении проходит между холмов караванный путь. Там обосновались пятнадцать сотен воев под началом Люба, тысяцкого из старших княжьих гридней. Им велено было стоять крепко и брать в копья всех, кто попытается уйти дорогой.

   – Там вроде бы уходят, батька. Быстро уходят, должно быть, конные.

   – Ах ты!..

   Любовы – п ешие!

   Духарев додумывал мысль уже на ходу.

   – Коня мне! Велим, вы с Бодаем – здесь, за старших! Трувор! Бери всех! За мной!

   Духарев скакал, не разбирая дороги, уповая лишь на то, что конь под ним не споткнется и не оступится. За ним, разбрасывая копытами комья земли, мчалась тысяча Трувора.

   Сергей помнил, что здесь, с западной стороны холма, то ли луг, то ли поле. Одним словом, ровно. Так и было. Правда, почва оказалась рыхлой, неудобной для быстрой скачки, но это было лучше, чем ломиться через превратившийся в поле боя лагерь.

   «Ус-пей! Ус-пей! – выдыхал Сергей в ухо Пепла, рассекающего грудью теплую южную ночь. – Ус-пей…»

   Длинный холм закончился внезапно. Духарев увидел купу деревьев, сбоку – какой-то дом, обогнул его слева… и оказался на дороге. Прямо перед всадником в светлом, хорошо заметном в темноте доспехе.

   Духарев не успел удивиться. Всадник – тоже. Пика Сергея ударила его в бок и смахнула наземь. Пепел врезался грудью в круп коня, отбросил его, взвился на дыбы, молотя копытами. Попал! Громкий, болезненный вопль. Еще один, на этот раз – яростный (кажется, по-арабски). Слева прилетело что-то острое. Духарев рефлекторно подставил щит. Справа полыхнул серебряный просверк, и Сергей попытался поймать его железком пики. Сабля срезала железко, но до Серегиной головы не дотянулась.

   Дзинь! Духарев успел, закрутившись в узел, принять щитом второй удар (кромку щита срезало, как бритвой), выдернуть собственный меч, из-под края щита достать лихого рубаку, пригнуться к гриве, уклоняясь от еще одной смерти, сообразить, что оказался один в гуще врагов… Правда, всего лишь на несколько секунд, а затем гуща проредилась, и темнота мгновенно наполнилась звоном, ревом, воплями, ржанием, которые вдруг перекрыл рвущий уши и стесняющий сердца волчий вой: варяги вступили в битву.

   Сеча была страшная. Как потом оказалось, Труворова лучшая тысяча схватилась с двумя тысячами Йосыповой гвардии, оставленной прикрывать отступление хакана. Если бы не внезапность атаки, варягам пришлось бы еще тяжелее. Им пришлось драться с отборной латной конницей, вдобавок вдвое превосходящей численно. Впрочем, численное превосходство почти не имело значения: варяги держались плотной группой, а арабы Йосыпа растянулись, перекрывая выход из долины, и из-за темноты не сразу поняли, с какой стороны их взяли в мясорубку.

   Все кончилось, когда из долины подоспели на помощь дружинники Икмора и почти одновременно с ними – нурманы Эвила…

   К рассвету стало ясно, что враг разгромлен. Только одних пленников взяли тысячи две. Нейтральные же хузары выразили полную готовность принять власть Святослава. Более того, несколько тысяч их присоединилось к киевскому войску. Остальных (совет Машега) Святослав отпустил по домам. Добыча тоже была взята немалая, едва ли не бoльшая, чем в Итиле. Лишь один факт омрачал блестящую победу: хакан Йосып сумел уйти. Он попросту удрал с большей частью своей гвардии, бросив на произвол судьбы остальное войско. Может, ему доложили о том, что его хузары передались на сторону противника. Может, сработал инстинкт самосохранения. Аможет, сами гвардейцы решили унести ноги, пока до них не добрались русы.

   В общем, когда нурманы ворвались в ставку хакана, там уже не было никого, кроме сотни-другой слуг, нескольких десятков брошенных девок (среди них – три «походные» наложницы Йосыпа) да кучи разного дорогостоящего барахла.

   Около восьми тысяч Йосыповых гвардейцев быстренько снялись с места, в считанные минуты уничтожили заслонные сотни Люба, оставили прикрытие из двух тысяч для задержки возможной погони и унеслись прочь вместе со своим хаканом.

   Так что даже поспей Духарев раньше, он не смог бы их остановить – с одной-то тысячей против восьми. Паршивец-хакан все равно бы удрал.

   И никто в этом не виноват. Кому могло прийти в голову, что Йосып бросится наутек, даже не попытавшисьдать русам отпор.

   – Пускай бежит, раз он такой проворный, – сказал Святослав. – Мы все равно его достанем.

   Степь высохла и потрескалась. Серая земля, покрытая высохшей мертвой травой, – словно огромный череп с остатками волос. Так было весь день. Но ранним утром, проснувшись прежде солнца и выйдя искупаться в теплой донской воде, Духарев увидел, что вся земля усеяна синими и красными цветами. Миллионы цветов. Аведь ночью не было дождя. Никакой влаги, кроме капелек росы.

   – Красиво, – сказал Артем, который тоже проснулся, выбрался из шатра и встал рядом с отцом. – Солнце взойдет – они закроются.

   – Они что, выросли за одну ночь?

   – Нет. Разве ты вчера их не видел?

   Сергей покачал головой.

   – Это потому что ты в войске идешь, – сказал сын. – Где передовая тысяча пройдет, там одна пыль остается.

   Лагерь просыпался быстро. Надо успеть пройти побольше, пока солнце не раскалит воздух и землю.

   Сотни гридней, верхами и так, уже плескались в теплой донской воде, удивительно чистой и прозрачной для конца августа.

   – К табуну? – спросил Артем.

   Смуглый, черноволосый, он больше походил на мать, чем на отца, и крепостью телосложения тоже намного уступал Сергею. Водежде он казался стройным, как девушка. Водежде не видно, какие у парня мускулы.