Матьмоегоребенка, или Азбука аферизма - Огородникова Татьяна Андреевна - Страница 27

– Ну что ты, Ванюш, вечно никто не живет. Смотри, я еще молодцом – вон сколько мне лет. Спасибо, что не прибрали, когда тебя нужно было на ноги ставить. А теперь ты сам кого хочешь поставишь на ноги да и на голову… Семьдесят пять – хороший возраст для того, чтобы попрощаться с миром, – бабуля снова улыбнулась. Она была сильнее Ивана. Она была самой сильной на свете женщиной. Ивану стало страшно. Он не представлял себе, как будет жить без нее.

– Ба, – как в детстве назвал он ее, – а мне, что мне делать?

– Как что? Живи своей жизнью. Все по плану. Завтра – работа, не мешало бы тебе съездить отдохнуть, а то на тебе лица нет уж который месяц. Живи, наслаждайся. Все идет своим чередом. Спокойной ночи!

Бабуля потрепала Ивана по волосам и, немного припадая на левый бок, пошла в свою комнату.

Иван остался сидеть, обхватив голову руками.

Он не заметил, сколько пролетело времени в мрачных раздумьях, чередующихся то надеждой, то мыслями о Даше, Ане, Марине… Иван недоумевал, видя хитросплетения человеческих судеб, многообразие эмоций, которые можно испытывать одному и тому же человеку, и… как одновременно могут храниться в ячейках мозга горестное осознание смерти самого близкого человека и радостное предвкушение совместной поездки с другим любимым человеком? Удивительно, как быстро человек привыкает и к плохим, и к хорошим новостям. Еще несколько часов назад Ивану Гурьеву вообще не пришло бы в голову задуматься о смерти. А теперь она, как полноправный член семьи, потихоньку, без приглашения поселилась в его доме, рассчитывая присутствовать на всех домашних мероприятиях, жить в одной комнате с бабулей, сидеть с ними за столом… Странно. Как будто так было всегда. Может, бабуля права, надо действительно философски относиться к факту, что исход предопределен свыше?

Смерть, которая уже приближалась к Ивану в детстве и заглядывала страшными пустыми глазницами в его семью, вновь обратила свое отвратительное рыло к Ивану. На этот раз ему не было так страшно; он понимал, что придется привыкать к этому чудовищу.

Может быть, бабуле доведется встретиться с мамой и папой?

Как ни странно, эти мысли успокоили Ивана. Смерть стала казаться закономерным концом жизни, даже ее завершающей частью. Пока Иван в раздумьях сидел в гостиной, Аня пришла с работы. Она сразу поняла, в чем дело.

Как ни странно, все, кроме Ивана, давно знали о болезни Анны Федоровны. Она велела им не говорить Ивану, пока диагноз не подтвердится. Ко всем домашним отнесли даже Алену и ее мужа Арсена, а вот Ивана Гурьева – самого родного, самого близкого и любимого бабулей человека, решили поберечь. Аня присела на краешек стула рядом с Иваном и осторожно положила руку поверх его руки.

Иван внутренне содрогнулся от выражения глаз материсвоегоребенка, в них читалось такое непомерное сочувствие, неизгладимая боль и смертельная тоска, и вместе со всем этим готовность терпеть и вынести все, что будет нужно. В них жила любовь.

У сильного взрослого мужчины из глаз хлынули слезы.

– Поплачь, поплачь, – гладила его по голове Аня. – Не стесняйся, плачь. Так будет легче. – Она принесла ему воды и холодное полотенце.

– Налей мне коньяка, – попросил Иван.

– Не нужно, завтра будет плохо. И ей тоже будет плохо, если она будет знать, что тебе плохо.

Аня накапала ему валокордина и проводила в комнату. Иван попросил ее:

– Анют, побудь со мной. Так паршиво, страшно мне, страшно и нестерпимо больно…

Аня присела на краешек кровати и гладила его по голове, как маленького глупого мальчика, который думает, что все знает, а на самом деле не знает ничего, все у него только впереди…

Классические аферисты – Джордж Кеплинджер, Шейндля-Сура Лейбова Соломошак-Блюмштейн (Сонька – Золотая Ручка), Джордж Псалманазар, Бернард Эбберс… – это люди с прирожденными способностями и потребностями обводить людей вокруг пальца. Им удалось преодолеть первый и главный барьер в начале пути. Впрочем, это касается не только данной сферы деятельности. Любой человек, знающий, что преодолевать этот барьер нельзя ни в коем случае, хорошо подумав, может осознать, что от одного раза ничего страшного не случится. Все. Первый переход через барьер дозволенного становится путевкой в недолгую красивую жизнь под названием: «Я бы взял частями, но мне нужно сразу…»

27. Мариночка

Утром, как только проснулся, первое, о чем подумал Иван, – была бабуля, потом Маринка, а затем, как ни странно, Аня.

На душе почему-то не было смертельной безысходной тоски, была легкая светлая грусть, которая позволяла принимать жизнь со всеми ее неожиданными поворотами. Может быть, горечь предстоящей потери уравновесила радость огромной любви. Иван был уверен, что сегодня обязательно встретит Марину.

Войдя в кафе, он нисколько не удивился: Марина сидела за его столиком и с очевидным радостным нетерпением ждала его. Сердце у Ивана забилось в горле и чуть не вырвалось наружу с торжествующим «добрым утром». Второе «доброе утро» было обращено ко всем присутствующим в кафе, в том числе к Алене и Виталику.

– Я очень рада тебя видеть, – просто сказала Марина. Она как-то изменилась, стала мягче. Привычная отчужденность уступила место спокойствию и доверию.

– Я голоден, как волк! – произнес Иван и почувствовал, как сердце упало вниз. Он вспомнил вчерашнюю Красную Шапочку, разговор с бабулей и Аню.

Марина почувствовала изменение в настроении Ивана:

– Что-то не так? – спросила она, пристально глядя на него.

– Давай закажем завтрак, а потом я скажу тебе кое-что очень важное.

Марина кивнула головой. Пока Алена заказывала еду, Иван осторожно подкрадывался к теме совместного отдыха. Не зная толком с чего начать, он спросил:

– Марина, скажи, ты боишься меня?

Марина озадаченно улыбнулась:

– Разве похоже, что я тебя боюсь? Скорее – всех, кроме тебя. – Она засмеялась. – Впрочем, дай-ка посмотрю на тебя повнимательней! – заявление было по меньшей мере странным. Более внимательно и долго, чем Марина, с ее прямым и в то же время затуманенным взором, никто никогда не рассматривал Ивана.

Тем не менее Марина вдруг как-то собралась и словно заточенной стрелой вонзилась взглядом в Ивана. Через мгновение она спокойно произнесла:

– Нет, я не боюсь тебя. Ты мне нравишься.

Иван почувствовал все признаки счастья.

– Ты мне тоже. Но я ни в коем случае не хотел бы тебя обидеть. Испугать или как-то ускорить развитие наших отношений. – Он вспомнил, как они сидели в машине, и Марина была совсем другой…

– Поэтому, во-первых, я скажу тебе, что ты мне нужна, очень нужна.

– Я знаю, – тихо сказала Марина.

– Мне не хотелось бы торопить события, потому что я никогда не испытывал подобных чувств к женщине, и это – определенное испытание, пусть приятное, но и ответственное. Я дружен с твоим братом, его мнение имеет вес для меня. Для тебя, думаю, тоже.

Марина опустила глаза. Возникла пауза. Затем она эхом повторила:

– Я знаю.

Иван почувствовал какую-то неловкость. Он решил, что слишком затянул разговор о приятном путешествии.

– Марина, Янис пригласил меня отдохнуть на яхте. Ты поедешь со мной?

Это предложение было равносильно предложению стать официально признанной любимой женщиной. От ответа на этот вопрос зависела вся дальнейшая жизнь Ивана Гурьева. Он даже не знал насколько.

Молчание тянулось вечно. Взгляд Марины постепенно теплел и размывался. Через мгновение она превратилась в прежнюю искрящуюся Маринку.

Задорно улыбнувшись, она произнесла:

– Неужели ты думал, что не поеду? Конечно, да!

Иван потерял от счастья дар речи. Он не видел и не слышал, что творилось вокруг. Например, скорбного выражения лица няни Алены, которая уже давно принесла еду и с интересом наблюдала за парочкой. Кроме того, Гурьев не слышал звонка своего телефона, который напоминал о себе раз десять. Иван сам весь превратился в радостного слушателя. Потому что Марина вдруг начала говорить. Она рассказывала о себе. О папе – дипломате, о маме – преподавателе танцев, о ребенке, которого потеряла, об отношении к жизни. Иван готов был слушать Марину бесконечно. Но она вдруг резко оборвала рассказ: