Совсем другие истории - Гордимер Надин - Страница 2

Слово «хоспис», как и дома, носящие это имя, впервые возникли еще во времена раннего христианства. Во все эпохи они были воплощением милосердия и заботы о душевном и телесном покое тех, кто в нем нуждался. Как специальные учреждения, предназначенные для ухода за умирающими, первые хосписы начали появляться в середине XIX века во Франции, Англии и Ирландии. В 1980-х годах, как принято писать в литературе, «хосписное движение пришло в Россию». Нам бы не хотелось использовать этот шаблон. Никакого «хосписного движения» нет. Есть люди. Каждый из них встретился со страданием и смертью. Как и каждый из нас. Но эти — считаные — люди смогли не забыть увиденное, не убежать от него. Они смогли увидеть в смерти жизнь, а в умирающем — человека.

Баронесса Сесилия Сандерс была богатой и благополучной дамой. В 1967 году ее друг умер от рака в хосписе Св. Луки. В течение двух последних месяцев его жизни они беседовали о том, как, освободив умирающего от боли, дать ему возможность примириться с собой и найти смысл своей жизни и смерти. С тех пор Сесилия Сандерс посвятила себя созданию хосписов для онкологических больных. Ей 89 лет, но она продолжает работать.

Виктор Зорза был преуспевающим английским журналистом, когда его 25-летняя дочь умерла от рака в хосписе. Перед смертью она завещала отцу строить хосписы в Индии и России. Виктор и его жена Розмари написали книгу о смерти своей дочери. Изданная в Америке и отмеченная сенатором Кеннеди, эта книга произвела переворот в отношении американцев к проблемам смерти. Так началось общенациональное движение за создание хосписов. В 1987 году В. Зорза приехал в Россию. Благодаря ему было организовано обучение российских медиков основам работы в хосписе. Благодаря ему в 1990 году открылся первый российский хоспис в Лахте (Санкт-Петербург). Виктор умер в 1996 году, завещав развеять свой прах над этим хосписом.

Сегодня в России около 60 хосписов. В них работают люди огромного мужества и огромной души. «Святой», — искренне говорят они друг о друге, не задумываясь о том, насколько сами они достойны подобной оценки. Первым врачом первого российского хосписа стал удивительный человек — Андрей Владимирович Гнездилов. Врач-психиатр, доктор медицинских наук, профессор НИПНИ им. В.М. Бехтерева и кафедры психиатрии МАПО, почетный доктор Эссекского университета в Англии А.В. Гнездилов посвятил всю жизнь тому, чтобы облегчить страдания умирающих онкологических больных. Первый московский хоспис открылся в 1994 году. «Столкнувшись с безнадежными онкологическими больными, я поняла, что не могу их оставить» — так объяснила свой выбор Вера Васильевна Миллионщикова, его главный врач, возглавившая хосписное движение в Москве.

Среди многочисленных публикаций, посвященных первому российскому и первому московскому хоспису, почти незамеченным осталось открытие в 1991 году второго российского хосписа — в поселке Ломинцево Тульской области. Эльмира Шамильевна Каражаева, главный врач Ломинцевского хосписа, работала врачом в местной больнице. В 1990 году она познакомилась с Андреем Гнездиловым и Виктором Зорза. «Когда мы познакомились с Виктором и он рассказал мне об этой идее, она оказалась мне очень близка, потому что в шесть лет я потеряла маму. Ей было всего двадцать девять лет, она была медиком и умерла от рака желудка. Может быть, это судьба…» — говорит Э.Ш. Каражаева.

Хосписы — государственные учреждения. Один из основных принципов их работы звучит так: «За смерть нельзя платить». Здесь не берут денег с больных. Хотя Ломинцевскому хоспису не хватает очень многого — функциональных кроватей, одноразового белья, противопролежневых матрасов, памперсов… Его сотрудники работают буквально за гроши. Это очень тяжело. «Но ведь даже если нам в тысячу раз увеличат зарплату, мы не станем от этого добрее», — говорит Э.Ш. Каражаева.

Эти люди заботятся об умирающих. Только благодаря этим людям сохранится и продлится Жизнь. Благодаря всем им — от всемирно известного Виктора Зорза до никому не ведомых сестер и санитарок хосписа, которые в эту самую минуту обрабатывают язвы, кормят с ложечки, держат за руку умирающего. Того, рядом с кем должны быть мы. Того, для которого мы — дети, супруги, братья, друзья — не нашли времени, сил и сострадания. А они находят. За всех. Для всех.

Мы считаем своим долгом сделать хотя бы то немногое, что в наших силах. Все средства, полученные от продажи этой книги, мы перечисляем в Ломинцевский хоспис.

Если вы хотите присоединиться к благотворительной акции, вы можете перевести деньги на счет МУЗ «Ломинцевский хоспис»:

ИНН 7118009434 КПП 711801001 Расчетный счет 40101810700000010107 В ГРКЦ ГУ Банка России по Тульской области БИК 047003001 Назначение платежа: Благотворительное пожертвование для Ломинцевского хосписа Лицевой счет 03055000203

Артур Миллер. Бульдог

Это объявление в полстроки он увидел в газете: «Щенки пятнистого бульдога, по три доллара». За малярную работу он получил десять долларов и еще не успел их оприходовать. А вот собаки дома у них никогда не было. Когда он подумал об этом, отец уже давно похрапывал после обеда, а мать, занятая бриджем, на его вопрос о щенке в доме лишь рассеянно повела плечами и бросила на стол очередную карту. Он стал бродить по дому, не зная, что предпринять, и вдруг почувствовал, что надо поторопиться, пока щенка не перехватили другие. Он представил себе, что щенок принадлежит ему и никому больше, и сам щенок тоже прекрасно это знает. Он понятия не имел, как выглядит и на кого похож пятнистый бульдог, но звучало это замечательно и просто круто. И три доллара у него было, и удовольствие потратить их портила только мысль о том, что отец снова разорился и они опять сидят на мели. В объявлении ничего не говорилось о том, сколько было щенков, — возможно, их было всего два или три, да и те уже могли быть проданы.

Адрес в объявлении указывал какую-то улицу у черта на рогах, о которой он прежде и слыхом не слыхивал. Он позвонил, и сиплый женский голос объяснил, как туда побыстрее добраться. Он поедет по линии от Мидвуда, затем по надземке до Кульвера и пересядет на Черч-авеню. Он записал все это, а затем повторил в трубку. Слава Богу, щенков она еще не продала. Добирался он туда больше часа, но поезд был почти пуст — было воскресенье, окна с деревянными рамами были открыты, по вагону гулял ветерок, и было прохладней, чем внизу, на улице. На еще не обработанных участках внизу он видел старушек-итальянок в красных косынках — наклоняясь до земли, они собирали в подолы одуванчики. Его школьные приятели-итальянцы говорили, что одуванчики идут на приготовление домашнего вина и салатов. Ему вспомнилось, как однажды, когда они играли в бейсбол рядом с домом, он попробовал съесть одуванчик, но вкус был таким горьким и острым, что у него на глаза навернулись слезы. Старые деревянные вагоны, почти без пассажиров, покачиваясь и слегка дребезжа, разрезали пополам жаркий душный полдень. Он проехал над кварталом, где местные жители купали в проездах своих железных коней. В воздухе висела, мягко оседая, пыль.

Окрестности нужной ему куличкиной улочки были просто на удивление не похожи на то, к чему он привык. Здешние дома были из песчаника и выглядели совершенно иначе, чем обшитые вагонкой строения в его квартале, который был в основном застроен лишь несколько лет назад, а самые первые дома появились не ранее двадцатых. Здесь же старинными казались даже тротуары, сделанные не из цемента, а из каменных квадратов, между которыми пробивались хохолки травы. Он мог точно сказать, что евреи здесь не живут, — настолько спокойным и тихим было это место, где не было ни души и никто не сидел на скамеечках возле дома и не радовался солнцу.

Множество окон было распахнуто, из них, опершись локтями на подоконник, равнодушно смотрели на улицу женщины в лифчиках, мужчины в подштанниках, стараясь глотнуть свежего воздуха. Лениво на карнизах потягивались коты. Пот стекал струйками у него по спине — не только потому, что его донимала жара: он вдруг понял, что собака нужна ему одному — родителям было все равно, а старший брат сказал ему: «Да ты никак тронулся — нашел на что денежки фукнуть — на щенка! Да будет ли от него хоть капля проку? И чем ты собираешься его кормить, а?» — «Костями», — сказал он, и брат, который всегда все знал, завопил: «Ха! Костями! Да у него еще и зубов нет!» — «Ну, тогда супом», — промямлил он. «Супом! И ты собираешься кормить его супом?!» Тут неожиданно для себя он увидел, что стоит у нужного ему дома. Он даже растерялся и понял, что совершил одну большую ошибку, как бывает, когда сон примешь за быль или когда наврешь с три короба, а тебя уличат во лжи, и чувствуешь себя дурак дураком, а отступать некуда. Сердце у него забилось в угол грудной клетки, он почувствовал, что краснеет, и решил пройти еще с полквартала по пустынной улице, сопровождаемый взглядами из окон. И каково ему возвращаться с пустыми руками домой после того, как он сюда уже добрался? Ему показалось, что ехал он несколько недель, а может быть, и целый год. И сейчас возвращаться ни с чем? Стоило бы, наверное, хоть взглянуть на щенка, если, конечно, женщина его впустит. Дома он пролистал книжку «Хочу все знать», там было целых две страницы с собаками, был и белый английский бульдог с кривыми передними лапами и торчащими нижними клыками, и маленький черно-белый бостонский бульдог, и длинноносый питбуль, но картинки с пятнистым бульдогом не было. Если уж разобраться, он знал о нем наверняка только одно — цена ему была три доллара. Нужно было хотя бы увидеть своего щеночка, и он повернул назад и, дойдя до дома, сделал то, что говорила ему женщина — нажал на кнопку звонка к цокольному этажу. Звонок оказался таким громким, что он вздрогнул и готов был бежать прочь, но затем решил, что если она выйдет и увидит, как он драпает, то получится еще хуже. И он остался стоять, обливаясь потом.