Москва слезам не верит - Черных Валентин Константинович - Страница 11

Вести разговор при Николае ей было явно неудобно, она махнула рукой в сторону двери, подруги поняли, но Николай не стронулся с места и слушал подчеркнуто заинтересованно, даже ладонь к уху приложил.

– Нет, сегодня не могу, – продолжала Людмила, уже с вызовом глядя на Николая. – Сейчас мы всей семьей на дачу едем. По какой дороге?

Людмила лихорадочно соображала.

– По асфальтированной, – подсказал Николай.

– По Дмитровке, – нашлась Людмила. – Пока, Рудик, папа торопит. Извини, он такой зануда, вечно ворчит. Я до сих пор не могу понять, как за него замуж можно было выйти. – Она уставилась на Николая и, положив трубку, сказала: – Это я про тебя.

– Побрякушка ты, – беззлобно ответил Николай.

– Не учи меня жить, а лучше помоги материально. – И Людмила двинулась к выходу.

Возле подъезда стоял «Москвич» выпуска первых послевоенных лет – точная копия немецкого автомобиля «опель-олимпия». На конвейере автозавода, у которого еще недавно стояла Людмила, уже собирали другую модель – советскую.

Людмила оглядела «Москвич»:

– Не развалится? По возрасту он старше тебя.

– Не боись, – заверил ее Николай, – ему всего пятнадцать лет.

Людмила и Катерина сели на задние сиденья, Антонине оставили место впереди, рядом с Николаем.

По Ленинградскому шоссе Николай доехал до выезда из Москвы и свернул на окружную кольцевую дорогу.

– Так ты, оказывается, богатый жених, – рассуждала Людмила. – Машина, дача… Если бы я раньше знала, ты бы сейчас не Антонину к родителям вез, а меня.

– Успокойся. Ты не в моем вкусе, Фанера Милосская, – ответил Николай. – А дача – пока это название одно. Садовый участок!

– Тогда нам это не подходит. Поворачивай назад, – потребовала Людмила.

– Да ладно тебе! – попросила ее Катерина. – Посмотри на Тоньку, на ней лица нет от страха.

– Не трусь, Тонька, – весело подбодрила Людмила. – Это еще неизвестно, кто кому сейчас смотрины устроит – они нам или мы им!

– При чем тут смотрины? – смутился Николай. – Просто в гости едем.

– В гости у нас есть к кому ездить, – оборвала его Людмила. – Мы едем посмотреть, стоит ли отдавать в эту семью нашу лучшую подругу. Вы думаете, если вы москвичи, так вам все лучшее? Мы еще устроим свой совет в Филях и долго будем думать – отдавать вам Антонину без боя или устроить Бородино.

Они въехали в дачный поселок. Некоторые владельцы уже подвели дачи под крышу, но на большинстве участков стояли деревянные времянки, многие без окон, больше напоминающие сараи, чем дома. Кое-где строились всерьез, возводили кирпичные стены. Во дворах на временных печках готовили еду. На патефонах крутили пластинки, электричество к поселку еще не подвели.

На участке, возле которого Николай притормозил, стояла времянка, сколоченная из досок. Родители Николая появились, как только Николай заглушил мотор. Ждали – приоделись к такому случаю. Они рассматривали трех девушек, пытаясь угадать, какую из них выбрал сын.

Людмила улыбнулась им, помахала рукой, приветствуя. И мать, и отец, неуверенно улыбаясь, смотрели на сына.

– Принимайте гостей, – Николай начал бодро представлять – Людмила, Катерина, – и, выдержав паузу, почти торжественно произнес, – Антонина.

Антонина вышла из-за спин подруг и опустила глаза, но, увидев, что родители Николая улыбаются, тоже улыбнулась и сразу включилась в приготовления к обеду. Катерину и Людмилу освободили от хозяйственных забот. Людмила тут же стала раздеваться, чтобы позагорать – не пропускать же такую редкую возможность.

– Не надо, – сказала ей Катерина, – мы же не на пляже.

– Мы на природе, – возразила ей Людмила. – Ты посмотри по сторонам, все раздеты.

И вправду, по участкам ходили женщины в ситцевых шароварах и лифчиках, мужчины тоже разделись, некоторые, правда, оставили майки для приличия.

Людмила сбросила платье, легла. Николай и отец ставили забор. Чтобы увидеть Людмилу, надо было оглянуться. Николай оглянулся только один раз, но отец его оглядывался часто. Давно, наверное, не видел оголенной молодой женщины.

Потом они обедали. Мать разлила вермишелевый суп. На второе была вермишель с консервированной свиной тушенкой.

Отец Николая разлил водку по рюмкам. Женщины отказались, а Николай с отцом выпили, закусили, еще выпили.

Катерина посматривала на оживленную улыбающуюся Антонину. Ее явно одобрили, и она радовалась, что все определилось. Но почему только мужчина должен принимать решение, если у нас равенство? Катерина из-за этого не любила ходить на танцы. Стоять, подпирать стены и ждать, пока тебя выберут и пригласят. Даже если тебе не нравится приглашающий, ты должна идти с ним. Если не согласишься, могут обругать, а если ответишь не так, можно и схлопотать по физиономии. И они выбирали – кривоногие, небритые, пахнущие водкой, пивом, потными рубашками с несвежими воротничками, в мятых штанах и нечищеных ботинках. А чистенькие девушки в накрахмаленных кофточках, наглаженных юбках, нарядных платьях радовались, что их выбрали. Стыдно ведь стоять, когда все танцуют.

Женщина должна ждать, когда ее пригласят на танец, когда пригласят в кино и, наконец, когда сделают предложение выйти замуж. А за кого выходить-то? Чему они могут научить будущих детей? Николай – один из лучших: добрый, заботливый, детей плохому не научит, хозяйственный. Наверное, Антонине все-таки повезло.

– Антонине повезло! – заявила Катерина, когда они с Людмилой после обеда снова улеглись на траве.

– Чего же хорошего? – удивилась Людмила. – Теперь для нее все заранее известно: сначала будут откладывать деньги на телевизор, потом на гарнитур, потом холодильник купят, стиральную машину. Все, как в Госплане, на двадцать лет вперед расписано. Глухо как в танке!

– Но так ведь все люди живут, – возразила Катерина.

– А я так жить не хочу. Я тебе уже говорила: жизнь – лотерея! Пока могу, я в нее буду играть! Может, повезет…

– А если не повезет? – спросила Катерина.

– У меня есть еще запас времени. Лет до тридцати поиграю в эту лотерею, а не получится – такие электрики Николаи или сантехники Пети никуда от меня не денутся!

– Но им тоже будет под тридцать, – возразила Катерина. – У них уже по двое детей будет к этому времени. Так ты семью, что ли, разбивать будешь?

– Если будет разбиваться, почему бы не разбить? А ты так далеко не загадывай. Ты что, как партия и правительство хочешь жить? Все заранее расставить по пятилеткам? В жизни ведь так не бывает. У меня один знакомый физик был. Он говорил, что жизнь состоит из атомов. Они бегут – вверх, вниз, в разные стороны. И соединяются абсолютно случайно. Именно случайность порождает порядок. Как он говорил, это краеугольный камень современной физики.

– Значит, от нас ничего не зависит? – Катерина перевернулась на спину и зажмурилась от солнца.

– Поэтому, я тебе уже говорила, надо, как щука, плавать всегда с раскрытой пастью, чтобы своего не пропустить.

– И ты уверена, что не пропустишь?

– Абсолютно, – подтвердила Людмила.

– Что-то у тебя пока не очень получается, – усомнилась Катерина.

– Пока варианты не сходятся. Вот вчера я познакомилась с одним хоккеистом, восходящей, так сказать, звездой. И я чувствую: у меня с ним получится. Я даже вижу, как мы с ним въезжаем в однокомнатную квартиру.

– Лучше в двухкомнатную!

– Нет. Я вижу пока однокомнатную. Я вижу, как встречаю его в международном аэропорту. Они прилетают из Праги.

– Лучше из Парижа.

– В Париже чемпионатов по хоккею не бывает.

– А ты видишь, как вы уже стали стариками и у вас внуки?

– Этого не вижу и видеть не хочу. Я всегда буду молодой.

Подвыпивший отец Николая водил Антонину по участку и показывал яблони, маленькие, в рост девушки.

– Это антоновка, это белый налив, это золотой ранет.

– Здесь можно картошку посадить, – предложила Антонина.

– Обязательно посадим. – Отца Николая шатнуло, и Антонина, подхватив его, повела к дому.