Судья (Адвокат-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 44

Званцев зашел в палату и долго смотрел в затылок Челищеву, который, не оборачиваясь, сидел у телевизора. Наконец Сергей медленно, словно нехотя повернул голову и встретился глазами с глазами Олега. Казалось, Сергей совсем не удивился, увидев его в своей палате. Паузу нарушил Званцев:

— Ну, здравствуй, Серега… Челищев медленно кивнул:

— Здравствуй.

И они вновь надолго замолчали, вглядываясь в лица друг друга. Званцев вынул из кармана куртки пачку сигарет, закурили, отойдя к окну, сказал, отвернувшись от глаз Сергея:

— Собирайся. Поедем, поговорим. Тема созрела.

Челищев равнодушно пожал плечами, встал, шаркая тапочками, побрел к шкафу, в котором висела его одежда. Когда Олег увидел его неуверенные движения, ссутуленную спину и густо пробившуюся в черных волосах седину, ворохнулось в груди чувство жалости и тревоги, но… Тут же всплыли в памяти строки из письма Валдая, перед глазами поплыла малиновая муть, и Званцев отвернулся, прикрыв веки, чтобы не прыгнуть, не вцепиться Сергею в горло прямо в палате…

Челищев надел куртку и, словно вспомнив вдруг что-то важное, подошел к зеркалу. Оттуда на Сергея глянул незнакомый старик. В больнице Челищев перестал бриться, да и на голове волосы отросли до нормальной длины. Но если на голове черные волосы чередовались с седыми примерно в равной пропорции, то щетина на подбородке была серебряной почти вся. Седой человек из зеркала смотрел в лицо Сергею равнодушными погасшими глазами. Челищев причесался и повернулся к Олегу:

— Я готов.

Званцев кивнул, бросил на пол окурок и растоптал его ногой. Они вышли из палаты, прошли мимо притихших «санитаров» и направились к лестнице. Движения обоих были спокойны и неторопливы, но от вида этих двух фигур неуютно стало не только санитарам, но и браткам Димы-Караула, приехавшим с Олегом.

Когда Званцев и Челищев ушли, шнурки с шей «санитаров» были сняты. Попрощались братки вполне мирно — да и что им было делить-то? Это у авторитетов свои разборки, а пацан пацана всегда понять сможет…

Олег погнал свой «форд» на свиноферму, и об этом было немедленно доложено Васе. Антибиотик, выслушав его доклад, улыбнулся и кивнул:

— Ну и хорошо. Давай, Васенька, собирайся, и нам не грех туда наведаться, полюбопытствовать. Выезжаем через полчаса…

«Форд» летел по темному городу, мягко шурша шинами. Сергей равнодушно смотрел в окно — там мелькали лица случайных прохожих, мокрые скверики и угрюмые, нахохлившиеся дома. Начинался апрель, но весна еще не «поднялась», на улицах повсюду лежали кучи грязного снега, и ветер по-осеннему сердито гонялся за людьми. С того момента, как Сергей и Олег вышли из больничной палаты, они не сказали друг другу ни слова. Оба понимали, что разговор будет тяжелым и, скорее всего, для одного из них последним, поэтому и не торопились начинать его.

Сергей достал сигарету, закурил и прикрыл глаза. Странное дело, ему совсем не было страшно. Наоборот, пришло какое-то непонятное чувство облегчения. Такое чувство наступает обычно в конце трудного пути — хоть и не порадовала дорога наградой, а все ж кончилась, и то хорошо…

Когда машина свернула с основной трассы, Сергей узнал дорогу и понял, куда везет его Олег. В машине их было только двое, но у Челищева даже мысли не возникло бежать. Куда убежишь от себя?

У ворот фермы Олег посигналил и махнул рукой толстой тетке-смотрительнице. Она узнала Олега и торопливо загремела ржавыми цепями и засовами. «Форд» въехал во двор.

Званцев направился не к номерам, в один из которых Сергея когда-то приволокли дагестанцы, а к небольшому двухэтажному домику, который стоял впритык к воротам, как крепостная башня, во внутреннем периметре гостиницы. В домике был оборудован небольшой, но очень уютный бар-казино. Рулетку, правда, в этом месте запускали редко, — как правило, посетители предпочитали более простые и незатейливые карточные игры, если уж хотелось нервы пощекотать. Рассказывали, что однажды некий пацан по прозвищу Шмэн выиграл в этом баре у самого Ильдара тридцать пять тысяч долларов в очко. Ильдар расплатился со Шмэном по-честному, при свидетелях. Видно, просто совпало так, но через три дня Шмэна выловили из Невы с перерезанным горлом. Денег при нем не было, и куда они делись — никто не знал. Убийство это так и летает в ментовке глухарем, но Ильдару никто ничего предъявить не решился… Мало ли, может, и вправду совпадение было, и кто-то грохнул пацана случайно… Доказательств на Ильдара никаких не было.

Они молча зашли в бар. Невысокий бармен о чем-то болтал с официанткой и толстым крупье в малиновом жилете. Все трое, как по команде, повернули головы в сторону вошедших.

— Все вон, — угрюмо буркнул Олег и направился к дальнему столику в углу. Сергей шел за ним. Крупье и официанты без лишних слов встали и торопливо выскочили за дверь. Бармен, видимо, решил, что сказанное к нему не относится, и, зайдя за стойку, начал с деловым видом протирать и без того чистые стаканы.

— А тебя что, не касается? — рявкнул Олег и, словно большая тяжелая кошка, в одно движение подскочил к стойке. Бармен ответить не успел. Сакраментальное «За что?!» он провыл уже в полете, открывая дверь головой.

Олег и Сергей остались в баре одни. Званцев, словно растратив всю свою энергию на выбрасывание бармена, ссутулился и тяжело оперся на стойку. Челищев стоял рядом и смотрел куда-то поверх головы Олега. Тот обернулся, выбрал бутылку армянского коньяку, налил себе в стакан, отхлебнул. Подумал немного, взял второй стакан и налил Сергею:

— Пей.

Челищев пожал плечами, но стакан взял и коньяк выпил в два глотка.

Оба порозовели и начали потихоньку выходить из состояния заторможенной угрюмости. Олег сунул в рот сигарету, глубоко затянулся и наконец спросил:

— Ты что же, сука, наделал-то? На Сергея коньяк подействовал сразу, он словно смыл с него равнодушную оцепенелость, и Челищев неожиданно для себя вскинул голову с прежней силой:

— Выражения выбирай! Глаза Званцева помутнели.

— Выражения?! Я тебе сейчас эту бутылку в глотку заколочу!!

Сергей подвинул к себе стул и сел: коньяк ударил по ногам.

— Ну, допустим, заколотишь. Если сможешь… Званцев навис над ним, ловя взгляд. Дыхание его стало прерывистым.

— Ты… ты как посмел Катьку тронуть?! Сергей кивнул и достал сигарету. Закурил и ответил с демонстративным спокойствием:

— Катя мне жена.

От этих слов Олег даже отшатнулся, а потом затряс головой.

— Что?! Ты что, урод, спятил или прикидываешься?

Сергей невозмутимо курил, стряхивая пепел на пол.

— Катя мне жена.

Званцев грохнул кулаком по стойке и заорал во весь голос:

— Дурочку валяешь? Катя — моя жена, слышишь ты, урод, мо-я!!

Челищев покачал головой:

— Была. Она не любит тебя. Олег шумно выдохнул и сказал почти нормальным голосом:

— Все, ты — покойник. Я — не Пушкин, обойдусь без лирики. Ты, сука, всех продал — меня, ее, да и себя тоже… Сергей упрямо покачал головой:

— Она не любит тебя. Если б любила — не стал бы твой сын по бабкам мыкаться…

— Что?! — Вот этого Званцев никак не ожидал, поэтому растерялся и остановил руку, уже готовую вцепиться Челищеву в горло:

— Какой сын? Что ты мелешь?

— Твой сын, — ответил глухо Сергей. — Ему семь лет, живет у бабушки в Приморско-Ахтарске. В прошлом году в школу пошел. А родился он через девять месяцев после того, как ты в 84-ом в Москве Катьку изнасиловал… Тебе она про сына ничего не сказала, потому что не любила тебя, не верила… А мне сказала. Я… — договорить Челищев не успел. Званцев, зарычав, ударил ногой по стулу, на котором тот сидел. Сергей растянулся на полу.

— Все, пиздец тебе, урод!! Катька — моя жена, я ее не насиловал, слышишь ты!!

Рука Олега обхватила горлышко бутылки, но в этот момент снаружи послышался какой-то шум, и в бар ввалился толстый крупье с вытаращенными глазами:

— Менты! ОМОН! Облава!

Олег выругался и быстро оглянулся, потом подскочил к тумбе стойки бара, нащупал какую-то кнопку и сдвинул тумбу в сторону. На том месте, где она стояла, в полу открылась темная дыра. Званцев схватил Сергея за шиворот и буквально скинул его в эту дыру, а потом и сам прыгнул туда же, сделав крупье на прощание страшные глаза. Крупье, пыхтя от натуги, поставил тумбу на место, вытер рукавом выступивший на лбу пот и повернулся к дверям, пытаясь вылепить из непослушных губ некое подобие приветливой улыбки.