Ультиматум губернатору Петербурга - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 44

— Пока не знаю, — честно ответил Штирлиц.

— Какую связь это может иметь с долгом Дуче? Как думаешь?

— Мы собираем информацию… думаю, что связь есть. Должна быть… Срок-то приближается, а сто пятьдесят тонн — не семечки…

— Действительно, не семечки. Коротков отхлебнул «Лапин культа» из высокого бокала и сказал задумчиво:

— Я тебя очень попрошу, Игорь, проконтролируй эту ситуевину. Что-то тут есть… Друг Сема ничего просто так не делает.

— Разумеется, Сергей Палыч.

Коротков погрузился в раздумье, и Штирлиц понял, что аудиенция окончена. Время народного избранника принадлежит народу. Игорь допил пиво, попрощался и вышел, а Коротков остался сидеть в кресле. Он снял ботинки и положил ноги на стол.

Ноги гудели. В последнее время он стал уставать все больше. И иногда задавал себе вопрос: а для чего все это? Большая часть жизни прошла… Деньги? Денег заработано столько, что хватит и детям, и внукам. Известность? Дружба с большими людьми? Э-э… он знал цену и этой известности, и этой дружбе…

Сергей Палыч сделал глоток и ухмыльнулся. Дружба! Все эти педерасты, так называемые друзья и соратники, предадут тебя как только ты потеряешь свои деньги, свою власть и ВЛИЯНИЕ.

В этот момент зазвонил мобильный. Коротков очень не хотел с кем-либо разговаривать. Он задумчиво посмотрел на изящный, с имитацией под дерево, телефон. Загадал: если больше пяти звонков, отвечу… Аппарат запиликал в шестой раз. Сергей Палыч вздохнул и взял трубку. Встряхнулся, сказал энергично:

— Слушаю.

— Не спишь еще? — спросил столичный телекомментатор. Тот, что был у него утром. Он был уже в Москве.

— Как видишь… Ну — ты говорил с ним?

— Только что от него… звоню из машины.

— И что?

— Он тоже считает, Серега, что у тебя крыша едет.

— Чего вы вечно бздите в своей Москве? Волков бояться…

— Сережа, пойми, это очень серьезно. Требуется взвесить.

— Было бы несерьезно, я бы решил сам. По-тихому… Собственно говоря, от него и не требуется ничего. Только обеспечить вой в прессе, когда все уже будет сделано.

— Он не сказал нет. Просто хочет подумать, взвесить возможные последствия. И у вас в Питере, и в нашей конюшне…

После этих слов Серей Палыч понял, что добро на операцию ему дадут. Если бы захотели зарубить, то «нет» прозвучало бы сразу. Ему стало немножко жутковато.

— Ладно, — сказал он. — Только напомни, что времени на взвешивание (это слово Коротков произнес подчеркнуто иронично) нет. Выборы шестого декабря… Сделать все нужно числа двадцатого ноября, самое позднее двадцать пятого. Ты понял, Женя?

— Хорошо, хорошо. Он сказал, что будет думать. Гуд бай.

— И тебе тоже.

Москвич отключился. Сергей Палыч положил трубку на скатерть и сделал большой глоток пива. Он понял, что ему уже фактически развязали руки. Большой человек в Москве, с которым переговорил телевизионный интриган, никогда и не скажет «да» на предложение такого рода.

Он просто не скажет «нет». Ну-ну, чистоплюй… Дело-то ведь общее. Но им всегда хочется, чтобы сделал кто-то. Ладно, я сделаю. Но уж мало не возьму! Хрен вам в жопу, дружбанки столичные. Заплатите по-настоящему… Лучше всего губернаторским креслом или министерским портфелем. И вот тогда… Сергей Павлович Коротков хищно оскалил зубы.

Во Внуково Аллу Лангинен встретил капитан ФСБ. Внешностью и манерой держаться он напоминал советника консульства Игоря Петровича: вежлив, собран, подтянут. Час спустя Алла сидела в салоне ТУ-154, вылетающего в Санкт-Петербург. Она уже начинала догадываться, что оказалась в центре какой-то не очень понятной игры. И что люди, с которыми ей приходится общаться, скорее всего сотрудники КГБ (так провинциальная дамочка называла ФСБ). Все было жутко необычно и загадочно. Как в шпионском кино. Афины — таинственный Игорь Петрович — «вольво» в аэропорт — ночной перелет в Москву — еще один таинственный джентльмен — и снова салон самолета… На другом конце этой цепочки работницу Приозерской парикмахерской ожидала пустая землянка на берегу карельского озера.

Двух наркоманов, задержанных группой захвата службы по борьбе с терроризмом, сдали в ближайшее отделение милиции. Обоих сильно кумарило. И Стремник, и Козырь были без дозы уже больше суток. А тут крупно подфартило. Чисто случайно бомбанули одного барыгу… И взяли сразу полный чек черного. Только собрались раскумарить — бах! При обыске у Козыря в заднем кармане джинсов обнаружили нож-выкидуху. А у Стремника — золотой перстень и цепочку. Цепочку ему Козырь потом еще припомнит — подельник ее скрысятничал. Но это потом, а сейчас их обоих кумарило очень круто. Было ясно — впереди ломка, камера, допросы и срок… Непруха.

Вот так в орбиту дела попадали страшно далекие от него, случайные люди. Судьба.

Птица долго смотрел на дверь. Еще не поздно было повернуться и уйти. И не втягивать Мишку. Это не рейд по Малах-Гош. Это дорога в ад, которую ты вымостил сам. Ты укладывал камешек к камешку, ты делал одну уступку за другой. Есть ли тебе оправдание? Наверное, есть… ведь ты хотел уберечь любимую женщину. И что — уберег?

Птица скрипнул зубами. Еще не поздно было уйти. Он поднял руку и нажал кнопку звонка. Раздался приглушенный дверью мелодичный звук гонга. Это я, почтальон Птица, принес заметку про своего не родившегося мальчика… И — тишина. Он снова нажал кнопку. Гонг, тишина. Ну что ж, так даже лучше. Почему Мишка должен отвечать за твои ошибки? Прощай, Сохатый, спасибо тебе за все. Птица повернулся и медленно пошел вниз по лестнице. Когда он спустился на два лестничных пролета, наверху щелкнул язычок замка и отворилась дверь. Птица остановился и прижался плечом к стене. Их глаза встретились. Мишка Гурецкий в тренировочных штанах и шлепанцах смотрел на него, щурясь, как обычно. Синела наколка на левом плече. Точно такая же, как у Птицы.

— Здорово, Пернатый, — сказал Мишка.

— Здорово, Сохатый, — ответил Лешка. Леха поднялся на семь ступенек вверх, и они обнялись. По дороге в ад они пойдут вместе. Путь для морской пехоты знакомый.

— Пойдем в кухню, Птица. А то у меня, понимаешь…

— Понимаю. Не разбудил?

— Нет, спит…

В прихожей Мишка нашел ему тапки и, пока Леха переобувался, осмотрел затылок, покрытый коркой спекшейся крови.

— Чем?

— Бутылкой.

— Кто?

— Расскажу… дай сначала закурить, потом умыться.

В ванной Леха уставился в зеркало. Ему захотелось плюнуть в эту разбитую морду. Он быстро умылся, вышел в кухню. Мишка мастрячил бутерброды, на плите стоял чайник.

— Выпьем? — спросил Мишка.

— Давай…

На столе появилась початая бутылка «Охты» и две стопки. Чокнулись, выпили молча. Без тостов. Сохатый уже понял: что-то случилось. Нехорошее. Вместе с Птицей в дом вошла тревога. И Мишка уже готов был одеться и идти вслед за другом. Он еще не знал куда и зачем, он еще не задал ни одного вопроса, но понимал: другу нужна помощь.

— Давай еще? — предложил он.

— Давай…

После второй закурили, и Птица начал свой рассказ. Он говорил долго и путано. Сбивался, возвращался назад, повторялся. По ходу его странного монолога Мишка Гурецкий все больше мрачнел.

— В РУБОП пойти не хочешь? — спросил он, когда Птица замолчал.

— Нет, — отрицательно качнул головой Леха.

— Понял. А где они могут держать Наталью? — сказал Сохатый после паузы. Он уже принял решение.

— Не знаю. Нужно колоть Семена.

— Пожалуй, так… Ладно, Леха, не бери в голову. Завтра, то есть сегодня с утра, и начнем. А сейчас тебе нужно поспать, отдохнуть. В таком виде ты не боец. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — соврал Птица. На самом деле дико болела голова и левый бок.

— Непохоже… ну ладно. Это дело нужно спокойно обмозговать. Горячку тут пороть нельзя. А сейчас, Леха, давай-ка баиньки. Спать будешь на раскладушке.

— У тебя ствол есть? — спросил Птица.