Ультиматум губернатору Петербурга - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 7

На пульт дежурного УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области сообщение о взрыве поступило в 12:17. Когда через час оперативно-следственная группа подъехала к Агалатово, шоссе на въезде в поселок было перекрыто милицейским УАЗом. На обочине выставлены знаки: кирпич и объезд. Точно так же место трагедии перекрыли с другой стороны поселка. Две машины ФСБ — микроавтобус «форд-транзит» и «волга» с мигалкой на крыше — были пропущены беспрепятственно.

Сообщение о взрыве большой мощности и неизвестного происхождения запустило в работу механизм сразу нескольких служб ФСБ, а также МЧС и прокуратуры. Информация была тревожной и неконкретной. С определенной степенью достоверности можно было сказать одно: есть человеческие жертвы. Взрыв в поселке Агалатово мог иметь некриминальный характер, быть результатом нарушения техники безопасности, халатности, разгильдяйства, заурядного пьянства… Он мог оказаться результатом разборок, сведения счетов. А мог оказаться диверсией, террористическим актом.

На протяжении всех лет постперестроечного беспредела Питер был, казалось, оберегаем самим Богом от терроризма. Второй по величине и значению город в России, вторая, по сути, столица, был в этом смысле достаточно благополучным по сравнению с другими городами и регионами. Вопросами безопасности, помимо Всевышнего, занимались и другие — без нимба над головой, но зато с профессиональными знаниями именно в этой специфической области. Оперативники, следователи, эксперты-криминалисты, прибывшие в Агалатово, как раз и были этими людьми. Они отлично знали, какой труд десятков, сотен специалистов вложен в обеспечение программы антидиверсионных-антитеррористических мероприятий. Так же, как знали и то, что гарантировать городу стопроцентную безопасность невозможно. Политический и экономический хаос, прикрываемый лукавым словом нестабильность, способен породить самые невероятные ситуации. Удар возможен с любой стороны. Его может нанести как законспирированная экстремистская организация, так и маньяк-одиночка, а может, и просто отчаявшийся от скотской жизни, от безденежья, от страха перед будущим вчерашний благополучный преподаватель вуза, или пенсионер, или инженер-оборонщик… Вариантов — масса.

Два автомобиля ФСБ подъехали к месту недавней трагедии. На обочине стояли пожарный автомобиль и две милицейские машины. Ни одной скорой. Чуть позже выяснилось, что скорые были, но уже уехали. Медицинская помощь не понадобилась. Как жук, опрокинувшийся на спину, лежал в кювете огромный КамАЗ. Стоял посреди дороги страшный, обгоревший и искореженный «москвич». Из салона пахло подгоревшим мясом.

Водитель эфэсбэшной «волги» заглянул внутрь и сразу отскочил в сторону. Его вытошнило.

На противоположной стороне обочины взрыв образовал воронку, чем-то напоминающую окопчик. В каком-то смысле она и оказалась окопом на невидимой линии обороны. Дождь уже наполнил ее водой, а ветер швырнул в нее горсть листьев. Через два дня здесь появится на скорую руку сколоченный фанерный обелиск и венки. А на Южном кладбище в Петербурге трижды громыхнет залп, и закрытые, обтянутые дешевеньким кумачом гробы опустятся в землю.

Пятерых штатских будут хоронить на разных погостах. Без прощального салюта, без оркестра. Общим будет одно — заколоченные гробы.

А пока — воронка, и в ней венок из желтых и красных листьев на прозрачной дождевой воде. Дождь, запах горелого мяса, негромкое гудение видеокамеры в руках оператора ФСБ да крик воронья на голой рябине.

Этот нелепый, почти случайный взрыв на обочине областной дороги станет прологом множества других событий, которые в самое ближайшее время втянут в свой круговорот сотни самых разных людей. Но сейчас еще никто не может предположить страшных, кровавых, драматических последствий взмаха жезла инспектора ГИБДД Васильева.

Осенью девяносто восьмого Санкт-Петербург засыпал и просыпался со словом кризис. Курс доллара обсуждали везде: в банках и на толкучках, в банях и офисах, в общественном транспорте и прессе. В словаре рядового обывателя появилось незнакомое доселе короткое и выразительное заграничное слово — дефолт. Оно звучало почти нецензурно. Не менее нецензурно звучало название несуществующей валюты: У.Е.

Два неслабо поддатых мужика лет сорока стояли на автобусной остановке, попивали пивко из бутылок и разглядывали ценники в витрине магазина, шопа, если говорить культурно. Один, тощий и длинный, сказал другому:

— Да-а, Сергей Иваныч, Билл, понимаешь, только Монику У.Е. А господин Кириенко нас всех… В оч-чень извращенной форме.

Его собутыльник отхлебнул пива и ответил:

— Точно, Василич! Полный… дефолт! Давай-ка на все плюнем и пойдем еще по соточке вмажем.

Такой вот, ребята, фольклор образца осени девяносто восьмого. А в газетах искали виновников событий семнадцатого августа. Клеймили банкиров, олигархов, Лившица и МВФ. Каждый более-менее известный деятель из московской политической тусовки рассказывал, что он-то предвидел, он-то предупреждал. Каждый выдвигал свою версию, называл имена врагов. Врагов было много: от сионистов и Егора Гайдара до подстрекателей-коммунистов и президента Всемирного банка Джеймса Вулфенсона. У-у-у, суки!

Правительство в очередной раз пообещало с октября наладить регулярную выплату зарплаты и погасить долги. Бастовали учителя и шахтеры, замерзал без тепла и света Владивосток, в независимой Ичкерии бойко торговали заложниками. Президент изредка приходил в сознание и кого-нибудь наказывал. Главное, дорогие россияне, не останавливаться на пути реформ! После напряженного десятиминутного труда гарант конституции снова ложился в больницу. А реформы шли — только держись!

Министр внутренних дел, поблескивая очками на розовом, упитанном лице, самозабвенно рассказывал о том, какими темпами будет расти преступность. Согласно кивал головой Генеральный прокурор! Им верили: не обманут.

В Сибири расправлял крылья генерал Гусь. Он делал страшное мурло и обещал всем устроить: упал-отжался. Вольфыч громогласно заявлял, что в 2000-м он станет президентом и уж тогда точно всех посадит. А Борис Абрамович… ну, тут и говорить нечего!

В общем, все шло как обычно.

Вооруженный солдат срочной службы Роман Середкин, самовольно оставивший вчера ночью свой пост на станции «Дивизионная» (Бурятия), перед самоубийством застрелил сторожа офицерской столовой. Солдат выстрелил в сторожа в тот момент, когда тот преградил ему путь в столовую. Затем Р.Середкин взломал продовольственный склад, наелся и застрелился. Дефолт, ребята, полный… дефолт!

К часу дня Дуче пришел к выводу, что пора предпринимать какие-то шаги. Двухчасовое опоздание курьера взвинтило его до крайности. Объяснения типа поломка в дороге или ДТП больше не устраивали. Вернее, они не устраивали вовсе. Даже за самой заурядной аварией могло последовать незаурядное продолжение. Например, появление в офисе крепких молодых мужчин в штатском. Или в камуфляже… какая разница?

Он, конечно, найдет, чем встретить гостей. Но — судьба операции! Судьба операции, которую он готовил два последних месяца. А если копнуть поглубже — всю жизнь. По крайней мере, с восьмидесятого года.

Дуче снова заходил по ковровой дорожке кабинета. Тридцать килограммов тротила… письма, отправленные в ФСБ и приемную губернатора. Если Козулю взяли? Улик будет более чем достаточно. Значит — снова зона и полный крах! Другого шанса осуществить свой план у него уже не будет. Если Козуля попал в аварию? Если что-то такое случилось, то лучше Козуле погибнуть, взорваться вместе с тачкой. Сгореть. Испариться.

Впервые за все время подготовки к операции Дуче подумал, что, может быть, прав был Очкарик? С Очкариком он поделился своим планом еще в начале сентября. С первым. А эта гнида оттопырила нижнюю губу и бросила небрежно: «авантюра!»…

Это был плевок в лицо. Он хотел тогда убить Очкарика на месте. А вот теперь подумал: может быть, прав был Очкарик?