Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур - Страница 100

Сантэн вскочила. Это движение ей подсказал инстинкт. Она видела, как играл с мышью старый черный кот, живший на конюшне в Морт-Омме, видела, как он реагирует на попытки жертвы убежать. И смутно догадывалась, что если побежит, большая кошка немедленно набросится на нее.

Она закричала и, высоко подняв заостренную палку, бросилась на льва. Тот повернулся и ускакал в траву, пробежал пятьдесят футов, остановился и оглянулся. Он бил себя по бокам хвостом и раздраженно ворчал.

По-прежнему не отводя от него взгляда, одной рукой поддерживая Шасу, в другой сжимая палку, Сантэн попятилась. Оглянулась — ближайшее дерево мопани стояло в стороне от остальных. Ствол прямой и прочный, с развилкой вверху, но он как будто за полмира от того места, где она стоит.

— Нельзя бежать, Шаса, — прошептала она дрожащим голосом. — Медленно, медленно.

Пот затекал ей в глаза, но одновременно она дрожала от холода и ужаса.

Приближаясь к лесу, лев ходил кругами, покачивал опущенной головой с настороженными ушами, и Сантэн видела блеск его единственного глаза, словно сверкало лезвие ножа.

— Мы должны добраться до дерева, Шаса.

Младенец заплакал и забился у нее на бедре. Лев остановился. Сантэн слышала его фырканье.

— Боже, какой он огромный!

Споткнувшись, она едва не упала. С ревом, похожим на гудок паровоза, лев бросился вперед. Сантэн закричала и замахала палкой.

Лев остановился, но на сей раз остался на месте. Он смотрел на нее, угрожающе опустив косматую голову и размахивая длинным хвостом с черным кончиком. Сантэн попятилась, он двинулся вперед, прижимаясь к земле.

— Дерево, Шаса, нужно добраться до дерева!

Лев снова начал кружить, и Сантэн посмотрела на луну. С севера надвигалось новое темное облако.

— Пожалуйста, не закрывай луну! — отчаянно прошептала она.

Теперь она осознала, насколько их жизнь зависит от мягкого, неяркого света, чутьем понимая, что в темноте зверь осмелеет. Сейчас, сужая круги, он приближался по-прежнему осторожно и опасливо, но следил за ней и, возможно, понимал, насколько она беспомощна. До начала смертельного нападения оставалось всего несколько секунд.

Что-то ударило ее сзади, она закричала и едва не упала, а потом поняла, что спиной наткнулась на ствол дерева мопани. Она вцепилась в дерево, чтобы не упасть: облегчение было так велико, что ноги ее не держали.

Дрожа так, что едва не уронила сумку, она сняла ее с плеча и выложила яйца-бутылки с водой, потом посадила в сумку ребенка, так что торчала только его голова, и повесила на спину. Шаса побагровел и отчаянно кричал.

— Тише, пожалуйста, тише…

Она сунула палку за пояс, как меч. А потом подпрыгнула, ухватилась за первую крепкую ветку над головой и начала карабкаться по шершавому стволу, упираясь в него босыми ногами. Она бы никогда не поверила, что такое возможно, однако отчаяние придавало ей сил. Подтянувшись, Сантэн вползла на ветку.

Но пока что они оказались всего в пяти футах над землей, а лев снова устрашающе зарычал и коротким прыжком достиг дерева. Сантэн, качаясь на нижней ветке, ухватилась за другую, затем за третью и четвертую. Жесткая кора обдирала ей пальцы. Когда она, наконец, взгромоздилась на большой сук в тридцати футах над землей, руки и колени у нее кровоточили.

Запах крови привел голодного зверя в бешенство. Лев заревел и стал кружить под деревом, ненадолго остановившись лишь затем, чтобы обнюхать выброшенные страусовые яйца, и заревел снова.

— Мы в безопасности, Шаса.

Сантэн всхлипывала от облегчения, сидя с ребенком на руках на высокой развилке и глядя вниз сквозь листья и ветки на широкую, мускулистую спину старого льва. Она заметила, что теперь видит отчетливее: на востоке брезжил рассвет. Теперь она хорошо видела, что большая кошка ярко-рыжая и, в отличие от рисунков, которые она видела в книгах, грива у льва не черная, а тоже рыжая.

«О’ва называл их рыжими дьяволами, — вспомнила она, прижимая к себе Шасу и стараясь прекратить его возмущенные вопли. — Скорее бы рассвет».

Она с тревогой посмотрела на восток и увидела, что в великолепии красок, от цвета расплавленной меди до пунцово-красного, приближается заря.

— Скоро день, Шаса, — сказала она ему. — Тогда зверь уйдет…

Внизу лев встал у ствола на задние лапы и уставился на нее.

«Один глаз, у него всего один глаз».

Черная глазница в шрамах почему-то делала второй глаз, сверкающий, желтый, еще более страшным, и Сантэн затрясло.

Лев когтями драл дерево и ревел. Он отдирал от ствола длинные полосы коры, оставляя влажные, сочащиеся раны.

— Уходи! — закричала Сантэн. Лев присел, подпрыгнул и всеми четырьмя лапами вцепился в ствол.

— Нет! Уходи!

Майкл рассказывал (и она читала у Левайе), что львы не лазают по деревьям, но этот лез — и добрался до большой ветки в десяти футах от земли; здесь он обрел равновесие и застыл, глядя на нее.

— Шаса! — Сантэн поняла, что лев до нее доберется, она только отодвинула этот момент. — Мы должны спасти тебя, Шаса.

Она встала на развилке, держась за боковую ветвь.

Вот оно! Над головой у нее, точно вешалка для шляп, торчала сломанная ветвь. Собрав оставшиеся силы, Сантэн подняла кожаную сумку с Шасой и повесила на этот «крюк».

— Прощай, дорогой! — выдохнула она. — Может, Х’ани тебя найдет.

Шаса брыкался и вырывался, сумка раскачивалась и поворачивалась, а Сантэн опустилась на развилку и вытащила из-за пояса заостренную палку.

— Тише, малыш, пожалуйста, тише.

Она не смотрела на него. Смотрела вниз, на льва.

— Если ты будешь молчать, он может тебя не заметить.

Лев, удерживая равновесие на ветке, протянул вверх передние лапы и снова зарычал. Теперь Сантэн чувствовала его запах — зловоние загноившихся ран и гнилостную вонь дыхания. Потом зверь снова бросился вперед.

Разрывая когтями кору, цепляясь всеми четырьмя лапами, лев конвульсивными прыжками поднимался все выше. Его голова была запрокинута, единственный желтый глаз не отрывался от Сантэн; с громовым ревом зверь несся прямо на нее.

Сантэн закричала и что было силы вонзила острие палки в пасть льва. Она почувствовала, как твердая древесина разрывает мягкие ткани в глубине горла, увидела фонтан алой крови, но тут лев сжал деревяшку зубами и, взмахнув гривой, вырвал палку у нее из рук и отбросил в сторону. Вертясь, палка полетела на землю.

Яркая кровь лилась из его пасти; начиная реветь, лев всякий раз выпускал облако розовой пены; но он протянул гигантскую лапу.

Сантэн подобрала ноги, пытаясь уйти от этой лапы, но недостаточно проворно: кривой желтый коготь размером и толщиной с указательный палец вонзился в ее плоть выше лодыжки, и Сантэн потянули вниз.

Льву удалось столкнуть ее с развилки, но Сантэн сумела уцепиться руками за одну из боковых ветвей и держалась за нее из последних сил. Она чувствовала, как терзают ее плоть, как под невыносимой тяжестью растягивается нога, потом услышала хруст лопнувших связок на бедре и в голени. Боль выстрелила в позвоночник, заполнив мозг ослепительной взрывной вспышкой.

Руки Сантэн стали слабеть, дюйм за дюймом она начала сползать с дерева.

— Боже, защити моего ребенка! — крикнула она.

«Еще одно невыполнимое дело». Гарри был абсолютно убежден в этом, хотя, конечно, ему хватило ума не говорить этого вслух. Но он все равно чувствовал себя виноватым и искоса посматривал на женщину, которую любил.

За восемнадцать коротких замечательных месяцев после их встречи Анна научилась говорить по-английски и слегка похудела; последнее было единственным обстоятельством его жизни, которое Гарри хотел бы изменить, будь это в его власти: он вечно уговаривал ее поесть. В Виндхуке напротив отеля «Кайзерхоф», где теперь постоянно проживал Гарри, были немецкая пекарня и кондитерская. Он никогда не проходил мимо без того, чтобы не купить коробку восхитительных шоколадных конфет или торт с кремом и не принести Анне. Вишневый шварцвальдский торт был его любимым. Когда Гарри разрезал его, то самые лакомые и сладкие кусочки оставлял ей, подкладывая новые, едва тарелка пустела, и не слушал никаких возражений. А она все-таки теряла в весе.