Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур - Страница 125

— Нет, — быстро и решительно ответила Сантэн. — Я хочу, чтобы этому месту и его обитателям причиняли как можно меньше вреда, пока…

— Пока что, мадам?

— Пока мы не поймем, что это необходимо.

— Я не люблю пчел. От их укусов я ужасно распухаю. Я верну вам деньги, и вы сможете поискать другого консультанта.

И он начал вставать.

— Подождите! — остановила его Сантэн. — Я уже обследовала эти утесы. Можно проникнуть в долину через вершину.

— К несчастью, это потребует сооружения подъемника и блоков и чрезвычайно усложнит все предприятие.

— Пожалуйста, доктор Твентимэн-Джонс, без вашей помощи…

Он ответил что-то нечленораздельное и ушел в темноту, высоко держа над головой фонарь.

Но на рассвете, когда света стало больше, он начал предварительное обследование. Весь день, сидя в тени монгонго, Сантэн видела тут и там долговязую фигуру с опущенным на грудь подбородком; каждые несколько минут он останавливался, подбирал камень или горсть почвы и снова исчезал среди деревьев и камней.

Лишь к концу дня он вернулся туда, где она ждала.

— Ну? — спросила она.

— Если вы хотите знать мое мнение, мадам, то чересчур торопитесь. Мне потребуется несколько месяцев, прежде чем…

— Месяцев? — тревожно воскликнула Сантэн.

— Конечно, — сказал он, но, увидев ее лицо, добавил: — Вы ведь столько платите мне не за догадки. Придется вскрыть почву и посмотреть, что под ней. Это требует времени и тяжкого труда. Мне понадобятся все работники помимо тех, кто приехал со мной.

— Я об этом не подумала.

— Скажите, миссис Кортни, — мягко спросил он, — а что вы надеетесь здесь найти?

Она глубоко вздохнула и сделала за спиной знак, которому научила ее Анна, — знак для отвращения дурного глаза.

— Алмазы, — сказала Сантэн и пришла в ужас: произнеся это вслух, она навлечет на себя неудачу.

— Алмазы, — повторил Твентимэн-Джонс так, словно получил сообщение о смерти своего отца. — Что ж, посмотрим. — Его лицо оставалось мрачным. — Да, посмотрим.

— Когда мы начнем?

— Мы, миссис Кортни? Вы будете держаться подальше от этого места. Я никому не позволяю отираться вокруг меня, когда я работаю.

— Но, — начала она, — разве мне нельзя даже посмотреть?

— Я никогда не отступаю от этого правила, миссис Кортни, и, боюсь, вам придется с ним смириться.

Итак, Сантэн была изгнана из долины. Дни в лагере у львиного дерева тянулись медленно. Из своей ограды она могла видеть рабочие бригады Твентимэн-Джонса, которые поднимались на вершину, сгибаясь под тяжестью оборудования, и там исчезали.

Минул почти месяц ожиданий, и она поднялась туда сама. Подъем дался тяжело, груз в чреве на каждом шагу напоминал о себе.

Однако с вершины открылся волнующий вид на равнины, которые простирались во все стороны словно до края света, а когда она посмотрела вниз, в долину, ей показалось, что она заглядывает в самое сердце земли.

Система тросов и блоков казалась с вершины утеса непрочной паутиной, и Сантэн содрогнулась при мысли о том, что надо ступить в брезентовое ведро и опуститься на дно амфитеатра. Внизу она видела муравьев-рабочих и груды земли, выброшенной из шурфов. Она даже различила Твентимэн-Джонса, который журавлиной походкой переходил от одной группы рабочих к другой.

Она послала ему в ведре записку.

«Сэр, вы нашли что-нибудь?»

Ответ пришел через час.

«Мадам, терпение — одна из величайших добродетелей».

Сантэн поднялась на вершину в последний раз: ребенок рос, как огромная злокачественная опухоль. Шасу она вынашивала с радостью, но эта беременность принесла ей боль, неудобства и несчастье. Сантэн не находила спасения даже в привезенных с собой книгах, потому что ей трудно было сосредоточиться и дочитать страницу до конца.

Ее взор отрывался от печатных строк и переходил на ведущую к вершине тропу, как будто она надеялась увидеть приближающуюся к ней долговязую фигуру.

Лето близилось к убийственным дням ноября, и жара с каждым днем нарастала. Сантэн не могла спать. Обливаясь потом, она лежала ночами на койке, а на рассвете заставляла себя встать, усталая, измученная, одинокая. Она чересчур много ела — это было единственное лекарство от скуки долгих жарких дней. У нее выработалась страсть к почкам с пряностями, и Сварт Хендрик каждый день охотился, чтобы добыть свежие почки.

Живот стал огромным, ребенок рос. Когда Сантэн сидела, ей приходилось раздвигать колени, а он безжалостно трепыхался в ней, как большая рыба на удочке. Сантэн стонала:

— Лежи спокойно, маленькое чудовище! О, как я хочу поскорее от тебя избавиться!

И вот однажды днем, когда она уже почти отчаялась, с вершины спустился Твентимэн-Джонс. Сварт Хендрик увидел его на тропе и торопливо пришел в палатку Сантэн, чтобы предупредить, поэтому она успела встать с койки, сполоснуть потное лицо и сменить пропотевшую одежду.

Когда он вошел в ограду, она сидела за походным столом, пряча под ним свой большой живот, и не встала ему навстречу.

— Что ж, мадам, вот ваш отчет.

И он положил на стол толстую папку.

Она развязала шнурки и раскрыла ее. Внутри — страница за страницей чисел и формул, все написано аккуратным почерком педанта. Она даже слов таких раньше никогда не слышала. Сантэн медленно перелистывала страницы, а Твентимэн-Джонс печально наблюдал за ней. Один раз он покачал головой и как будто собрался заговорить, но вместо этого извлек из нагрудного кармана носовой платок и шумно высморкался.

Наконец она посмотрела на него.

— Простите, — прошептала она, — но я ничего не поняла. Объясните.

— Я буду краток, мадам. Я пробил сорок шесть разведывательных шурфов, каждый глубиной пятьдесят футов, и исследовал образцы, взятые через каждые шесть футов.

— Да, — кивнула она. — Но что вы нашли?

— Я нашел, что под всей принадлежащей вам территорией на средней глубине в тридцать пять футов проходит слой желтой почвы.

Сантэн почувствовала слабость и дурноту, у нее закружилась голова. Желтая почва — это звучало чрезвычайно зловеще. Твентимэн-Джонс замолчал и снова высморкался. Сантэн было совершенно ясно, что он не хочет произносить заключительные слова, которые убьют все ее надежды и мечты.

— Пожалуйста, продолжайте, — прошептала она.

— Под этим слоем мы наткнулись на… — он осекся, и вид у него сделался такой, словно ему было очень жаль Сантэн, — наткнулись на синюю почву.

Сантэн поднесла руки ко рту; ей показалось, что она упадет в обморок.

Синяя почва! На слух — еще хуже желтой. Ребенок в ней напрягся и забился, и отчаяние затопило ее, как поток губительной лавы.

«Все впустую», — подумала она и не стала слушать дальше.

— Это классическое образование в виде трубки, хотя оно и разламывает слои брекчии над ним, оставляя нетронутыми более твердые формирования голубого сланца.

— Значит, алмазов все-таки нет, — тихо сказала Сантэн, и он уставился на нее.

— Алмазов? Что ж, мадам, я получил в среднем двадцать шесть каратов из каждой сотни выгрузок.

— По-прежнему не понимаю, — недоуменно покачала она головой. — Что это значит, сэр? Что такое сотня выгрузок?

— Сотня выгрузок — это приблизительно восемьдесят тонн земли.

— А что значит двадцать шесть каратов?

— Мадам, копи Ягерсфонтейна дают примерно одиннадцать каратов на сотню выгрузок, даже у Весселтона добыча доходит лишь до шестнадцати каратов — а это две крупнейшие алмазодобывающие шахты в мире. Ваша собственность почти в два раза богаче.

— Значит, здесь все-таки есть алмазы?

Она смотрела на него, а он извлек из бокового кармана своего шерстяного пиджака множество маленьких коричневых конвертов, перевязанных веревкой, и положил на папку.

— Пожалуйста, не перепутайте их, миссис Кортни. Камни из каждого шурфа лежат в отдельном пакете, все они аккуратно надписаны и пронумерованы.