Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур - Страница 61

Сантэн быстро освоила приемы. Работа помогла отвлечься от мыслей об их ужасном положении.

— Вы знаете, где мы сейчас, Эрни?

— Я не штурман, мисс Солнышко, но мы к западу от побережья Африки — а далеко ли, не имею ни малейшего понятия. Но где-то там — Африка.

— Вчера в полдень мы были в ста десяти милях от берега.

— Я уверен, что вы правы, — кивнул Эрни. — Мне известно лишь, что нам помогает течение, да и ветер тоже… — Он поднял лицо к небу. — Если бы мы могли использовать ветер!

— У вас есть какие-то соображения, Эрни?

— У меня всегда есть план, мисс… правда, не всегда удачный, должен признаться. — И широко улыбнулся Сантэн. — Сначала нам надо закончить это.

Как только у них получился один длинный, в двадцать футов, трос, Эрни подал Сантэн складной нож.

— Привяжите к поясу, милая. Вот что надо сделать. Нам нельзя ронять его в воду, правда?

Он спустился за борт и по-собачьи поплыл к обломкам. Сантэн тянула и толкала по его указаниям, и они подтащили обломки и надежно привязали их.

— Вот и аутригер получился, — говорил Эрни, выплевывая морскую воду. — Научился этому у черных на Гавайях.

Плот стал гораздо более устойчивым, и Эрни снова забрался на него.

— Теперь подумаем о парусе.

После четырех неудачных попыток им вдвоем удалось поставить временную мачту и натянуть парус, вырезанный из чехла.

— Конечно, Американский кубок нам не выиграть, но мы движемся. Посмотрите на след, мисс Солнышко.

За неловким суденышком тянулся маслянистый ленивый след, и Эрни принялся тщательно подрезать парус.

— По меньшей мере два узла, — определил он. — Отличная работа, мисс Солнышко. А вы боевая, ей-богу. Один бы я этого сделать не смог. — Он примостился на корме плота, используя вместо руля кусок выловленной доски обшивки. — А теперь прилягте и отдохните, милая, нам с вами придется сменять друг друга на вахте.

Весь остаток дня порывами налетал ветер, и неуклюжую мачту дважды сбрасывало за борт. Каждый раз Эрни приходилось спускаться за ней в воду, поднимать кусок дерева вместе с тяжелым брезентом на борт и привязывать на место. Это требовало таких усилий, что Сантэн от напряжения и усталости каждый раз начинала бить дрожь.

К ночи ветер притих и устойчиво дул на юго-запад. Тучи разошлись, в разрывах показались звезды.

— Я устал. Вам придется держать руль, мисс Солнышко.

Эрни показал, как это делать: плот неохотно отзывался на повороты руля.

— Вон та красная звезда — это Антарес, у него по бокам две маленькие белые звездочки, ни дать ни взять матрос на берегу в увольнительной и на обеих руках у него подружки, прошу прощения, мисс Солнышко. Правьте на Антарес, и все будет в порядке.

Старый моряк свернулся у ее ног, как добродушный пес, а Сантэн, усевшись на корме, одной рукой держала грубый руль. Вместе с ветром притихли и волны, и ей показалось, что плот пошел быстрее. Оглядываясь, она видела за собой зеленый фосфоресцирующий след. Сантэн следила, как красный гигант Антарес с двумя спутницами поднимается по черному бархатному занавесу неба.

Она была одинока и по-прежнему испугана и потому подумала об Анне.

«Моя дорогая Анна, где ты? Жива ли? Добралась ли до шлюпки или тоже, как я, цепляешься за обломок и ждешь приговора моря?»

Желание ощутить рядом надежность и уверенность старой няньки было так сильно, что угрожало вновь превратить Сантэн в ребенка; она почувствовала, как слезы ностальгии обожгли веки, а ярко светивший красный Антарес расплылся и раздвоился. Захотелось забраться к Анне на колени и спрятать лицо на теплой, пахнущей мылом большой груди. Сантэн почувствовала, что решимость и целеустремленность целого дня борьбы тают, и подумала, как просто было бы лечь рядом с Эрни и отказаться от дальнейших усилий. И громко заплакала.

Звуки собственных рыданий напугали ее. Она вдруг рассердилась на себя и свою слабость, вытерла слезы большими пальцами и ощутила, что высохшие кристаллы соли хрустят на ресницах подобно песку. Ее гнев усилился и теперь обратился на судьбу, которая так жестока к ней.

— За что? — спросила она у большой красной звезды. — Что такого я сделала, что ты выбрала меня? Ты меня наказываешь? Мишель, мой отец, Нюаж и Анна — все, кого я любила. За что ты так со мной?

Она оборвала мысль, ужаснувшись тому, как близко подошла к святотатству. Сгорбилась, положила свободную руку на живот и вздрогнула от холода. Попробовала ощутить присутствие новой жизни в своем теле — какое-нибудь вздутие, что-то выпирающее, движение, — но ее ждало разочарование, и гнев вернулся с прежней силой, а вместе с ним и какое-то буйное неповиновение, вызов.

«Клянусь. Как безжалостно обошлись со мной, так же решительно я буду сражаться за жизнь. Ты, кто бы ты ни был, Бог или дьявол, навязал мне это. И потому я даю клятву. Я все выдержу, и мой сын вместе со мной».

Она бредила. Сантэн понимала это, но ей было все равно. Она поднялась на колени и погрозила кулаком красной звезде.

— Давай! — бросала она вызов. — Делай худшее, и покончим с этим!

Если Сантэн ожидала удара грома и блеска молнии, ничего подобного она не дождалась, только шумел ветер в примитивной мачте, шелестел парус и взбухали пузыри в следе за кормой плота. Сантэн снова села, схватила руль и упрямо направила плот на восток.

При первом свете дня прилетела птица. Она повисла над головой Сантэн, маленькая морская птичка темного серо-голубого цвета, напоминавшего цвет ружейного ствола, с мягкими белыми, как мелом начерченными метками над черными глазами-пуговками, с нежными, красивой формы крыльями. И одиноко, негромко кричала.

— Проснитесь, Эрни! — крикнула Сантэн, и от этого усилия ее распухшие губы треснули, кровь ручейком побежала на подбородок. Во рту было сухо и неприятно, словно она наглоталась старой кроличьей шерсти, жажда превратилась в горячее яркое пламя.

Эрни пошевелился и сонно посмотрел на нее. За ночь он словно ссохся и постарел, его губы побелели, покрылись клочьями сухой кожи и кристаллами соли.

— Смотрите, Эрни, птица! — выговорила Сантэн кровоточащими губами.

— Птица, — повторил Эрни, глядя на нее. — Земля близко.

Птица повернула, улетела над самой водой и, серая, исчезла из виду, растворилась в темно-сером небе.

В середине утра Сантэн молча указала вперед, ибо ее рот и губы так пересохли, что она не могла говорить. Прямо перед плотом у поверхности плавало что-то темное, какой-то спутанный клубок. Он качался на воде и волнообразно двигал своими щупальцами, словно чудовище из глубин океана.

— Водоросли! — прошептал Эрни и, когда они достаточно приблизились, зацепил их рулем, как багром, и подтянул тяжелые, сбившиеся в ком растения к боковой части плота.

Стебель водоросли был толщиной в руку человека и пяти метров длиной, с косматым пучком листьев на конце. Очевидно, буря оторвала ее от скалы.

Тихо постанывая от жажды, Эрни отрезал кусок толстого стебля. Под гуттаперчевой кожицей обнаружился сочный стержень, а внутри мякоти — полый воздушный канал. Эрни тонко срезал мякоть ножом и засунул пригоршню обрезков Сантэн в рот. Из мякоти вытекал сок. На вкус жидкость была едкой и неприятной, отдавала чем-то йодистым и перченым, но Сантэн дала влаге тонкой струйкой стечь в горло и шепотом запричитала от удовольствия. Они жадно поглощали сок водорослей и выплевывали сердцевину. Потом немного отдохнули и почувствовали, как тела постепенно вновь наливаются силой.

Эрни снова сел за руль и направил плот по ветру. Грозовые тучи разогнало, солнце согрело людей и высушило одежду. Вначале они подставляли лица его ласке, но скоро жара стала угнетающей, и они пытались скрыться от нее в небольшой тени от паруса.

Когда солнце достигло зенита, на них обрушилась вся его иссушающая ярость. Выдавили еще немного сока из водоросли, но от неприятного химического вкуса Сантэн затошнило; она понимала, что, если ее вырвет, она потеряет слишком много драгоценной влаги. Сок водоросли можно было пить только понемногу.