О чем рассказали мертвые - Франклин Ариана - Страница 40

По словам экономки, тот год был препаршивый: Большая буря погубила урожай на корню, в наводнение было много жертв и без числа разрушенных строений, а окрестные болота надолго стали непроходимы. Даже искони кроткий Кем вдруг задурил и вышел из берегов. Кембриджшир явно чем-то прогневил Всевышнего. Видать, нагрешили столько, что лишь участие в святом походе против неверных могло вернуть стране Божью милость!

Из рассказа Гилты Аделия узнала, как начинался поход. В уповании, что земли в Сирии компенсируют затопленный феод на родине, лорд Фитцгилберт поставил Господень стяг посреди ярмарки. Молодые парни толпами записывались в крестоносцы. Одни по зову сердца, другие — от безысходности и отчаяния: ураган лишил их наследства. Люди постарше, с амбициями, предвидели приключения и добычу. Кто-то бежал от несносной жены, кто-то от долгов, а кто-то надеялся за морем забыть несчастную любовь. В судах преступникам предлагали выбор: в петлю или в Святую землю. А священники с кафедр обещали прощение самым лютым грешникам, если те присоединятся к крестоносцам.

В конце концов из Кембриджшира в поход против неверных выступила довольно внушительная рать.

Сам лорд Фитцгилберт вернулся в гробу и теперь, под своим мраморным двойником, покоился в родовой церкви: в латах, со скрещенными ногами — в знак вечной памяти о том, что он был крестоносцем. Многие горожане погибли в Святой земле. Некоторые вернулись, чтобы умереть дома от ран или от привезенных экзотических болезней. Они легли в могилы попроще — об их славном прошлом напоминал только выбитый на надгробном камне меч. Единицы остались в Сирии и даже преуспели на новой родине. Конечно, жизнь на Востоке не сахар. Но там в отличие от Болотного края хотя бы сухо, черт возьми!

Среди тех, кто вернулся на родину целым и невредимым и занялся прежним делом, Гилта назвала двух лавочников, нескольких вилланов, кузнеца и того самого аптекаря, у которого «доктор Мансур» покупал снадобья и порошки. К ним она присовокупила бывших при настоятеле Жоффре в памятную ночь возвращения из Кентербери брата Гилберта и каноника, который запомнился Симону и Аделии только своей молчаливостью.

— Ба! — воскликнула салернка. — Неужто и брат Гилберт проливал кровь в Святой земле?

— Ясное дело! — сказала Гилта. — Только в отличие от сэра Джоселина и сэра Джервейза ничего не стяжал. Вы вот у меня спрашивали, кто у евреев деньги в долг брал. Лучше спросите, кто этого не делал! Правда, мелкий народ и занимал мелочь. Но проценты любого вскорости за горло брали. Вы думаете: кто больше всех выступал против евреев, тот и детишек порешил. Но как бы не ошибиться. Многие благонравные христиане, золотые сердца, не прочь поглядеть, как жиды на ветру ногами качают!

Лекарка и Симон переглянулись. У Гилты была своя железная логика.

Теперь, находясь среди явной роскоши, в которой жил сэр Джоселин, Аделия не спешила приписывать его зажиточности зловещее происхождение. Вполне вероятно, что он обогатился в Сирии, а не за счет невозвращенного Хаиму кредита. Так или иначе, по возвращении из Святой земли сэр Джоселин превратился из захудалого английского рыцаря в крупного землевладельца и хозяина более чем добротного каменного особняка, почти дворца. Сегодняшняя праздничная трапеза происходила в огромном богато украшенном зале с резным деревянным потолком. Еще пахло свежей краской и стружкой. Музыканты на помосте вполне сносно играли на флейтах и виоле. Дом Джоселина ломился от изобилия, и многочисленные гости были избавлены от привычной необходимости идти на ужин со своими ножом и ложкой. Тарелки и чаши для ополаскивания пальцев были сплошь из серебра, а салфетки из парчи.

Конечно, выросшую в богатом Салерно Аделию этим провинциальным великолепием было трудно поразить. Однако из вежливости она выразила свое восхищение вслух. Соседи по столу приняли похвалу иноземки без должного энтузиазма. Охотник Хью неопределенно кивнул, а коротышка слева усмехнулся и сказал:

— Эх, видели бы вы, как жил сэр Тибо, папаша сэра Джоселина! Чуть ли не в хлеву, в хлипкой мазанке с худой крышей. Шалопут и охальник, драчун и пьяница. В конце концов спился. Правильно я говорю, Хью?

— Отпрыск — другого замеса, — лаконично отозвался охотник.

— Да, яблоко от яблони далеко откатилось. Высоко взметнулся сынок! Экий домище возвел! Чего дивиться, если в Святой земле золото под ногами валяется — бери не хочу!

— Прямо уж! — сказала Аделия. — Почему же другие с пустыми руками вернулись?

— Не знаю. Сэр Джоселин говорил, что им лень было наклониться и подобрать. А врать бы он мне не стал, — с лукавой улыбкой добавил говорливый коротышка, — я ведь ему обувку тачаю, а в наших краях бытует поверье: кто сапожнику врет, тому в аду босиком по углям ходить!

— А сэр Джервейз, он тоже… хм… не брезговал наклоняться?

— Нет, только, видать, не так шустр. Вернулся с золотом, но пригоршнями монеты не разбрасывает.

— Похоже, они разбогатели на пару, — сказала Аделия.

— Возможно. Они ведь не разлей вода. Как Давид и Ионафан.

Сейчас между «Давидом и Ионафаном» сидела настоятельница женского монастыря. Но друзья и боевые товарищи, снова доказывая свою неразлучность, беседовали друг с другом через ее голову.

И вдруг в сознании Аделии мелькнула новая ужасная мысль.

Вот сидят и мирно беседуют через голову настоятельницы два… двое убийц.

— А у них есть жены? — быстро спросила салернка.

— Сэр Джервейз женат. Его благоверная — смиренная, забитая дурочка, из дома почти не выходит. А сэр Джоселин нынче сватается не к кому-нибудь, а к дочке барона из Петрборо. И тут, похоже, золото с земли поднимет.

Сапожных дел мастер хихикнул.

Резкий звук горна возвестил начало трапезы. Гости окончательно расселись. Слуги внесли первые блюда.

В верхнем конце стола сэр Роули Пико смешил рассказами жену шерифа, к ее вящему удовольствию, тайком прижимаясь ногой к ее ноге. При этом он успевал обжигать взглядами сидевшую поодаль монашку и забавлялся тем, как она краснеет и потупляет глаза. Но чаще всего сэр Роули поглядывал в сторону заморской врачевательницы. Аделию разместили среди всякого сброда почти у самой солонки. Сегодня, надо отдать должное, она выглядела неплохо — умылась и приоделась. И даже немного грудь оголила. Пальцы так и чешутся потрогать нежную кожу над шафранным лифом. Волосы после бани казались совсем светлыми — стало быть, во всех местах блондинка…

Сэр Роули решительно отогнал сальные мысли. Эта иноземная ученая дама слишком быстро и много узнала. И с ней господин Симон — человек опасно умный. Вдобавок еще телохранитель — могучий верзила-араб (вот и верь, когда говорят, что евнухи похожи на баб!).

«Черт, этому обжорству не будет конца», — с тоской думала Аделия.

Рог в очередной раз оповестил о новом ястве, и снова под началом церемониймейстера многочисленные слуги вносили в четыре руки огромные тяжелые блюда со снедью. От съеденного и выпитого гости веселели все больше.

Заляпанные жиром и соусом подносы с объедками ставили на большие тележки и увозили прочь, на задний двор, где на них накидывались нищие.

Главный повар торжественно объявлял на французском языке название нового блюда и перечислял его компоненты.

Сосед Аделии по столу, сапожник Герберт, в отличие от знати никаким языкам не был обучен и восхищенно пояснял ей с пьяной ухмылкой:

— Это, знаете ли, французский язык! Сэр Джоселин привез с собой нормандского повара.

На что Аделия отвечала про себя: «Этот кашевар может возвращаться на родину хоть сейчас. Я более чем сыта!»

Она чувствовала себя как-то странно. Словно пьяная.

После первого обязательного бокала вина она пару раз просила принести ей кипяченой воды, но ее чудную просьбу упрямо пропускали мимо ушей. Слуг было много, и они так быстро мелькали, что Аделия путалась в лицах и не могла призвать к ответу непокорных. Сапожник Герберт рекомендовал ей вместо вина и пива утолять жажду медовухой — «питье совершенно безобидное». После соленой пищи Аделии страшно хотелось пить, и она осушила несколько кубков рекомендованного напитка.