Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами - Кларк Стефан - Страница 22

22

— Да, понял, понял. Тебя наградили званием рыцаря за вклад в развитие мясной промышленности Франции.

— Да, полагаю, теперь я сэр Жан-Мари. — Он рассмеялся, и напыщенность вернулась.

Изумительный человек. Ни тени смущения, ни намека на лицемерие. Сдаюсь, вынужден признать, он отличный парень!

Когда Кристин ушла и мы остались вдвоем, я рассказал Жан-Мари о неудачной попытке найти жилье.

— Сейчас не время обсуждать это, — сказал он и пригласил меня к себе на ужин в следующую субботу.

— Жена сказала, что я не уделил тебе должного внимания. Ты уже больше месяца в Париже, а я все еще не пригласил тебя на ужин. Безусловно, она права. С моей стороны негостеприимно. Приношу свои извинения.

Положив руку мне на плечо, Жан-Мари попросил моего позволения устранить это недоразумение.

На самом деле, я думаю, он прав. Во Франции пренебрежение этикетом — куда более чудовищный грех, чем предательство.

Мне повезло, что Жан-Мари выбрал для меня отель неподалеку от собственного места проживания. Ведь именно в ту субботу началась забастовка парижских работников транспорта.

И что же за повод для забастовки? Снижение зарплаты? Ухудшение безопасности транспорта? Нет!

Профсоюзы были в бешенстве от ползущих по городу слухов, что правительство допускает ничтожную вероятность того, что, возможно, на одном из заседаний придется рассмотреть чисто теоретическое положение, что однажды (не сейчас, а скажем, лет через восемьдесят) в стране будет меньше финансов для обеспечения пенсии транспортным работникам по достижении ими пятидесяти лет.

«Ого! — сказал я сам себе. — Надо бы сию же минуту отправиться в управление транспортной компании и попросить у них анкету. Вдруг они рассмотрят меня в качестве кандидата на какую-нибудь должность?» Черт возьми, но как же я доберусь туда, ведь забастовка в разгаре?

Так или иначе, в ту субботу стачка работников транспорта не грозила мне особыми неудобствами. Прогулочным шагом я мог добраться до сэраЖан-Мари максимум за пятнадцать минут. Единственным препятствием на моем пути служила авеню Великой Армии. И станция метро, и пригородная линия того же направления были закрыты. Посему главная трасса, по которой автомобили с западных пригородов могли попасть в центр, превратилась в огромную пробку. Восемь полос обездвиженных автомобилей — по четыре в каждом направлении… Водители беспрестанно выражали недовольство, включая сигнал, отчего казалось, что на дороге собралась внушительная стая китов, подающих ободряющий знак себе подобным: «Мы не одиноки в этом бескрайнем океане из бетона, ребята».

Однако стоило мне перейти дорогу и откашляться от выхлопных газов, я словно очутился на иной планете. Тихие зеленые улочки… Вместо привычных парижских шестиэтажных домов — огромные особняки, окруженные садами…

Пройдя чуть меньше трехсот метров, я подошел к широкой, роскошно застроенной авеню. Не все дома отличались удачной архитектурой — встречались и безвкусные варианты в стиле семидесятых, с длинными цветными балконными перилами. Но попадались и очень элегантные особняки, напоминавшие о позапрошлом веке. Глядя на них, рисовался образ короля Эдуарда VII, пожелавшего приобрести землю под поместье неподалеку от ипподрома Лонгшамп для воскресной прогулки на лошадях.

Да… Чтобы располагать средствами на такое жилье, надо продать несколько триллионов чашек чая. Но, судя по всему, и бургеры шли неплохо…

А вот и дом Жан-Мари.

Его особняк являл собой полную противоположность тому, что я осматривал с агентом. Штукатурка нигде не отходит, древесина не гниет. Возможно даже, что сейчас здание было в лучшем состоянии, чем в день окончания строительства. Глядя на кремовые стены, казалось, что консьержка, начищая их каждый день, не жалеет ни воды, ни ткани собственного передника.

Окна выходили на Булонский лес, восхитительный парк, раскинувшийся на сотни гектаров, в котором джентльмены совершают конные прогулки, а бразильцы зарабатывают деньги на операцию по смене пола. Наверное, этот район считается одним из самых элитных во всем Париже.

Двери гостеприимно открывались для тех, кто владел шестизначным кодом. Набрав его, я оказался в холле, где мраморный пол был устлан коврами, стены поражали безупречной белизной, а потолок был украшен изящной лепниной. В воздухе витал запах роскоши и чистящих средств для полировки всего этого великолепия.

В вестибюле была еще одна стеклянная дверь, возле которой висел домофон. Всего десять имен на табличке — могу себе представить размеры апартаментов каждого из этих счастливчиков. Разве что некоторые из проживающих были настолько известны, что предпочли хотя бы здесь не афишировать свои имена.

Я нажал на кнопку звонка и, глядя в видеокамеру, сообщил о своем приходе.

—  Montez, c’est au cinquieme, [93]— прозвучал приятный женский голос. Судя по всему, это была мадам.

Наружная дверь лифта напоминала массивные металлические ворота, а внутренняя, из лакированного орехового дерева, была украшена витражом. Лифт медленно и со скрипом полз вверх, прямо в сердце здания. На минуту мне показалось, что я совершаю экскурсию по антикварному магазину, декорированному в стиле Людовика XV.

Наверху меня уже ждал Жан-Мари, расплывшийся в широкой приветственной улыбке.

— Входи, входи! А, да ты еще и с цветами, моя жена будет в восторге! — Он указал на малюсенький букет, что я купил за баснословную сумму в ближайшем от гостиницы флористическом магазинчике. Надежда была на одно — должно быть, в композиции не обошлось без редкостных, особо ценных видов.

Жан-Мари проводил меня в гостиную, размером не меньше чем футбольное поле. Множество антикварных вещиц в интерьере удачно сочетались со сдержанным стилем модерн, также присутствующим в оформлении. Наряду с украшенными вышивкой креслами с позолоченными подлокотниками здесь был диван, обтянутый черной кожей. Украшавшая стену картина с изображением коровы, написанная масляными красками, отлично сочеталась с гравюрой в серых тонах с каким-то абстрактным рисунком.

В центре гостиной стояла женщина. Ее облик, олицетворявший собой шик и роскошь, служил венцом всему ранее увиденному. Белокурые, средней длины волосы, жемчуг невообразимых размеров в ушах и на шее… Кардиган из последней коллекции Dior накинут поверх безупречно скромного платья из льна, подчеркивающего фигуру, выточенную лучшим пластическим хирургом Европы…

Она подошла ко мне чуть ближе и протянула руку жестом, без сомнения предписанным правилами Французской Академии. После короткого пожатия руки (здесь даже больше подходит глагол «стиснуть») она сказала «enchantee» [94]и приняла мой мини-букет, практически ничем не выдав мыслей о том, что этот цветочный карлик не особо потрясает воображение.

Затем она пригласила меня присесть на диван, пока сама отлучится за вазой, а мужу велела немедленно предложить гостю аперитив.

За внешней обворожительной любезностью этой леди чувствовалась бескомпромиссность, вооружившись которой она в любой момент кинется защищать собственное реноме с бейсбольной битой от Lui Vuitton.

Хозяйка вернулась с фарфоровой вещичкой в стиле арт-деко, которая на Портобелло-роуд ушла бы по стоимости автомобиля, и с парочкой ребят, которые, очевидно, приходились ей детьми.

Парень был студентом: босые ноги, потертые джинсы; дороговизну балахонистой футболки выдавал логотип; длина волос уже почти тянула на дреды. Юноша, представленный Жан-Мари как Бенуа, поприветствовал меня вялым рукопожатием.

Девушка по имени Элоди оказалась более интересной. Она походила на мать цветом волос, но биты в ее арсенале, скорее всего, не было. Судя по выбору одежды, дочка частенько обращалась к маме за кредиткой, но не за советами по составлению гардероба в классическом стиле. Фигурку Элоди облепили тряпочки с дизайнерскими лейблами, из-под которых затейливо выглядывало нижнее белье: кружевные лямочки черного бюстика и, как я заметил позже, с гордостью выставленные напоказ стринги. Она являла собой именно тот тип женщины, от которых Крис, мой друг, всегда меня предостерегал. Ням! Элоди с таким порывом сжала мою протянутую руку, что та чуть не онемела.

вернуться

93

Поднимайтесь, это пятый этаж.

вернуться

94

Enchantee— очень приятно.