Привести в исполнение - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 40

Много, очень много обид на Лунина накопилось и в районе, и в городе. Конечно, никто ничего не высказывал, не злорадствовал, старого не припоминал, и характеристику начальник хорошую выдал: боролся с преступностью, задерживал, раскрывал. Правда, для самостраховки дописал: склонен к самоуправным действиям, на замечания реагирует некритически, к советам не прислушивается. Но в целом характеристика нормальная, не придерешься. А маховик следственный раскрутился вовсю, потом выездная сессия суда и приговор под аплодисменты – высшая мера!

Суд вроде как мнение всего общества выразил, хотя бывало частенько, что народ одного требует, а судейская машина еле-еле поворачивается, на тормозах спускает, будто заело что-то в механизме. А тут полное единство позиций органа правосудия и граждан!

Сослуживцы было решили, что это кость толпе бросили, чтобы успокоить, а кассационная инстанция смягчит приговор втихую, так тоже часто бывало. Нет, Верховный Суд приговор оставил в силе. А теперь и центральная власть свое слово сказала…

– Это они в политику играют, – вслух рассуждал Иван Алексеевич. – Мол, люди властью недовольны, а зря – власть ни при чем, отдельные исполнители палку перегибают! Но времена, мол, сейчас другие, и мы таких негодяев беспощадно наказываем… Только если сторожевого пса за усердие казнить, то кто охранять будет? Они того не понимают, что сами под собой сук рубят!

Попов с такими рассуждениями, если бы они велись абстрактно, никогда бы не согласился. Но применительно к делу Лунина они были убедительны, и он поддержал Ромова. Тот сдержал довольную улыбку.

После поминок поехали по домам, но Сергеев вышел вместе с Поповым.

– Дело есть, Валера, – возбужденным шепотом сказал он. – Давай зайдем к тебе на полчасика…

Валентины дома не было, они устроились на кухне. Пить гигант отказался, Попов заварил крепкий чай и, переступая через ноги зажатого между шкафом и холодильником Сергеева, который явно не вписывался в размеры малогабаритки, собрал на стол.

– Я ведь Лунина с детства знаю, жил-то у него на участке, и скажу: настоящий мужик! Справедливый, смелый… Я, может, из-за него в милицию пошел, по примеру, что ли…

Сергеев медленно произносил слова, уставясь неподвижным взглядом в какую-то точку перед собой.

– Но ведь должна же быть справедливость! – вдруг быстро и горячо заговорил он. – Если Лесухина миловать, а Лунина расстреливать – значит, все наоборот, навыворот! Они там, – он указал вверх, – по-своему решают, нас в расчет и не берут, но мы-то тоже можем по-своему решить? По справедливости?

Сергеев ждал ответа. Он был пьян, и Попов не понимал, что он хочет услышать.

– Как это «по-своему»?

– Да очень просто! Они же не могут работу сделать, только бумажки пишут да печати ставят! А работу-то мы делаем!

– И что же?

– То самое! – Сергеев понизил голос. – Лично я Лунина исполнять не буду! А ты будешь?

– Буду, не буду! – озлился Попов. – Кто меня спрашивает! Что ты хочешь сказать? Давай напрямую, без выкрутасов! Ты что, можешь приговор изменить?

– Изменить не могу, и черт с ним! Я могу не исполнить – это важнее. И ты можешь мне помочь…

– Думаешь, других исполнителей не найдут? Да отправят его в Северную зону обслуживания, и тамошний «Финал» сделает все в лучшем виде! Так или нет?

– Давай его спасем, – сказал Сергеев совсем тихо. – Спасем человека, который не заслужил смертного приговора… Два суда, республика, Союз – никто не захотел ему помочь. Давай мы поможем.

– Ты что, Господь Бог? Сейчас я постелю – и спать…

– Нет, – Сергеев упрямо мотнул головой. – Мы должны быть людьми. Они, наверху, могут что угодно творить, издалека не видно, особо когда чужими руками… Но нам-то эти руки – свои! Мы-то должны справедливость творить, порядочность сохранять… Нельзя его так, как скотину… За что? Действовал как положено, жестко только чересчур… Ну уволили бы… В Штатах, наверное, премию бы получил за решительность, потому там блатные полицейских боятся, а у нас скоро будут ноги вытирать! Надо спасать человека!

– Что ты заладил: спасать, спасать… Как спасать? Саботировать приговор? Ну просидит лишний месяц, потом Кленов начнет во все концы телеграммы слать. И что дальше?

– Да нет, от Кленова мы его заберем. – Сергеев, обжигаясь, хватил из треснутой чашки глоток крепкого чая. – От Кленова надо забрать…

– Ну а дальше? Забрали, везем. Дорога-то известная. Или остановимся и отпустим на все четыре стороны? Если Викентьев нас всех не перестреляет. Ну допустим, ты и его уговорил, и Сивцева. – Попов даже с усилием не мог представить, как это может выглядеть. – А в «уголке» Ромов ожидает, прокурор, врач и этот, как его… Что ты им объяснишь? Отпустили смертника и готовы вместо него идти в камеру? Можешь быть уверен – там и окажешься. А его через пару-тройку дней возьмут и исполнят!

– Мы его просто так не выпустим. – Сергеев наклонился вперед и посмотрел Валере в глаза. Взгляд у него был совершенно трезвый. – Мы имитируем исполнение. Слышал аксакала? Он тоже не хочет его исполнять. Доктора уговорим, ему вообще все это не погуще, он поймет, согласится. А больше нам никто и не нужен! Акт составлен, приговор исполнен. Кто его будет искать? Заберем паспорт из дела, одну букву исправим на всякий случай – Лукин или Луний, уедет куда-нибудь… И все дела!

Попов отставил свою чашку.

– Ты пьяный или трезвый? Или самый умный и могущественный? Президент в помиловании отказал, а майор Сергеев с капитаном Поповым взяли и помиловали! Неужели ты всерьез думаешь, что можно провернуть такое дело? А прокурор, а начальник группы, а пятый и шестой?

– Трезвый я. Вначале ударило в голову, а сейчас отошел. Слушай: первый стреляет над головой, доктор подходит, смотрит… Он вообще-то и не глядит никогда, но на всякий случай надо с ним решить, чтобы без случайностей. На опилки надо будет краской брызнуть или бычьей крови на мясокомбинате взять… Прокурор из-за стола не встает, Викентьев тоже особо не рассматривает… Пусть пятый и шестой заворачивают или мы побыстрому брезент закатаем. А когда все разъедутся, мы пятого и шестого отпустим: сами, мол, справимся… Отвезем его ко мне, съездим яму закопаем – и все дела. Детали уточним еще, но канва такая…

Сергеев смотрел настороженно и требовательно.

– Что скажешь?

– Если все так просто, почему другие группы смертников не отпускают? Ведь тебя послушать – за спецгруппой контроля нет! Неужели же никому не пришло в голову?

Сергеев искривил губы в нехорошей улыбке.

– Может, и отпускают. Фактов таких не установлено, а информация понизу ходила: якобы в среднеазиатском регионе за миллион можно было жизнь выкупить. Вроде даже встречали в Сингапуре одного расстрелянного… А контроль тут какой… Мы уже за гранью закона действуем. Как на фронте, в нейтральной полосе. Спроси у Наполеона: какой там контроль…

Третий номер спецгруппы «Финал» стер улыбку. Лицо вновь стало бесстрастным.

– Согласен?

Попов молчал. Сказанное товарищем было слишком невероятным, чтобы воспринимать всерьез. И слишком продуманным и логичным, чтобы считать это шуткой. Да и сам Сергеев не производил впечатления шутника.

Собственно, только нереальность предложения заставила Валеру задуматься. Мысли о том, что речь идет о нарушении служебного долга, о должностном преступлении мелькали где-то в глубине сознания, но не задействовали тормозящие механизмы. Потому что четвертый номер спецгруппы «Финал» уже привык к ним во время исполнений. Конвейер, включающийся в особом корпусе Степнянской тюрьмы и выключающийся в заброшенном районе Северного кладбища, стирал в представлении обслуживающих его людей четкую грань между преступным и непреступным, запретным и дозволенным, опасным для общества и полезным для него. И блокировал в их сознании чувства, эмоции и реакции, присущие обычным законопослушным гражданам, непричастным к переводу людей из живого состояния в мертвое. Потому что без подобной спасительной для психики блокировки этот перевод воспринимался бы как убийство, со всеми вытекающими последствиями в виде необратимой личностной деформации. К тому же Попов сочувствовал Лунину и был уверен, что он не заслуживает участи обычных объектов исполнения.