Расписной (Адрес командировки - тюрьма) - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 24

– А теперь я тебе спрос учиню! – Вольф сгреб тщедушное тело кольщика в охапку и взметнул над головой, намереваясь грохнуть об пол или швырнуть об стену.

Но в это время послышался звон ключей, лязгнул замок и резко распахнулась дверь. На пороге стоял рыжий сержант. Он был заметно испуган и нервно обшарил камеру взглядом. Увидев невредимого Вольфа, он перевел дух.

– Хозяин прибыл! – выпалил он, обращаясь к Пинтосу. – Учебную тревогу объявил!

Потом рыжий, приосанившись, крикнул Микуле и Вольфу:

– Живо на место! Шляются, понимаешь, где хочут! Щас по камерам будут строить, а вас нету!

Вольф уронил бесформенный серый куль, отряхнул руки и молча пошел к двери. Микула двинулся за ним.

– Разбор не закончили, – сказал им вслед Пинтос. – Еще увидимся.

Но увидеться не пришлось. Через день Вольф ушел этапом на Синеозерскую пересыльную тюрьму. И возле самого Синеозерска у автозака отвалилось колесо.

Глава 6

В ПОБЕГЕ

Рядовой Иванов служил в парашютно-десантном полку и в письмах на гражданку расписывал друзьям горячие рукопашные схватки, опасные ночные прыжки и прочую романтику, свойственную элитным войскам. На самом деле непосредственного отношения к десантуре он не имел, ибо тянул тяжелую лямку во вспомогательном подразделении – батальоне аэродромного обслуживания. Это означало ежедневную пахоту до седьмого пота: уборку летного поля, копку земли, бетонирование, погрузку-разгрузку… Единственным воинским делом была охрана аэродрома, при этом приближаться к самолетам ближе чем на три метра часовым запрещалось.

Командовал полком полковник Зуйков – здоровенный мужик с грубым, обветренным лицом и зычным командным голосом. Но для Иванова главным командиром был ефрейтор Гроздь – маленький, кривоногий, с белесыми глазками и круглым веснушчатым лицом. Ефрейтору, а не полковнику стирал он портянки, ефрейтору отдавал присланные родителями деньги, ефрейтору носил водку из расположенной в восьми километрах деревни. Возможно, если бы все эти услуги он оказывал Зуйкову, толку от них было гораздо больше. Потому что вместо благодарности Гроздь ругал Иванова матом, по сто раз заставлял подходить к телеграфному столбу с докладом и бил в грудянку так, что прогибались и трещали ребра.

Ефрейтор считал, что это правильно и справедливо, ибо сам он по первому году нахлебался дерьма вдоволь, а теперь олицетворял собой старший призыв и, следовательно, имел право кормить дерьмом салабона, а тот должен был беспрекословно жрать этот полезный для приобретения армейской закалки, хотя и неаппетитный продукт. Форма их общения была житейской и обыденной, в официальных документах она называлась «передачей боевого опыта» и «стойким несением тягот воинской службы». Возможности бунта, а тем более вооруженного, ефрейтор Гроздь не предвидел. И, как оказалось, совершенно напрасно.

Заступив в очередной караул, Иванов сноровисто снарядил автомат и вместо того, чтобы отправиться на пост, пошел к казарме, возле которой курил ефрейтор с несколькими старослужащими. Не говоря худого слова, что можно было расценить как соблюдение воинской дисциплины, ибо устав запрещает оскорбление одного военнослужащего другим, он с расстояния в восемь метров выпустил половину магазина в ненавистного мучителя.

Известная истина о вреде курения в очередной раз нашла свое подтверждение. Злые короткие очереди перерезали Гроздя пополам, несколько пуль попали в сержанта Клевцова, несколько ударили в рядового Петрова. Курильщики бросились врассыпную. Иванов несколько раз выстрелил вслед, но неприцельно, поэтому последовавшие промахи не могли снизить общую высокую оценку его огневой подготовки.

Поигрывая автоматом, Иванов неторопливо двинулся по чисто выметенным дорожкам военного городка, которые символизировали образцовый порядок и безупречную дисциплину в полку. Прогулявшись до клуба, он столкнулся с бежавшим на выстрелы дежурным по части капитаном Асташенко. Капитан вначале начал орать, но под стволом автомата быстро успокоился, послушно снял кобуру с пистолетом и так же послушно принялся выполнять строевые упражнения: Движение шагом с разворотами, подход с докладом к Дереву и отжимания в упоре лежа.

Чтобы стимулировать рвение капитана, Иванов поощрял его словами, почерпнутыми из лексикона покойного ефрейтора Гроздя, и одновременно передергивал затворную раму. Лязг затвора и треск вылетающих патронов, добавляясь к доходчивым словам и выражениям, придавали капитану энергии. Сполна испытав справедливость крылатого выражения «винтовка рождает власть», рядовой Иванов насладился унижением капитана и, не дожидаясь дальнейшего развития событий, покинул часть.

Покинул он ее проторенным путем всех «самоходов» – через дыру в заборе, но в отличие от своих предшественников оставляя за спиной одного убитого, двух раненых и опозоренного офицера, а потому не собираясь возвращаться. Некоторое время он машинально шел по утоптанной лесной тропинке, потом свернул в чащу. Дезертир Иванов шел по дороге, которая не имела конца.

Беглецы продирались сквозь начинающий просыпаться серый лес. Впереди двигался Утконос в форме сержанта внутренней службы, рядом – переодетый лейтенантом Скелет. За ними рубил монтировкой ветки Хорек, следом плелся Груша, потом двигались Волк, Челюсть и Катала в ефрейторской форме. Замыкал колонну Зубач, который делал вид, что контролирует ситуацию и следит за всеми. На самом деле он надеялся, что удачно выбрал самое безопасное место.

В действительности это было не так. Волк знал, что, если они попадут в засаду, у идущих в середине больше шансов уцелеть. Когда на маршруте работает группа специальной разведки, походный порядок постоянно меняется, и тот, кто еще недавно шел в середине, выдвигается вперед, потом уходит назад, потом снова оказывается в середине. Риск, таким образом, распределяется поровну. Сейчас делить риск ни с кем он не собирался.

Отношения среди беглецов были напряженные. Груша нет-нет, да бросал на Вольфа украдкой злые взгляды, а Челюсть и Зубач не скрывали взаимной ненависти.

– Разбегаться надо, – украдкой шепнул Челюсть Волку.

Но Зубач был против этого.

– Доберемся до железки и разбежимся, – говорил он. – Тогда уже точно никто никого не сдаст!

Почему он так считал, Волк сказать не мог, но подозревал, что старшак решил избавиться от лишних свидетелей. Выйдя к станции, он вполне мог перестрелять тех, кого посчитает нужным.

Но судьба распорядилась иначе. Беглые зэки наткнулись на беглого солдата.

Рядовой Иванов уже начал приходить в себя, и весь ужас содеянного пробрал его до самых костей. Когда ослабляется действие анестезии, тогда появляется мучительная боль от удаленного уже зуба. У него не было будущего, оставалось только достойно встретить свой трагический конец. Вспомнились многочисленные байки о судьбе ушедших с оружием и проливших кровь дезертиров: якобы по их следам пускают самых отъявленных негодяев из заключенных военной тюрьмы, которые рвут беглецов на части, тем самым снижая собственные сроки. Раньше он мало верил подобным рассказам: во-первых, потому, что никогда не слышал о специальных военных тюрьмах, а во-вторых, оттого, что суды Линча вряд ли могли предусматриваться приказами министра обороны. Но сейчас он находился в таком состоянии, что готов был поверить во что угодно.

Услышав шум и треск веток, дезертир спрятался за дерево, приготовил автомат и изготовился для стрельбы с колена, то есть грамотно и умело выбрал огневую позицию. Вообще все, что делал сегодня рядовой Иванов, с точки зрения тактической и огневой подготовки, заслуживало самой высокой оценки. Если бы, конечно, он действовал на учениях или в реальном бою. Поворота оружия против людей, носящих одинаковую с ним форму, уставы, естественно, не предусматривали. Так же, как не предусматривали ту армейскую действительность, в которой подобный поворот мог произойти.