Смягчающие обстоятельства - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 71

Ему было приятно, тем более что похвалила она его только второй раз.

Сдержанность Нежинской огорчала, полностью раскрывшись, он ожидал такого же ответного чувства, но вместо теплой волны любви и нежности ощущал исходивший от нее холодок. Он убеждал себя, что это ему только кажется, заглядывал в васильковые глаза, надеясь увидеть то ласковое сияние, которое появлялось иногда три года назад, но, увы, непроницаемые шторки скрывали происходящее в ее душе, и лицо всегда оставалось спокойным и до равнодушия бесстрастным.

Вскоре Элефантова вызвали в Москву, в министерство. Он доложил результаты своих исследований вначале сотруднику, курирующему их институт, затем начальнику отдела. Те слушали внимательно, но, как ему казалось, без заинтересованности и в конце задавали один и тот же вопрос: «Чем подтверждаются ваши выкладки?»

Он рассказывал о феномене Пореева, показывал таблицы, схемы и графики контрольных измерений, чувствуя, что все это особенно не убеждает собеседников.

— А вы уверены, что биопотенциал вашего, гм, телепата, — слово «телепат», непривычное и даже неуместное в строгой обстановке министерства, прозвучало как ругательство, — действительно выше нормы?

Начальник отдела внушительно возвышался над полированным, темного дерева столом. Массивная голова на толстой шее, аккуратный пробор в редеющих волосах. Красивые импортные очки с дымчатыми стеклами несколько компенсировали заурядность лица. И голос у него был внушительный, веский, отбивающий всякую охоту спорить.

— Но, Алексей Архипович, вот же результаты замеров, а вот, для сравнения, данные контрольной группы.

Элефантов держался уверенно, так как был убежден в неопровержимости представленных материалов, но по безмолвной реакции куратора понял, что дерзость его поведения переходит всякие границы.

Дымчатые стекла зловеще блеснули.

— Графики и таблицы я видел. — Фразы получались рублеными и тяжелыми.

— Но это только цифры, не больше. Как они получены? Методика экспериментов? Оборудование, аппаратура? И вообще, как вы фиксируете биопотенциал?

И что это за единица измерения «мнеж»?

Элефантов смутился. Во-первых, потому, что Алексей Архипович нащупал самые уязвимые точки его теории, а во-вторых… «Мнеж» расшифровывалось очень просто: Мария Нежинская. Но об этом не знал еще ни один человек на свете. Даже она сама.

— Биопотенциал измерялся на приборе моей конструкции…

— Он защищен авторским свидетельством?

Безусловно, Алексей Архипович обладал железной хваткой и беспощадным ударом. Элефантов уже знал, что последует за этим.

— Нет, заявка отклонена…

— Наверняка в связи с недостаточным теоретическим обоснованием?

— Да… Но прибор-то существует! А заявку я доработаю и представлю повторно!

— Я вам, конечно, желаю успеха. Но пока получается, что все ваши выводы строятся на результатах измерений уровня биополя, а прибор, которым это делается, официально не признан! Так?

— Так.

Эле фантов решил и проигрывая не терять достоинства.

— А следовательно, научность и достоверность вашего исследования равняется… Чему?

— Вы хотите сказать — нулю? Ну а если через полгода, год заявку примут, биоэнергометр получит право гражданства, что тогда?

— Не знаю. — Теперь дымчатые стекла блестели немного снисходительно.

— Тогда будет видно.

Куратор поднялся, всем своим видом давая понять, что недопустимо затянувшийся визит пора заканчивать.

— Но такой подход приведет только к потере времени! Ведь уже сейчас видно, что существует эффект экстрасенсорной связи! Разве можно отказываться от исследований только по формальным соображениям?

Элефантов почти кричал, куратор, втянув голову в плечи, делал вид, что его здесь нет, он не видит и не слышит происходящего. Наступила тревожная пауза. В проблеске очков появился интерес.

— Ну что ж… Если ваша правота пропорциональна убежденности… Пусть головной НИИ даст свое заключение. Одобрят саму идею — мы не станем придираться к формальностям.

В головном институте Элефантов разговаривал с профессором Карпухиным.

Ранее они несколько раз встречались на конференциях, Карпухин доброжелательно отзывался о его докладах, интересовался научными планами. Сейчас он тоже встретил его приветливо.

— Мне лично твоя разработка нравится. Смело, ново, логично. Но, — он потрогал короткий седеющий «ежик». — Что скажет совет? С одной стороны — это не по нашему профилю, с другой — институтов и министерств такого профиля пока что вообще не существует. Да и все остальное — чисто оценочные вопросы. Можно решить их так, можно — этак. И каждое решение будет правильным. Даже не знаю, что получится…

Ну да ладно, — он решительно взмахнул рукой. — Зачем попусту гадать и распускать слюни раньше времени! Свои взгляды нужно отстаивать. Так что готовься убеждать членов совета!

— Иван Егорович, у меня еще один вопрос. — Элефантов прикладывал усилия, чтобы не показать смущения. — Наша сотрудница выбрала тему, смежную с моей. Я хотел проконсультироваться — насколько она диссертабельна.

Он протянул листок с планом.

— Ну-ка, ну-ка…

Карпухин читал, далеко отведя руку.

— Это даже слишком широко. Тут замах на докторскую! Но весьма толково. Как ее фамилия?

— Нежинская.

— Никогда не слышал. Она публиковала что-нибудь?

— Да нет, только начинает… Вы не согласитесь взять научное руководство?

— Ну отчего же! Тема интересная, перспективная. Вот только справится ли она? Знаешь, сколько есть соискателей, неспособных довести до конца то, за что они взялись?

— Справится.

— Тогда вопросов нет. Через месяц я приеду к вам на конференцию, пусть подготовят развернутый план, мы поговорим и будем решать. Кстати, а что ты думаешь?

— У меня уже все на выходе.

— Так выдавай побыстрее. А то талантливая молодежь, — Карпухин потряс планом, — тебя обойдет.

— Пусть обходит, я только порадуюсь.

Распрощавшись с Карпухиным, Элефантов выскочил на улицу. Три дня он работал на пределе. Бесконечные министерские коридоры, двери, похожие одна на другую, встречи на разных уровнях, беседы, от которых многое зависело, споры с теми, с кем удобнее соглашаться, обидное чувство неравенства, когда невольно ждешь, что собеседник противопоставит твоей аргументации административный окрик, сразу дающий понять, кто есть кто.

Все на нервах, с постоянным напряжением.

Болела голова, хотелось есть, но усталости он не чувствовал, наоборот, ощущал эмоциональный подъем. Даже не от того, что командировка прошла в общем-то успешно; хотя значимость этого была чрезвычайно высока, она отходила на второй план по сравнению с тем, что являлось для него СЕЙЧАС более важным. Мария! Они договорились: если он окончит дела раньше срока, то прилетит к ней и ночь они проведут вместе. Шансов справиться с делами до окончания командировки было совсем немного. Но он приложил все силы, и ему это удалось. Уже опаздывая в аэропорт, Элефантов забежал в несколько магазинов. Французских духов, которые он мечтал подарить Марии, в продаже не оказалось, но зато ухитрился без очереди купить шикарный бельевой гарнитур в яркой, красочной коробочке.

Таксист гнал вовсю, но, когда они приехали, уже началась посадка в самолет, и билет ему продали на следующий рейс, вылетающий через два часа. Отсрочка огорчила Элефантова, он подошел к секции и, когда поток пассажиров иссяк, спросил у красивой, сильно накрашенной дежурной, не сможет ли она отправить его немедленно. Дежурная окинула внимательным взглядом, и, видимо, он ей понравился, потому что спросила она любезным тоном:

— А зачем вам спешить? Через два часа спокойно вылетите без лишних хлопот!

— Дело в том, что меня ждет любимая женщина. И хочется увидеть ее как можно скорей.

Элефантов сам удивлялся, что спокойно говорит такие слова постороннему человеку и не испытывает при этом ни малейшего смущения.

Дежурная посмотрела на него с новым выражением, сделала исправление в билете и пропустила к автобусу. Когда садились в самолет, она прошептала что-то на ухо стюардессе, та удивленно воскликнула: «Разве в наше время такое бывает?!» — и во время полета смотрела на Элефантова с нескрываемым интересом. От этих взглядов он чувствовал себя неловко и отворачивался к иллюминатору, хотя там ничего, кроме угольной черноты, видно не было.