Тени Марса - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 44

О том, что принцип действия ловушек может быть совсем другим, Эдвард Маклайн старался не думать.

Леопольд Каталински остановил вездеход возле щели между плитами колоннады.

— Это здесь, командир.

Эдвард Маклайн поднялся с сиденья ровера, держа взрывчатку в руках, огляделся и задумчиво произнес:

— Странно... Угодить в единственную дыру... Теория вероятностей должна встать на дыбы, а потом грохнуться в обморок.

— Что такое теория, командир? — Инженер уже вытаскивал из кузова снаряжение. — Теории придумываем мы, люди, а реальной жизни наплевать на все наши теории. Она не знает наших теорий и распоряжается нами так, как ей заблагорассудится. Какова была вероятность того, что «Титаник» напорется на единственный айсберг чуть ли не во всем океане? Но напоролся же! Кто-то там, — он показал вверх, на мрачные облака, — любит подобные штучки.

— И все равно странно, — повторил Эдвард Маклайн.

В щель между плитами они спустились по тросу, привязанному к верхушке одной из утонувших в грунте колонн. Командир повесил на плечо дополнительные баллоны и моток троса, взял под мышку ящик с взрывчаткой и контейнерные рейки; инженер накинул на шею перехлестнутые шланги обоих буров, а довольно объемистую коробку системы питания и управления намеревался нести перед собой. Пускаться в путь с таким грузом было не очень удобно, но другого варианта они не придумали. Да, наверное, и не существовало никакого другого варианта.

Включив фонари на шлемах, они направились в сторону Сфинкса вдоль каменных стен, оставляя новые следы на пыльном полу, по которому до вчерашнего дня никто не ходил в течение долгих веков.

Они оба надеялись на милосердие Господа, хотя надежда эта была такой же слабой, как свет за их спинами, просачивающийся сквозь проем внутрь колоннады...

— Вдвоем здесь намного веселей, — сказал Леопольд Каталински через несколько минут, чтобы прервать молчание.

— Это была неудачная идея, — мрачно и невпопад отозвался Эдвард Маклайн фразой киногероев. — О чем вы, командир?

— Им не следовало лезть сюда...

— Но они же просто провалились! Они не собиралась никуда лезть...

— Знаю. — Эдвард Маклайн болезненно скривился и поудобнее перехватил ящик, прижимая локтем к боку готовые посыпаться на пол рейки. — Все знаю и все понимаю... и Алекса понимаю, и Флоренс... И сам бы точно так же поступил на их месте. Вероятно. Просто нам поставили две совершенно разные задачи: одна — чисто практическая, другая — познавательная. Вот и получилось... Ладно, что сделано, то сделано, ничего вспять не повернуть.

Ему вдруг с удивительной отчетливостью вспомнился давний вечер на земной базе в пустыне Юта. Он сидел в холле у телевизора, и вошла Флоренс... Из душа, в легком коротком зеленом халатике, удивительно гармонирующем с цветом ее глаз. Волосы ее были собраны в хвостик на затылке, и она выглядела совсем как девчонка, как школьница, и он сказал ей об этом. А она в ответ благодарно улыбнулась какой-то легкой, воздушной, необыкновенно светлой улыбкой и, присев на подлокотник соседнего кресла, начала нести милую чушь, наверное, прямо тут же и выдуманную.

Есть люди, говорила она, которые доживают до семидесяти—восьмидесяти лет, а потом все жизненные процессы у них начинают идти в обратную сторону: вместо того чтобы продолжать неумолимо дряхлеть, они молодеют. В девяносто лет бывшие восьмидесятилетние становятся семидесятилетними, а в сто — шестидесятилетними. Ей уже почти сто сорок, продолжала с улыбкой нести ахинею Флоренс, она прекрасно помнит, как строилась нью-йоркская подземка и монтировалась на острове Бедлоу Статуя Свободы, она видела Авраама Линкольна, ездила в первых автомобилях Форда и смотрела беззвучные черно-белые кинофильмы под аккомпанемент пианино; ей почти сто сорок — а выглядит на двадцать! Таких людей пока не очень много, говорила она, и самое главное — скрывать от других свои знания и память, чтобы не отпугнуть окружающих, а еще — чтобы избегать внимания докучливых ученых. Надо прикидываться наивной девчонкой, стараться ничем не выделяться среди других и молодеть себе дальше. А потом процесс вновь поменяет направление, а потом опять... Так она и путешествует от молодости к старости и обратно, туда-сюда, туда-сюда — и намерена продолжать подобную жизнь вечно. Или — пока не надоест... Он сидел тогда, почти не вслушиваясь в ее слова, и любовался ею, стосорокалетней долгожительницей с обликом школьницы, и, конечно, мог поймать ее на кое-каких противоречиях, но зачем? Ему нравилось то, как она говорит, иногда смешно морща нос, и он вовсе был не против того, чтобы она молодела и дальше, милая Флоренс Рок, повернувшая время вспять...

— Ничего вспять не повернуть, — повторил Эдвард Маклайн и в который уже раз сжал кулаки, словно это могло приглушить душевную боль.

— Нас было здесь слишком мало, — как будто оправдываясь, сказал Леопольд Каталински и поймал себя на этом «было». Эдвард Маклайн промолчал. Не говоря больше ни слова, они шагали по колоннаде все дальше и дальше. Миновали, не останавливаясь, боковые ворота с дугообразными ручками — Эдвард Маклайн только угрюмо взглянул на них, — и наконец свет фонарей уперся в возникшую впереди преграду.

Это были ворота. Ворота, отделявшие Эдварда Маклайна и Леопольда Каталински от товарищей, от партнеров, от коллег. Они выглядели очень внушительно — но разве могла устоять эта внушительность перед убедительностью средства, изобретенного пентагоновскими последователями Альфреда Нобеля?

— Вот они, командир, — приглушенным голосом произнес инженер, словно Эдвард Маклайн не видел того, что возвышалось прямо перед ним.

Командир «Арго» сложил на пол свой груз и, медленно поводя фонарем из стороны в сторону и сверху вниз, приблизился к высоким темным створкам. И обеими руками надавил на них в том месте, где они сходились.

— Помоги, Лео.

Инженер, поспешно освободившись от поклажи, присоединился к нему. Некоторое время они, изо всех сил упираясь подошвами в пол, старались хотя бы чуть-чуть сдвинуть створки с места — но с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть с места саму громаду Марсианского Сфинкса. Рука Эдварда Маклайна непроизвольно скользнула к кобуре с пистолетом и замерла на полпути — стрелять было бы бесполезно и глупо.

— Стоп, Лео. — Командир выпрямился и, набрав в грудь побольше воздуха, протяжно и зычно крикнул: — Э-эй!..

Глухое эхо заметалось по туннелю — и тут же стихло. Ни звука не донеслось из-за ворот.

— Давай потянем, Лео. — Эдвард Маклайн двумя руками ухватился за черную изогнутую ручку. Леопольд Каталински пристроился рядом. — Раз-два, тянем!.. Раз-два, тянем!

Эффект был тот же. Нулевой.

— Я же говорил: закрыты, — сказал инженер. — Защелкнулись на замок.

— Давай бур, — процедил Эдвард Маклайн.

Бур с визгом впился в едва заметную разделительную линию. Командир, оскалившись от напряжения, всем телом навалился на него, мысленно твердя: «Ну, давай же... Ну, давай!..»

Леопольд Каталински, скривившись, устало наблюдал за этими тщетными потугами, от пронзительных звуков, издаваемых буром, у него заныли зубы.

Наконец Эдвард Маклайн опустил бур, и в туннель вернулась тишина. Но теперь она казалась звенящей. Луч фонаря осветил маленькую выемку на воротах, изготовленных, судя по всему, из какого-то очень твердого сплава. Едва заметное углубление — и все... Может быть, часов через десять—пятнадцать непрерывной работы этот сплав и удалось бы продырявить насквозь — но где взять такой бур, который бы выдержал подобную нагрузку? И что даст одно-единственное отверстие в воротах?

Ничего.

— Похоже, ты прав, Лео, — сказал Эдвард Маклайн. — Ни черта тут не получится, нашими игрушками только дырки в зубах сверлить.

Он бросил бур на каменную поверхность и, шагнув к инженеру, сидящему на корточках возле системы Управления, ударил по ней квадратным носком ботинка. Коробка отлетела в сторону и со стуком ударилась о стену.

Инженер снизу вверх молча посмотрел на командира. Эдвард Маклайн принялся распаковывать взрывчатку.