Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 113

Затем англичане сообщили, что на Балтике активизировались действия русского флота. Ударное соединение в составе двух линкоров, двух крейсеров, двух лидеров и десяти эсминцев подвергло бомбардировке Мемель, Пиллау и приморский фланг наступающих на Лиепаю немецких войск. По сообщению шведского радио, советские подводные лодки полностью парализовали морские перевозки между портами Германии и восточного побережья Швеции…

– Вот так, – удовлетворенно сказал Новиков. – Пусть знают, что в Маркизовой луже не отсиживаемся. А завтра и Черноморский флот свое слово скажет. Констанцу в щебенку размолотим, Плоештинские нефтепромыслы сожжем… Пусть тогда водой из кранов танки и самолеты заправляют.

– Кстати, поясни, если не трудно, почему вы тут втемную играть начали? – спросил Берестин, когда последние известия закончились и опять пошла музыка. Из «Серенады солнечной долины». – Мы договорились, ты сотню «катюш» обещал и пару армий из резерва.

– А мы тут с людьми посоветовались – неглупыми людьми – и решили не спешить…

– Решили! Вы тут решаете, а немцы через неделю к Смоленску могут прорваться! Ты бы видел, что на фронте творится! Гранатометов и то не дал, сколько нужно. И новых самолетов. Рычагов каждый день по полсотни машин теряет и на меня как на последнего трепача смотрит.

– Вот завелся… – с сожалением сказал Новиков. – У тебя, Алексей, началась профессиональная деформация. Ты слишком уж тесно отождествляешь себя с Марковым. Это для него такие вопросы и настроения естественны, а не для тебя. Тем более в последний день службы…

– Вот именно что в последний! Мне, знаешь, не безразлично, что здесь дальше будет! Я не для пришельцев стараюсь, чтоб им… Я всерьез воюю, хочу, чтоб здесь не двадцать миллионов погибло, а максимум два… – Берестин оборвал себя, нервничая, закурил, сломав две спички. – Глупость какая… – будто с удивлением сказал он. – Что это значит: «хочу, чтоб погибло два миллиона…»? Я хочу, чтоб вообще никто не погибал, хотя и понимаю, что так не бывает…

– Нет, ты точно переутомился. Ну сказал и сказал, мы ж тебя правильно поняли, – сочувственно покачал головой Новиков. – Когда мы с тобой по картам планировали, не во всем, оказывается, разобрались как следует. Тебе-то там, на передке, думать на перспективу, конечно, некогда было, а я находил возможность. Хотя и без компьютера. И вот чего надумал. Незачем нам сейчас резервы к тебе направлять и о контрнаступлениях мечтать. Ерунда получится, очень свободно можем все преимущества растерять. Как на юге в сорок втором…

– Так, идея ясна, а твои варианты? – Берестин сам не раз думал в этом направлении, но непосредственные заботы фронта и в самом деле не давали ему возможности размышлять о далеких стратегических перспективах.

– А очень просто. Кроме нас троих, здесь присутствующих, все остальные те же, кто и тогда воевал. И рядовые, и генералы… Никто выше себя не прыгает. Вспомни, как они в тот раз наступали. Если б по-грамотному, и немцев бы от Москвы не на сто-триста километров отбросили бы, а на пятьсот минимум, и потерь бы в два раза меньше понесли.

– Так и то, что сделали, было выше сил человеческих!

– А я разве спорю? И никого не хочу обидеть или принизить! И героизм был, и все прочее. А умения – не хватало. Дальше пойдем – харьковское наступление, крымское… а что потом? Напомнить или сам знаешь? Так и сейчас то же самое выйдет. Сил мы уже собрали достаточно, если по цифрам смотреть. А тактическая подготовка, а стратегия? Обороняться у нас получается, худо-бедно. А наступать – не знаю. Не справимся, снова кровью захлебываться будем, технику зря погубим. Немцы вон даже после Сталинграда и Курской дуги очень даже здорово нам давать умели. Сейчас – тем более. Не так я говорю?

– Так, – нехотя согласился Берестин. Он представлял, как может все получиться. Пусть даст ему Новиков сорок свежих дивизий. Необстрелянных, не знающих и не умеющих ничего, кроме как ударить в штыки на дистанции прямой видимости. Лобовыми атаками они смогут потеснить немецкие войска, заставить их перейти к обороне, но и только. В удобный момент какой-нибудь Клейст или Манштейн найдет подходящее место, танковым тараном пробьет фронт и снова пойдет гулять по тылам.

Войны немцы ни в коем варианте не выиграют, но лишней крови прольется море.

– Хорошо, согласен. И что ты изобрел?

– Да уж изобрел. С учетом того, что нас здесь не будет. Я хоть и не знал, когда нас устранят, но весь месяц последний только к этому и готовился. Смотри… – Он указал на карту Европы. – На твоем фронте оставим немцев и перейдем к позиционной войне. Спешить нам некуда. А все резервы, новые танковые армии, «катюши» и прочее сосредотачиваем на юге, от Винницы до Кишинева. И весной двинем через Венгрию, Румынию, Болгарию. Глубокий обход к Южной Германии, а потом из Прибалтики через Восточную Пруссию и север Польши… Тогда, глядишь, к сорок третьему войну и вправду можно выиграть без лишних жертв и в совсем другой внешнеполитической ситуации. А группой «Центр» в самый последний момент займемся, вот где настоящий котел получится, от Смоленска до Варшавы… Все ясно?

– В принципе красиво, – ответил Берестин, – а как на практике получится, думать надо…

– Вот пусть товарищ Марков остается здесь и думает, на то его главковерхом и назначаем… Наброски я заготовил, а на подробную разработку зимы ему хватит.

– Жаль только, что мы не узнаем, как все случится… Годик бы я тут еще посидел, – с сожалением ответил ему Берестин.

Ему действительно трудно было осознать, что с их уходом исчезнет вся сейчас существующая реальность, и генерал Марков, и новый Сталин, и еще два миллиарда человек, для которых история начала уже меняться, чтобы стать гораздо счастливее и правильнее, без пятидесяти миллионов напрасно погибших людей, без Хиросимы и Нагасаки, без холодной войны, без всего страшного, бессмысленного и жестокого, что однажды состоялось, но чего может и не быть, если все пойдет так, как они задумали и в меру сил пытаются исполнить.

– Кто его знает, а вдруг и удастся посмотреть… – сказал Воронцов, имея в виду возможности Антона и его техники в Замке, а может, и не только это, – мы уже в такие дебри влезли, что ни за что ручаться нельзя. Лишь бы Иосиф Виссарионович опять все на круги прежние не повернул.

– Включи плитку там, в шкафчике… – Новиков раскрыл свою красную папку. – Кофе свари, отвлечемся немного. Коньяк есть, хороший, только понемногу, ночь длинная, и я вам еще кое-что хочу показать.

Тихо загудел телефон на подоконнике. Звонил один из трех новых помощников Сталина, заменивших Поскребышева. Бывший сотрудник НКИД, эксперт и аналитик, два года отсидевший в бериевских подвалах, но не сломавшийся и никого не предавший. Все новое окружение Сталина состояло теперь из таких людей.

– Приехали редакторы газет. Ждут, – сообщил он.

– Пусть подождут полчасика. Я вызову… – ответил Новиков и, подумав, прибавил: – Скажите, чтоб задержали выпуски и освободили на первых полосах побольше места.

Опустил трубку, помолчал, не снимая с нее руки. Сейчас он вдруг снова стал похож на Сталина с бесчисленных парадных картин.

– Может повернуть по-старому, запросто… – сказал Андрей и вздохнул. – Я все время об этом думаю. Если б, как ты, Леша, говоришь, еще годик, может, и сломали бы его окончательно… А так он еще покажет, что почем.

Усмехнулся, вернулся к столу, взял поданную Воронцовым чашку кофе. Отхлебнул, обжигая губы.

– Вся беда, что народ не готов понять и принять все, что можно бы сказать и сделать. Поэтому нам удается только смягчить крайности режима. Обставить вождя флажками, за которые не так просто будет выбраться, чтобы не показаться совсем уже сумасшедшим… Вот у меня тут целая куча декретов и указов, подпишу – и сразу в печать, для того редакторов вызвал. А раз вы тоже здесь, давайте прикинем, что еще надо успеть.

Новиков начал размашисто подписывать бумаги и передавать их Берестину и Воронцову.

Вот указ об отмене смертной казни. Взамен десять лет или штрафные роты. И только по суду, никаких «троек» или «особых совещаний». Пересмотреть можно только после окончания войны. Покойников и на фронте хватит… Новое положение о прохождении службы в действующей армии. Двухнедельные отпуска каждые полгода, льготы фронтовикам и членам их семей, демобилизация и запрещение впредь призыва единственных сыновей и единственных кормильцев, еще тут разные пункты… Решение Политбюро о разграничении функций ЦК, ГКО и Ставки Верховного главнокомандующего. Главком становится членом Политбюро и может быть смещен только съездом. А съезд еще когда будет… Так что спи, Марков, спокойно. А вот совсем интересно – передовая «Правды». Здесь я признаю утратившей силу идею об обострении классовой борьбы. Наоборот – нерушимое единство народа, право на свободу мнений внутри и вне партии, роль церкви как выразительницы народного духа, призыв ко всем соотечественникам дома и за рубежом сплотиться, независимо от прошлых разногласий на единой платформе защиты Родины, намек на послевоенную демократию…