Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий Дмитриевич - Страница 48

– Надгробные памятники из него делать – цены бы не было, – усмехнулся Новиков, налегая на перфоратор и сплевывая попавшую на губы каменную крошку.

– Ага. Особливо если с травлеными портретами, – согласился Воронцов. – Счас как рванем – аккурат на миллион, если по десять тысяч за памятник считать…

Дойдя до глубины в пятнадцать метров, решили, что хватит. Отбойными молотками подровняли стены, выложили из готовых бетонных панелей пол, стены и три этажа перекрытий, обшили изнутри пенопластовыми щитами и вагонкой, проложили водопроводные трубы к ближайшему ручью и вывели за обрыв канализацию. Получились трюм и машинное отделение. В них установили три пятисотсильных дизель-генератора, емкости на пятьдесят тонн соляра, аккумуляторы от подводной лодки. Выше хватило места для складов, мастерских и стационарного поста управления СПВ.

Работали, разумеется, как хорошие армянские шабашники – часов по шестнадцать в сутки. И не потому, что было куда спешить, а от веселого трудового азарта, от непривычного ощущения, что работают для себя, от желания как можно скорее увидеть свои мечты и планы воплощенными в реальность.

К этому времени Левашов прямо между деревьями натянул медные шины, подвесив их на многозвенных фарфоровых изоляторах, по углам установил медные же параболические отражатели, и получилась третья по счету репликационная камера размером как раз с товарный вагон. Теперь он мог воспроизвести в ней все, что угодно, вмещающееся в эти габариты. Ну а если бы что-нибудь там все же не поместилось, камеру можно было раздвинуть и еще.

– Дожили, наконец, – сказал Шульгин, когда они сидели у костра за вечерним чаем. – С детства я коммунизм именно так и представлял. Правда, последнее время начал несколько разочаровываться.

– Последнее время – это как? – с интересом спросил Новиков.

– А вот как Олимпиада началась. Тогда я понял, что поспешил Никита Сергеевич.

Посмеялись, хотя и невесело.

Потом Берестин показывал свои чертежи и эскизы. Наибольшее впечатление произвел акварельный рисунок, на котором янтарно светился свежим деревом трехэтажный боярский терем. Казалось, снова вернулось детство с учебниками «Родная речь» на кремовой трофейной бумаге, в которых царь Салтан работы Билибина выходил на крыльцо такого же свежесрубленного дворца.

– Оно конечно, плагиат, – выразил общее мнение Шульгин, – но смотрится здорово. Знать бы еще, кто это может воплотить…

– Есть кому, – ответил Левашов, до сих пор стойко хранивший в тайне свою идею. – У меня на Селигере проживает великолепный плотник и столяр, дядя Коля Абакшин. Попивает, как водится, но мастер… Топором «Сейку» починит. Давайте, я с ним переговорю, он артель соберет и за приличное вознаграждение чего хочешь сладит.

– А как же?.. – спросил Новиков.

– Да элементарно. Я ему вкручу. Скажем, так: строим писательский дом творчества. На машине ночь покатаю по лесным дорогам – и сюда. При хорошей зарплате и чарке в нужное время им любая география с астрономией до фени. А хоть бы и что – все равно ему никто не поверит…

– Ну раз так – действуй.

– Только сначала нужно материал заготовить. Что ж, при них машину включать будешь?

– Тоже не проблема. А сколько? Ты считал, Леша?

– Да кубов триста надо. Причем желательно бревно метров двенадцать в длину и толщиной полметра…

– И чтобы дубовое…

– Да хоть палисандровое, – сказал Левашов и пошел листать справочники, чтобы выяснить, какая фирма и где располагает запасами нужного строевого леса.

…Так все и получилось. Дядя Коля, незначительного роста худощавый мужик с хитрыми глазами, не очень бритый и как бы не совсем трезвый (хотя и без запаха), прибыл со своей бригадой в восемь топоров, долго и заинтересованно изучал чертежи, походил по площадке, пересмотрел и перещупал бревна, бормоча под нос неразборчивые слова, покурил, глядя на речную гладь, и лишь потом назвал свою цену.

– Ничо, ничо, – успокоил он Новикова, приняв его за главного. – Контора твоя не беднеет, бревна вон вертолетом тягаете, а оно в тыщу рублей час выходит, я цены знаю…

«Вот дьявол хитрый, – ругнулся про себя Новиков, – а мы и не подумали, что дорог сюда никаких нет…»

– По реке перевезли, на барже.

– Может, и на барже, а наверх-то все одно вертолетом, круча вон кака…

Новикову осталось только соответствующей мимикой показать, что да, было дело, сам понимаешь какое, и нечего вспоминать, и с тобой сговоримся, была б работа сделана.

Бригада у дяди Коли подобралась уникальная. В том смысле, что и мастера опытные, и понимали друг друга с полуслова. Кроме самого необходимого, и разговоров на площадке слышно не было. А топоры у них… Сказка, а не топоры, те самые, что и бриться можно, и карандаш чертежный заточить, ну и все остальное, само собой.

Наука плотницкая тоже куда как непростой оказалась. Простую клеть срубить, четырехстенок – и то, а если сложные хоромы, составные, из нескольких клетей, связанных переходами, да с потайными углами, крыльцо на стояке, гульбище на выпусках, с вырезными сенями, шатер с повалами, терем и горницы… Колонисты Валгаллы и слов таких не слышали в своей жизни, а тут пришлось узнать.

Конечно, инженерная смекалка Левашова и командирско-хозяйственные способности Воронцова тоже пригодились. Прежде всего – для рационализации традиционных приемов и способов деревянного зодчества.

Самое трудоемкое в этом деле – пазы вдоль бревна рубить, углы опять же. Ну и ворочать бревна, вверх заволакивать… По-старому если, вручную, хорошие мастера только-только два венца в день выведут. Вчетвером. Восемь человек смогут и пять, но не больше. Еще ведь и подмостки делать надо, чтоб наверх бревна поднимать, укладывать, подгонять… Здесь и пригодилась техника. Станок, чтоб за одну прогонку паз прострогать, фрезы специальные для углов, автокран с грейфером. Так что плотникам осталась чисто творческая работа – бревна размечать и сборкой руководить, чтоб все куда нужно ложилось.

Вывели первый венец, и сразу обозначился размах и мощь постройки. По обычаю, пришлось плотников угостить. Оказывается, с древности еще полагается три раза мастеров поить. Первый – как положат нижние венцы, второй – когда доведут до верхнего угла, и последний – как поставят коньковое бревно. Такая вот традиция, не исключающая, впрочем, чтоб и каждый вечер тоже по стаканчику подносили.

Но как бы там ни было, а попотеть пришлось всем. С раннего утра и до самой темноты. Топоры мелькали, завывали моторы станков, над площадкой витал специфический плотницкий фольклор.

Еще и потому необходимо было плотников вечером чаркой уважить, что сутки на Валгалле, как известно, были длиннее земных, и нетрудно представить, что в таком случае показывали часы. Закаты и рассветы ежедневно смещались на три часа и могли происходить и в полдень, и в два ночи, и в девять утра. Поэтому каждую ночь, когда плотники укладывались спать, приходилось перекручивать на их часах стрелки в соответствии с разработанным Левашовым графиком.

А уж каких там очертаний созвездия на небе, мужиков интересовало мало.

Наконец – закончили. Центральный терем вышел аж в тридцать восемь венцов. Стропила положили, коня и все, что положено. Спросили только плотники: «А чем крыть будем, хозяева? Если железом – так одно, а можно и лемехом, как скажете…»

Лемехом – это, как известно, тонкими осиновыми пластинами, фигурными. Традиционно, но и сложно, а времени лишнего сколько потребует… Но и железом не хотелось, стиль нарушался. Берестин, как автор проекта, продумал, прикинул и приговорил: крыть листовой бронзой, бериллиевой, нетускнеющей, да вдобавок и полированной. Выйдет – как купола на храмах.

Хоромина получилась на удивление. Внизу – большой холл, сени, кухня, еще четыре комнаты под библиотеку, а наверху – холл поменьше, две горницы, шесть спален. И еще застекленная веранда в сторону реки, и открытая галерея поверху с навесом на резных балясинах.

Заодно срубили и отличную баню, соединили с теремом крытым переходом, чтоб по холоду не бегать, потому что, согласно расчетам Воронцова, зимой в этих широтах вполне можно ожидать морозов градусов до пятидесяти, так что не очень и набегаешься.