Витязь специального назначения - Каменский Юрий - Страница 39

— Уже много веков никто не встречал Единорога. Это знак необычайной удачи.

— Значит, побьём супостата, — бодро отозвался Барс.

Глаза Лесного Царя сердито блеснули, но он сдержался и спокойно сказал: «Вы просто не понимаете, что это значит. Ваш приход в наш мир разбудил силы, о которых мы и не подозревали. Это очень важно и очень опасно. Но встретить Единорога, — всё-таки знак большой удачи».

— Да не волнуйся, брат, — Акела впервые назвал так Берендея, — это не легкомыслие. В нашем мире, если всё принимать всерьёз, — сойдёшь с ума. Вот и выработалась у нас защитная реакция, — улыбка, шутка. Серьёзность момента мы понимаем, просто внешне проявляем это по-другому.

— Невесёлый у вас, должно быть, мир, — вздохнул гном.

— Да ничего, мы привыкли, — усмехнулся Барс. Инцидент был исчерпан.

На третий день похода они забрались почти в непроходимые дебри. Лес был старый, на многих стволах виднелись заметные задиры от медвежьих лап. Судя по высоте содранной коры, мишки здесь водились нехилые, а чащобные участки шли почти сплошь. Оно, конечно, не задерёт, но и лишняя докука им совершенно не нужна. Сплетение сухих и жёстких лиан то и дело преграждало путь.

Ножи держали в руках постоянно, вкладывать их в ножны не имело смысла. Дай Бог здоровья тому грушевскому кузнецу Добруше, клинки рассекали и кусты и лианы одним прикосновением. Но чащоба — это полбеды. С того момента, как они в неё влезли, Акелу не оставляло знакомое чувство неловкости.

Ничего нового, опять кто-то за ними наблюдал, оставаясь незамеченным. Он покосился на спутников. Андрей незаметно косит глазами по сторонам, Берендей держится как-то насторожённо. Один гном бодро топал по снегу, ворча что-то под нос.

— Чувствуешь? — мимоходом спросил он Барса.

— У нас вырос «хвост», причём давненько. Берендей, — окликнул он негромко Царя, — ничего не чувствуешь?

— Ещё как, — сквозь зубы отозвался тот, — кто-то идёт за нами.

— Что? — насторожился Дорин, — за нами следят?

— Да, — коротко ответил Барс, — что делать будем?

Ответить никто не успел. Метрах в десяти впереди них из кустов вынырнул невысокий мужчина, одетый в меховую одежду и, что-то крикнув, выставил вперёд руки с открытыми ладонями, показывая, что безоружен. Не опуская рук, он неторопливо подошёл к ним. Остановился метрах в трёх и стал в упор разглядывать их узкими щёлками глаз. «Кеологи, траствуй», — вспомнилось Акеле и он невольно улыбнулся.

— Здрав будь, человек. Сказать что хочешь?

— Я сказать хочешь, — отозвался абориген, оскаливая в ответной улыбке жёлтые прокуренные зубы, — пошли ко мне в гости. Мясо будем кушать, бражка пить, трубка курить, разговаривать много. Дочки молодые у меня, спать с вами положу.

— Прости, добрый человек, — отозвался Барс, — рады бы мы с тобой бражки выпить, но никак не можем. Торопимся шибко. Потом, в другой раз, хорошо? Понимаешь?

— Понимаю, — серьёзно ответил охотник, — если наш лес ходил, в гости заходил — друг. Идти не хочешь — не друг. Тогда убивать будем, — добавил он равнодушно, — вокруг охотник много. Лучше гости пойдём. Зачем молодой умирать? Шибко жалко, — глаза из тёмных щелей следили за путниками.

Друзья переглянулись. Ну, чтобы их вот так запросто эти дикари смогли укокошить — не надо «ля-ля», а то «би-би» задавит. Прежде чем до их глотки эти местные «робингуды» доберутся, они здесь столько народу положат. А с другой стороны — оно нам надо? Из-за чего, собственно, копья-то ломать? Ну, в гости пригласили. Если даже и подвох какой, успеем осмотреться и будет им зачистка по полной программе. Так что горячку пороть погодим.

— Ну, что, идём?

Спутники, видимо, придя к тем же выводам, молча кивнули, — добро, хозяин, веди в гости.

— Пошли, — абориген повернулся и махнул рукой. Они двинулись за ним след в след, по-охотничьи. Пока шли, из чащи один за другим выныривали и пристраивались им в след вооружённые копьями, луками и ножами собратья охотника.

— Далеко идти? — спросил Акела у идущего впереди проводника.

— Близко совсем. Два полёта стрелы.

Шли действительно не очень долго. Скоро показалось становище. Акела даже удивился слегка, ожидая увидеть какие-нибудь чумы или яранги. Ничего подобного. Это походило на обычную деревню, только дома были непривычно длинные, притопленные в землю, без труб, крытые корьём и обложенные дёрном для тепла. Дым очага выходил в отверстие над дверью. Рядом со входом торчат воткнутые в снег широкие, подбитые мехом охотничьи лыжи.

Тут же, на высоких гладких столбах торчал лабаз, где хранились готовые к торгу или обмену меха. Хозяйственно заготовленное сушёное мясо, орех, съедобные коренья, мука на всё племя. Ведь никто не знает, будет ли кедровник щедр на урожай шишки — кормящий всю лесную живность и от которого зависела охота. Запас карман не оттянет, а вот в неурожай даст им шанс выжить и дотянуть до тёплого лета.

Навстречу, лая и визжа, выкатилась большая стая пушистых лаек, за ними выбежала ватага ребятишек. Расшитые бисером унтики, искусно пошитая из выделанных шкур меховая одежда, где матери-мастерицы создавали из кусочков разноцветного меха, затейливые рисунки-узоры, украшали соболиными или горностаевыми хвостиками. Однако, в отличие от собак, дети вели себя спокойно. Ни крика, ни визга, ни даже особого любопытства, двигаются вяло, как сонные мухи. Странно. Ах, вот оно что. Печать вырождения лежала на всех лицах — бич изолированно живущих племён, результат неизбежного кровосмешения.

«Пригласивший» их охотник со скрипом открыл дверь дома: «Заходи, гости». Сеней в доме не было, сразу за дверью их взорам открылась вся внутренность дома. Ровные бревенчатые стены без окон были проконопачены мхом. На вбитых колышках висела меховая одежда и домашняя утварь, связки мехов. Чёрные от копоти стропила, земляной пол застлан толстым слоем шкур.

В дальнем углу, обложившись шкурками, возились над шитьём несколько женщин. Седая старуха неспешно жевала кусок холодного мяса почти беззубым ртом, а рядом с ней, изуродованный шрамом старик вырезал ножиком деревянную фигурку. Невесомым пухом сыпались на согнутые калачиком ноги мелкие завитки стружки, запах нагретой солнышком смолы витал над его головой. Посередине в полу выложен камнем большой очаг, на треноге исходил паром закопчённый казан, возле которого хлопотала беременная молодуха, по помещению стелился запах варёного мяса.

Курящий с отсутствующим видом у очага человек поднял голову. Толстощёкое его лицо выглядело каким-то усталым и отрешённым. Глаза вяло скользнули по вошедшим и вдруг вытаращились, рот открылся. Человек, вскочив, бросился к ним и Акела узнал Соловья.

— Борисыч! — Васька чуть не плакал. Вот это ничего себе! А тот уже схватился за Барса, как за папу родного.

— Василич! Вы-то как сюда? — и вдруг в глазах мелькнуло понимание, — в гости?! Ах, мать твою… Молчите, потом всё объясню. Абалей! — повернулся он к хозяину, — ты хороших гостей привёл, я их знаю. Неси бражку, будем праздновать.

— Тебе много бражки не дам. Ты знаешь, — он погрозил пальцем.

— Базара нет. Ты гостей, главное, угощай. Мне уже твоя бражка надоела почти как ты сам.

— Хорошо, — и хозяин вышел.

— Так, мужики, теперь слушайте. Знаете, чем мне тут заниматься приходится?

— Знаем, — улыбнулся Акела, — брагой и бабами.

— Откуда знаешь? — оторопел Васька.

— Надо же, бабка всё в цвет сказала, — покачал головой Андрей, похлопав по плечу постепенно приходящего в себя Соловья.

— Так вы, что, специально за мной?

— Нет, Вась, — успокаивающе сказал Акела, — ворожея сказала, что ты брагу хлещешь и баб трахаешь, но где — не сказала. Мы идём по другому поводу, но тебя здесь не оставим.

Берендей с Дорином наблюдали за этой сценой широко раскрытыми глазами, но не вмешивались.

— Ладно, смеяться потом будем. Знаете, кем он вас привёл? Быками-производителями. Они же вымирают, им свежая кровь нужна. Так что добром отсюда уйти нельзя. Просто не выпустят. Будут к вам по очереди жён водить и дочек, пока вторая половина становища не забеременеет.