Время скорпионов - D. O. A. "Dead on arrival" - Страница 122

Следующие минуты Амель провела все в той же оглушающей тишине и сожалениях о своем безрассудстве. Она взялась за сумку: пойти в деревню и найти бар, любое открытое заведение, откуда можно позвонить.

— Сегодня вечером прохладно, не так ли?

Молодую женщину удивил не столько голос Сервье, сколько его неподвижный силуэт возле одного из столбов будки. Она не видела, как он подошел. Когда первое изумление прошло, она смогла различить доброжелательную улыбку. Амель захотелось подойти к нему, но напряжение не отпускало, и она не двинулась с места.

— Я думала, ты забыл.

Вместо ответа, Жан-Лу подхватил ее дорожную сумку и велел ей идти за ним. Она обратила внимание на его немного скованные движения:

— У тебя что-то болит?

— Неловкое падение. Поскользнулся в тальвеге. [243]

— А что это?

— Что-то вроде расселины. Извини, что заставил ждать. Хорошо доехала? — Они дошли до дороги, пересекающей шоссе метрах в двадцати от автобусной остановки. Там их ждал забрызганный грязью темный «лендровер».

Амель сообразила, что после отъезда семьи с девочкой не слышала звука мотора. Это показалось ей невозможным. Значит, Сервье уже был здесь… Он не опоздал.

— Ну, как поездка?

— Ах да, поездка. Извини. Утомительная. — «Он ведь и не говорил, что опоздал». Молодая женщина слишком устала, чтобы размышлять. — Долгая. Умираю от усталости.

Путешествие продолжилось, столь же мучительное, как до Монистроля. Сервье заранее, прежде чем включить отопление, сообщил, что им еще предстоит проделать изрядный путь.

Сначала Амель пыталась следить за дорожными указателями, перекрестками: Ланжак, Сог, Грандрие. Вскоре она отказалась от своей затеи: в салоне становилось все жарче и, совсем осоловев, она поудобнее устроилась на сиденье.

— Куда мы едем?

— В одно место, куда я люблю приезжать, когда… Короче, в одно место, которое я очень люблю.

— Это дом твоих родителей?

— Нет.

— Где живут твои родители?

— Они умерли.

Тон его ответа, невызывающий, тоскливый, резко оборвал разговор. Амель вновь занялась дорогой, но повороты и волны теплого воздуха вскоре одержали верх над ее волей. Глаза ее закрылись… И открылись, только когда внедорожник затрясло. Они ехали по лесной дороге.

— Почти приехали. — Сервье увидел, как она резко выпрямилась.

Туман рассеялся. Деревья уступили место поросшей травой поляне, в центре которой в свете фар «лендровера» появилась двухэтажная ферма, вероятно старинная, с толстыми стенами из серого камня. За ней Амель разглядела второе строение, частично скрытое первым. Они объезжали его, чтобы подъехать с другой стороны, к входу в дом. Другая дорога, очевидно более проезжая, вилась до самого двора.

— Добро пожаловать в мой дом.

28.12.2001

Купающаяся в скупых лучах зимнего солнца незнакомая светлая комната без особого убранства, обставленная лишь мебелью из металла и грубого дерева, прочной, современной, — вот что увидела Амель, очнувшись от сна без сновидений.

Некоторое время, еще не готовая встретиться с миром, простирающимся за пределами ее временной спальни, она вспоминала свои пробуждения в непривычных и сменяющих друг друга местах и удивлялась своим ощущениям: телу тепло, а нос замерз.

Дом то и дело потрескивал. Будто приглашал двигаться, шевелиться. Молодая женщина спустила ноги на неприветливый, холодный пол, тут же отдернула их, затем торопливо натянула на себя брошенную на стул вчерашнюю одежду. Сначала носки.

Темный коридор, тускло освещенная лестница, а внизу, в прихожей, то, что поразило ее вчера вечером, как только она вошла: стены, от пола до потолка скрытые стоящими на стеллажах дисками. Благодаря своему преклонению перед музыкой Сервье стал обретать плоть. Он снова становился ощутимым. Амель испытала удивление, но одновременно словно получила признание, что никакая иная форма творчества не восхищает его так сильно.

Она миновала гостиную, в основном меблированную стеллажами с дисками, и, привлеченная запахом кофе и дыма, обнаружила кухню. Там испускала мягкое тепло пылающая дровяная печь и был накрыт для завтрака на одну персону длинный крепкий стол. Прежде чем исчезнуть, Сервье позаботился о своей гостье.

Амель подошла к выходящей наружу застекленной двери. Дом прилегал к горе и со всех сторон был окружен заслоняющими горизонт еловыми зарослями. Эти природные кулисы заиндевели; она обняла себя руками за плечи. Прямо перед ней, в пятнадцати метрах от дома, располагалось второе строение, которое она приметила накануне. Оно было похоже на амбар и имело всего одно, очень высокое, закрытое ставнями, окно под самой крышей и массивные деревянные ворота, достаточно высокие и широкие, чтобы пропустить сельскохозяйственные машины.

Никаких следов автомобиля. Ни малейшего шума даже снаружи. Амель и правда была одна.

Она поторопилась вернуться в дом: там было гораздо приятнее. На сушилке возле раковины стояла вымытая обеденная посуда: две большие миски и два стакана, из которых они ели очень горячий овощной суп и пили хмельное бургундское вино, вызвавшее румянец на щеках. Значит, присутствие Сервье ей не приснилось, хотя его по-прежнему не было видно. Оставалось ждать его, а пока она выпила две большие чашки кофе в кухне с плиточным полом, а потом неохотно поднялась наверх, чтобы привести себя в порядок.

Похоже, хозяин покинул ее.

К спальне, которую она занимала, примыкала туалетная комната со старинной, с виду неудобной ванной на огромных лапах, мохнатых и когтистых. Там было холоднее, чем в кухне. Это ощущение усиливали черная плитка и ледяной душ, окативший ее, когда она включила воду. Амель съежилась и чуть не расплакалась. После этого провального года, который к тому же заканчивался на столь водевильной, патетической и жалкой ноте, она испытывала подавленность и неудовлетворенность собой. Однако, когда пошла горячая вода, ей стало легче.

Через некоторое время она снова спустилась, облачившись в найденную наверху слишком большую для нее штормовку, но Жан-Лу все еще не объявился.

Снаружи было не так скверно, как ей показалось сначала. Сжимая в руке мобильник — отмершую пуповину, неспособную восстановить хоть какую-нибудь связь с миром, — она обошла дом и вернулась, чтобы обследовать амбар. Он оказался незапертым. Внутри Амель с облегчением обнаружила внедорожник — знак того, что Сервье не мог быть далеко, — и обширное темное пространство, справа оборудованное под гараж, а с другой стороны — под мастерскую. Наверху располагался склад, куда вела грубо сколоченная лестница. Не найдя выключателя, Амель пошире открыла ворота, чтобы в помещение проник свет, и с любопытством шагнула в полумрак.

По левой стене, похоже до самого конца строения, тянулся содержащийся в идеальном порядке верстак. Амель прошла вдоль него и задержалась возле странных тисков, очень широких и с большим количеством губок, оснащенных подушечками и, вероятно, предназначенных для захватывания хрупких продолговатых предметов. Дальше она заметила прямые и удлиненные цилиндрические деревянные детали, расставленные в ячейках вместе с металлическими трубами одинакового размера, примерно по метру. Трубы были покрашены коричневой краской или в цвет хаки. Еще она увидела ящик с большим количеством полок, где были разложены скрученные провода, винты, металлические диски с отверстиями разного диаметра, гвозди и острые как бритвы треугольные детали.

Взгляд Амель упал на шкаф, в котором хранилось несколько луков. Некоторые имели классическую форму и напоминали о старых фильмах про Робин Гуда, другие, очевидно современные, были более сложной конструкции. Там же, за запертыми решетчатыми дверцами, лежали колчаны со стрелами.

Продолжив осмотр, она обнаружила три металлических шкафа, похожих на те, что можно встретить в раздевалках. Все заперты на ключ, кроме одного, широко распахнутого. Внутри на плечиках обыкновенная одежда и странный комбинезон, скроенный из сетки со вставками защитной ткани и источающий сильный органический запах. В дверце этого шкафа было зеркало, заляпанное жирными следами пальцев. Амель машинально подошла к нему, повернула голову вправо, затем влево, скривила рот, провела языком по губам и заметила выделяющиеся в темноте, прямо за ее спиной, две одинокие черные радужки, окруженные белком. Они равнодушно смотрели на ее отражение.

243

Старое русло, дно реки, оврага.