Обретенный май - Ветрова Мария - Страница 50

Некоторое время она тупо смотрела на удостоверение, потом до нее наконец дошел смысл происходящего, и женщина ахнула, окончательно заливаясь краской от возмущения.

— Как же вам не стыдно! — она бросила ребровское удостоверение на стол. — Все-таки методы надо выбирать… Зачем же обманом. Мы ведь милиции доверяем, а выходит, что… Как вы могли? А я-то, дура старая, и уши развесила…

— Ничего противозаконного не произошло. — Павел отвел глаза: ему и в самом деле было неудобно перед Пургиной за этот обман. — Выслушайте меня, Ирина Петровна: речь идет о расследовании убийства и о судьбе вашей воспитанницы, которая может пострадать совершенно безвинно… Ваши коллеги, с которыми я успел пообщаться, говорить со мной не захотели. Испугались, наверное… Что мне оставалось делать?

Слово «убийство» произвело на Пургину впечатление, сразу охладив ее пыл.

— Что… Вы хотите сказать, что Машеньку подозревают в…

— Именно это я и хочу сказать, — твердо произнес Ребров. — И чтобы помочь ей, мы должны найти эту самую Валентину — Машину мать, понимаете?..

— Да я-то чем могу вам помочь? — Пургина нахмурилась. — Я ее, считайте, вовсе не знала, видела, конечно, но так — в основном издали… Она с директрисой общалась, а на нас, остальных, и внимания не обращала…

— Нам не нужно, чтобы вы ее знали. — Ребров вновь полез во внутренний карман своего пиджака и достал оттуда несколько фотографий. Снимки, с разрешения Нины Владимировны, были взяты Калинкиной на некоторое время из семейного альбома Паниных. Другой вопрос, что за прошедшие десять или около того лет мать Маши Паниной наверняка изменилась и Ирина Петровна могла ее элементарно не узнать. Калинкина, правда, прихватила несколько старых, тоже любительских, фотокарточек, но уже и вовсе плохого качества: бумага за давностью лет выцвела и пожелтела.

Когда Ребров впервые услышал Анину версию о предполагаемом убийце брата и сестры, он счел ее попросту плодом Аниной фантазии — настолько она показалась ему малоправдоподобной. Но чем дальше углублялись они в это дело, тем настойчивее Калинкина возвращалась к своему предположению. А события последней недели и вовсе заставили Павла признать, что все мотивы тянутся в одну и ту же сторону.

Вручая ему фотографии, Аня и сама согласилась, что делает это на всякий случай, что вряд ли Машина мать рискнула бы войти в окружение Паниных. Тем более что не так уж и много у генеральши друзей и знакомых. И тем не менее — проверить было необходимо. Проверка друзей и знакомых Маши с Женей займет куда больше времени, чем проверка окружения генеральши. А вдруг да и в самом деле повезет?.. Хотя вычислить эту женщину — еще не означает доказать, что именно она убийца.

Задумавшийся Павел не сразу услышал Ирину Петровну, уже не менее минуты разглядывавшую один из снимков и что-то ему говорившую.

— Что, простите? — он почти затаил дыхание, не позволяя себе поверить в удачу.

— Я говорю, что вообще-то не уверена, но… Вот эта женщина, она вполне могла бы быть Валей… Ну, Машиной матерью… Конечно, тогда та была моложе, но…

— Которая? — Ребров не выдержал и, вскочив со своего места, заглянул через плечо Пургиной. — Эта?!

— Я не уверена! — спохватилась та. — Просто похожа, если она, то очень сильно постарела… Господи, а вот же и сама Маша!.. Это ведь Машенька, верно?..

— Верно… Ирина Петровна, скажите, а если вы ее увидите в жизни — узнаете?

— Какая она красавица стала… — пробормотала женщина.

— Кто? — Павел глянул на Пургину с недоумением. — Ах, Маша… Ну да… Так узнаете?

— В жизни? — Ирина Петровна подумала и кивнула. — Пожалуй, узнаю. У нее была такая… несколько характерная манера говорить и — голос… Я очень хорошо запоминаю голоса, у меня абсолютный слух, — она вздохнула. — Когда-то даже училась в музыкальной школе, но бросила по детской глупости… А вы ведь так и не сказали мне, кого, собственно говоря, убили? И почему подумали на Машу?

— Убита ваша бывшая начальница и ее брат, если вы его знали.

— Бог ты мой! — пробормотала Пургина. — Какой кошмар… Хотя братец у нее был действительно не из приятных. Его у нас все знали, и никто не любил… Он очень нагло себя вел — и с воспитательницами, и с ребятишками… Все равно ужасно!

— Убийство — всегда ужасно. — Ребров поднялся и собрал рассыпанные по столу снимки. — Ирина Петровна, нам, видимо, придется побеспокоить вас еще раз, для более тщательного опознания. Вашу безопасность мы гарантируем…

— Да бросьте вы! — она махнула рукой и тоже встала. — Кому я теперь нужна? Да и не боюсь я за себя… В любом случае оплакивать меня…

— Ну зачем вы так?

— В моем возрасте, молодой человек, пора отдавать себе отчет в реальном положении вещей, — Пургина усмехнулась. — Тем более если уж я так глупо попалась на вашу ложь… Молчите-молчите! Должна сказать, что вы зря так старались, я бы и без подобных уловок ответила на все ваши вопросы.

Ребров не стал пояснять ей, что после общения с бывшими коллегами Ирины Петровны не мог больше рисковать. Время уже начинало поджимать его, поскольку на три часа Калинкина назначила очередной общий сбор всей следственной группы, включая оперативное сопровождение, предоставленное областью.

Одного взгляда на Реброва, все-таки опоздавшего к началу совещания, Ане хватило, чтобы понять: следствие по запутанному делу Паниных близится к завершению. Но прерывать только что приступившего к докладу оперативника она тем не менее не стала, молча кивнув Паше на свободный стул рядом с дверью.

— Продолжайте, — Калинкина доброжелательно улыбнулась примолкнувшему было парню — тому самому, чьи актерские способности восхитили ее накануне, в особняке Нины Владимировны. Сейчас наступил момент, когда была важна каждая мелочь.

— Да я вообще-то уже почти все сказал, — произнес оперативник. — Ни в том, ни в другом доме молотка не оказалось… Домработница Любомира сказала, что не знает, где хозяин держал инструменты, они, мол, туда недавно въехали, а ремонт без нее делали… У Паниных в этом смысле все в порядке… Инструменты хранятся в гараже, в специальном чуланчике. Но молотка там Владимир Константинович Панин не нашел, хотя, когда мы туда шли, вроде он был уверен, что он должен в чуланчике быть. Возможно, он и разыграл удивление данным фактом, но, на мой взгляд, не похоже, чтоб разыграл…

— Что — очень натурально удивился? — поинтересовалась Калинкина.

— Ну!.. И эту их Нюсю позвал, они потом еще немного вместе поискали, но так и не нашли. У меня все.

— Соколов, что у вас?

— У нас кое-что есть. — Соколов, подчиняясь нетерпеливому жесту Анны Алексеевны, остался сидеть и говорил теперь не вставая. — В общем, нам повезло, ближайшая соседка Марии Александровны Паниной — вредная, въедливая бабенка, хоть и молодая. Сидит дома с ребенком и тот вечер помнит отлично… Во-первых, потому, что Мария Александровна бывает там редко. Во-вторых, там в интересующее нас время кто-то был кроме нее и они с этим кем-то довольно громко скандалили, не дав ее ребенку спокойно заснуть… Вообще-то стены там и звукопроницаемость — не дай бог, так что услышать скандал можно было запросто.

— У Паниной был мужчина?

— Соседке показалось, что да… — усмехнулся Соколов. — Я ж говорю — въедливая такая бабенка… Когда я ее конкретно припер к стенке насчет того, мужской был голос или женский, завертелась как уж на сковороде… Но ссора, говорит, была точно.

— Время?

— Начало седьмого вечера. У соседки малыш приболел, и она его попыталась уложить, по ее уверениям, ровно в шесть часов, и как раз за стенкой начали скандалить. Потом она слышала, как входная дверь у Паниной хлопнула.

— Почему она решила, что ушел гость или гостья, а не сама Панина?

— Потому что в соседней квартире после этого еще какое-то время было, видимо, отнюдь не тихо. Бабенка уверяет, что Мария Александровна сама с собой ругалась вслух чуть ли не матом, пока та ей в стенку не постучала… Ребенок к тому моменту все-таки заснул, и мамаша даже выскочила на площадку и позвонила Паниной, дабы сказать ей парочку ласковых слов.