Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен - Страница 44


44
Изменить размер шрифта:

— Экий ты, право! — сказал Нольбу. — Уж если я пообещал больше не упрекать тебя, то так и будет. Отколоти меня, как последнего пса, если я еще раз затею ссору!

И он дал Заячьей Губе еще двадцать лянов сверх тех, которые были положены ему по уговору. Лишь после этого Заячья Губа, как бы нехотя взяв деньги и сунув их в поясной мешочек, принялся за работу.

Плавно ходит пила. Ну, наддай! Сама пошла!

Не допилив до конца, они попробовали заглянуть в тыкву: там виднелось что-то желтое. Нольбу это понял по-своему и, обрадованный, проговорил:

— Эй, Заячья Губа! Ты видишь? Тыква-то и впрямь полна золота. Давай скорее допилим ее!

Крак! — тыква развалилась, и — о Небо — оттуда, словно горох, посыпались коробейники, все с ярко-желтыми коробами на плечах.

Ошарашенный этим зрелищем, Нольбу обратился к коробейникам с вопросом:

— Послушайте, почтенные, что это у вас на плечах? А те в ответ:

— Там у нас стекло.

— Какое такое стекло?

— Ручные зеркальца и зеркала, подзорные трубы, увеличительные стекла для разглядывания картинок, а также наказания для тебя [220]. Смотри, какие тут все чудесные картины! Просто загляденье! Вот вид Яшмового пруда, вот возлюбленная Ли Сона [221] — прекрасная Сукхян и любимая наложница танского государя — Ян-гуйфэй, тут же подруга чуского правителя — красавица Юй и наложница Люй Бу — Дяочань! [222]А это восемь чудных фей [223]: принцессы Нанъян и Енъян и красавицы Чин Чхэбон, Ка Чхун, Кё Самволь, Чок Кёнхын, Сим Нёён и Пак Нынпха! Видывал ли ты когда-нибудь такую красоту?

От гама, поднятого коробейниками, у Нольбу волосы стали дыбом на голове. Желая поскорее испробовать другую тыкву, он дал коробейникам три тысячи лянов и стал их уговаривать:

— Послушайте меня, почтенные. Я из-за этих тыкв совершенно разорился. Три тысячи, конечно, не большие деньги, но если вы их сложите со своими, вам на дорожные расходы хватит. Ушли бы вы поскорее... А я испытаю еще одну тыкву.

Тогда коробейники пошептались меж собой и так сказали Нольбу:

— В следующей тыкве, кажется, уйма золота и серебра. Так что не сомневайся и пили.

Сказали и вмиг исчезли.

А Нольбу снова взялся за пилу.

Плавно ходит пила. Ну, наддай! Сама пошла!

Все глубже врезается в тыкву пила... Крак! — и из тыквы устремилось наружу бесчисленное множество людей в масках. Они тотчас же принялись бесчинствовать, громко распевая:

О ветер! О ветер! Откуда ты дуешь? Не с юго-востока ли ты прилетел?

— А теперь, — закричали маски, — давайте грянем песню с рифмой «башня»!

Жестокими царями Цзе и Чжоу Возведены две Яшмовые башни. Царь Чжоу дни и ночи развлекался С наложницей Дацзи в Оленьей башне. В далекой дали высится на юге Прославленная Фениксова башня. А там, в Гусу, уж так пленяет взоры Владыкой У воздвигнутая башня. Незыблемой останется навеки Прославленная Фениксова башня. Из благовонных балок кипариса Воинственный У-ди построил башню. Дано названье «Воробья из бронзы» Воздвигнутой при Цао Цао башне. Как много их построено на свете! О тысяча и десять тысяч башен!

— Хватит про башни! Примемся теперь за Нольбу!

С этими словами маски набросились на Нольбу, схватили его за шиворот и повалили на землю.

— Ой, ой! Зачем так, уважаемые маски? Молвите только словечко — все сделаю по-вашему!

— Мерзавец Нольбу! — крикнули маски. — Что тебе дороже: деньги или жизнь?

— Сначала появился человек, а потом уже деньги. Как же деньги могут быть дороже?

— А коли так, выкладывай без промедления пять тысяч лянов!

Делать нечего; отдал Нольбу маскам пять тысяч лянов и сказал:

— Денег я вам дал столько, сколько вы велели. Прошу вас, расскажите мне теперь про содержимое остальных тыкв.

На это маски ответили так:

— Что в прочих тыквах, мы не знаем, но золото в одной из них есть, вне всяких сомнений. Если ты распилишь все тыквы, то непременно найдешь его.

И с этими словами исчезли.

Слова масок еще более распалили пустые надежды Нольбу. Бегом побежал он на гору и вернулся с тыквой на спине.

Но тут Заячья Губа с притворным участием стал убеждать Нольбу:

— Брось ты эти тыквы! Как можно верить каким-то маскам? «Выворачивать мошну, когда навалится беда», — положим, дело обычное, но я не в силах смотреть, как тебя колотят.

— Пустяки! — отвечал Нольбу. — Деньги у меня еще есть, попробую рискнуть: распилю все оставшиеся тыквы. Посмотрим, чем все это кончится...

— Раз уж таково твое желание, — сказал Заячья Губа, — не смею препятствовать. Но я бы на твоем месте еще не раз подумал, прежде чем пилить эти тыквы.

Тогда Нольбу в сердцах швырнул Заячьей Губе еще десять лянов и принялся за следующую тыкву.

Плавно ходит пила. Ну, наддай! Сама пошла! Как распилим нашу тыкву, Пусть на этот раз увидим Небывалые богатства, Золото и серебро!

С шумом упали наземь половинки тыквы, и из нее вырвалась толпа бродячих танцовщиц и музыкантов. Колотя в свои бубны, они с гиканьем и кривляниями распевали:

Я лунною, светлою ночью Брожу средь осенних утунов. Свежа во мне память о милом, — Наверно, и он меня помнит! Пою: «На-ни-на! О горы!»

Едва смолк хор, как одна из танцовщиц завела «тхарён»:

Неторопливым шагом прохожу Я через горный перевал Паксок. Вот ива, мне знакомая давно. Не про нее ли сказано в стихах: «Заезжий дом — в тени зеленых ив, Прекрасных обновленною красой?» Я сам к ее высокому стволу В былые дни привязывал осла. «Шел утром дождь над городом Вэйчэн, И уличная пыль увлажнена». Ручей сверкает брызгами дождя; Я в нем когда-то ноги омывал. Привет тебе, великолепный Терем! Приветствую тебя, Сорочий мост! Пятнадцатою ночью января, Когда вы поклоняетесь Луне, Не забывайте чтить отца и мать! Они вам подарили плоть и кровь. Как им воздать за их бесценный дар, Неизмеримый, словно небеса? Печален и уныл конец зимы. Но в Дни холодной пищи [224], в феврале, Когда мы душу Цзе Цзытуя чтим, Сойдет на горы дальние весна И оживет сожженная трава. вернуться

220

Каламбур: слова «стекло» и «наказание» в корейском языке звучат одинаково.

вернуться

221

Ли Сон — персонаж анонимной корейской «Повести о Сукхян».

вернуться

222

Люй Бy, Дяочань — персонажи романа Ло Гуаньчжуна «Троецарствие» (XIV в.).

вернуться

223

Восемь чудных фей. — См. примеч. 93.

вернуться

224

Дни холодной пищи — три весенних дня поминовения усопших, когда не разрешалось разводить огонь в очагах.

Цзе Цзытуй(VII в. до н. э.) — сановник, обиженный на своего правителя, уйдя со службы, укрылся на горе Мяньшань и отказывался возвратиться ко двору; чтобы вынудить Цзе Цзытуя покинуть свое убежище, правитель приказал поджечь лес на горе Мяньшань, однако сановник предпочел сгореть заживо.

Перейти на страницу: