Все, что остается - Корнуэлл Патрисия - Страница 47

— Но я не жалею, что увидел тебя, не жалею, что это произошло.

— До свидания, Марк. — Я начала выбираться из машины.

— Не уходи, Кей.

Он положил свою руку на мою. Я застыла.

— Что ты хочешь?

— Поговорить с тобой. Пожалуйста.

— Если ты так хотел поговорить, то почему ждал до сих пор? — проговорила я, вырывая руку. — За несколько месяцев ты даже не попытался сказать мне ни слова.

— Тут мы оба виноваты. Я звонил тебе осенью, а ты ни разу не позвонила в ответ.

— Я знала, что ты мне скажешь, и не хотела это услышать, — ответила я, ощущая, как в нем тоже начало просыпаться раздражение.

— Извини, я и забыл, что ты всегда обладала поразительной способностью читать мои мысли.

Он положил обе руки на руль, глядя перед собой.

— Ты собирался объявить, что о примирении не может быть и речи, что все кончено. Какой смысл заставлять тебя выразить словами то, что я уже знала.

— Думай что хочешь.

— Это не имеет отношения к тому, о чем я хочу думать! — Меня злила его способность выводить меня из состояния равновесия.

— Послушай, Кей… — Он глубоко вздохнул. — Как считаешь, есть ли шанс заключить перемирие? Забыть прошлое?

— Нет, никакого.

— Великолепно. Спасибо за понимание. По крайней мере, я попытался.

— Попытался? Попытался что? Восемь, девять месяцев спустя после своего ухода? Марк, какого черта ты попытался? Я понятия не имею, о чем ты просишь, но прошлое забыть невозможно. Невозможно, чтобы мы вот так случайно встретились и сделали вид, будто между нами ничего не было. Я отказываюсь играть таким образом.

— Я не прошу этого, Кей. Я спрашиваю, можем ли мы забыть ссоры, ненависть, обидные слова, упреки, которые мы бросали друг другу.

Я могла едва вспомнить, какие слова мы тогда говорили, или объяснить, что было не так. Мы спорили, когда не были уверены, о чем, собственно говоря, мы спорили, пока фокус спора не перемещался на личные обиды, а не на разногласия, вызвавшие спор.

— Когда я позвонил тебе в сентябре, — продолжал он с жаром, — то не собирался заявлять, что нет надежды на восстановление отношений. На самом деле, набрав номер твоего телефона, я знал, что рискую услышать эти слова от тебя. А когда ты перестала звонить, то мне пришлось сделать соответствующие выводы.

— Ты шутишь?

— Нет! Черт возьми!

— Что ж, может быть, ты был мудр, допустив такие предположения. После того, что сделал.

— После того, что сделал я? — спросил он изумленно. — А как насчет того, что сделала ты?

— Единственное, что сделала я, это то, что устала идти на постоянные уступки. Ты никогда всерьез не собирался переезжать в Ричмонд. Ты сам не знал, чего хотел, и надеялся, что я буду соглашаться, уступать, переиначивать себя, что бы ты ни придумал. Как бы я тебя ни любила, я не могла отказаться от того, что есть я, и никогда не просила тебя отказаться от того, что есть ты.

— Нет, ты хотела. Если бы даже я смог перевестись в филиал в Ричмонде, то это было бы не то, чего я хотел.

— Отлично, я рада, что ты добился, чего хотел.

— Кей, мы с тобой квиты, ты тоже виновата.

— Но ушла все-таки не я.

На глазах у меня навернулись слезы, и я прошептала:

— О, черт.

Вынув носовой платок, он осторожно положил его мне на колени.

Промокнув глаза, я придвинулась ближе к двери, прислонив голову к стеклу. Плакать мне не хотелось.

— Извини, — сказал он.

— Твои извинения ничего не меняют.

— Пожалуйста, не плачь.

— Буду, если захочу, — сказала я, понимая, как это глупо.

— Извини, — снова проговорил он, на этот раз шепотом, и я подумала, что он обнимет меня. Но он лишь откинулся на спинку сиденья и устремил глаза в потолок.

— Послушай, — сказал он, — если хочешь знать правду, мне тогда хотелось, чтобы первой ушла ты. В таком случае не мне, а тебе пришлось бы делать первые шаги к примирению.

Я молчала.

— Ты меня слышишь?

— Не уверена, — сказала я, глядя в окно.

Он повернулся. Я ощущала на себе его взгляд.

— Кей, посмотри на меня. Неохотно я повернулась.

— Как ты думаешь, почему я вернулся сюда? — спросил он хриплым голосом. — Я пытаюсь перебраться в Квантико, но это непросто. Неудачное время, сокращается федеральный бюджет, экономия, урезается финансирование деятельности Бюро. По многим причинам.

— Хочешь сказать, что твое несчастье имеет профессиональный характер?

— Я говорю тебе, что совершил ошибку.

— Выражаю сожаление по поводу любой профессиональной ошибки, допущенной тобой, — съязвила я.

— Я имею в виду не только работу, и ты отлично знаешь.

— Что же тогда ты имеешь в виду? — Я решила заставить его произнести это вслух.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Нас. Теперь все не так, как прежде.

Глаза его блестели в темноте. Казалось, что он был в ярости.

— А для тебя? — продолжал настаивать он.

— Думаю, мы оба наделали немало ошибок.

— Мне хотелось бы начать исправлять некоторые из них, Кей. Не хочу, чтобы между нами все вот так кончилось. Я уже давно собираюсь, но… просто не знаю, как сказать тебе. Не знаю, захочешь ли ты выслушать меня. Может быть, у тебя кто-то есть?

Я не призналась, что мне было интересно узнать то же самое в отношении его, и испытывала ужас от возможного ответа.

Он взял меня за руку. На этот раз я не смогла заставить себя вырваться.

— Я пытался понять, в чем мы с тобой допустили ошибку, — сказал он. — Знаю, мы оба упрямы. Поэтому так и вышло. Не знаю, как ты жила после моего ухода, но готов поспорить, жизнь не была особенно хорошей.

— Самонадеянно с твоей стороны считать так. Он улыбнулся.

— Просто стараюсь соответствовать сложившемуся обо мне представлению. В последний раз ты назвала меня самонадеянным негодяем.

— Это было до или после того, как я назвала тебя сукиным сыном?

— Мне кажется, до. Насколько помню, ты дала мне еще несколько отборных характеристик. Я думал, ты только что предложила забыть наши тогдашние обвинения.

— А ты только что заявил: несмотря на то, как сильно я тебя люблю.

— Не понял?

— «Люблю», но в настоящем времени. Не пытайся отрицать, я слышала.

Он прижал мою ладонь к лицу, его губы коснулись моих пальцев.

— Я пытался перестать думать о тебе, но не мог. — Он помолчал. Его лицо находилось рядом с моим. — Не прошу тебя говорить то же самое.

Но он молил об этом, и я ответила ему.

Я прикоснулась к его щеке, а он к моей, затем наши губы нашли друг друга. Больше мы не произнесли ни слова. Мы забыли обо всем на свете. Лобовое стекло внезапно вспыхнуло светом, а затем ночь перед нами окрасилась в красный цвет. Торопливо мы привели себя в порядок. Полицейская патрульная машина остановилась рядом с нашей, и из нее выбрался помощник шерифа, с карманным фонарем в одной руке и портативной рацией в другой.

Марк уже начал открывать дверь.

— Все в порядке? — спросил помощник шерифа, наклоняясь к окну и заглядывая внутрь салона. Его глаза смущенно окинули салон машины, где только что бушевали страсти. Лицо его сделалось напряженным, на правой щеке вздулась неприглядная шишка.

— Все отлично, — ответила я, нащупывая туфли босой ногой. Каким-то образом я умудрилась потерять их.

Полицейский отошел и сплюнул пропитанную табаком слюну.

— Мы сидели и беседовали, — сказал Марк, у него хватило ума не показать свой служебный значок. Помощник отлично понимал, чем мы были заняты, когда подъехал к нашей машине.

— Итак, если вы намерены продолжить ваш разговор, я был бы весьма признателен, если бы вы перебрались в какое-нибудь другое место. Знаете, не вполне безопасно находиться здесь поздно ночью, в машине. Могут возникнуть некоторые осложнения. Если вы не местные, то, вероятно, не слышали об исчезнувших парах.

Он продолжал читать нам нотацию, и кровь моя холодела.

— Вы совершенно правы, спасибо, — наконец произнес Марк. — Мы сейчас уезжаем.

Кивнув, помощник шерифа сплюнул еще раз. Мы видели, как он сел в машину, выехал на дорогу и медленно удалился.