Тайна - Сидикова Зухра - Страница 29

- Что ты дал мне за эти годы? – продолжала она, голос ее прерывался, она смотрела ему в лицо заплаканными глазами, но почему-то он не чувствовал жалости, не чувствовал ничего, кроме огромного желания уйти, не слышать ее слов. – Что ты дал мне? Владимир, конечно, меня обманывал, использовал, чтобы тебя позлить, но с ним я почувствовала себя женщиной. А с тобой… Тебе ведь все равно, что я чувствую, чего я хочу… А ведь я любила тебя… Но я тебе не нужна, так же как эта бедная Полина… А теперь ты со мной разведешься, я знаю… Тебе только повод нужен был… Но учти, машину и квартиру я оставлю себе, и другое кое-что… Ты себе еще заработаешь… - сказала зло. Потом замолчала, отошла от него, отвернулась.

- Мне нужно идти, - говорит он.

Она не отвечает.

- Я пока поживу на даче. Я сейчас очень занят, поговорим позже.

- И еще… - он подходит к входной двери, - тебе нужно быть осторожнее. Я пока не знаю, что происходит, но возможно существует опасность…

Она перебила его.

- Уходи! И не делай, пожалуйста, вид, что беспокоишься обо мне! Уходи!

Дверь за его спиной закрылась. Он остановился, услышав рыдания.

Нет, нужно идти. Все равно уже ничего не исправить.

Нужно торопиться. Коля ждет его.

3

В последнее время все шло как-то не так.

Студенты были как-то особенно тупы. Все больше раздражали эти безусые юнцы, самоуверенные, дерзкие, раздевающие ее глазами, когда она стояла перед ними на лекциях. Словно они знали о ней что-то такое, что давало им право так на нее смотреть. Раздражали эти глупые девчонки с голыми ногами и животами, с подведенными томными глазами. «Зачем вам юриспруденция?!» - хотелось крикнуть ей, когда в ответ на какой-то свой вопрос она видела в их глазах лишь молчаливое ухмыляющееся пренебрежение. «Убирайтесь, убирайтесь прочь! Выходите замуж, идите на панель! Куда угодно, только прочь, прочь отсюда! Здесь не место таким, как вы!» Но она, конечно, ничего не говорила: во-первых это было не в ее стиле, на людях она была дамой с твердым характером - сдержанной, холодноватой, высокомерной, а во-вторых, она понимала - в ней говорит зависть, обычная женская зависть к этой раздражающей ее, такой вызывающей юности.

Ах, зачем после окончания института она послушала отца и осталась на кафедре? Зачем она увязла в этой никому не нужной бумажной волоките, в этом царстве мертвых, среди склоняющихся по тесным аудиториям и узким темным коридорам занудных неудачников с претензиями на величие? Нужно было бежать, бежать… Идти к живым людям, зарабатывать, учиться профессии – настоящей, действенной. Сейчас у нее было бы все - связи, деньги, независимость. Она не боялась бы так, что ее бросит муж. Не кинулась бы, спасаясь от этого ощущения краха собственной жизни в другую связь, еще более нелепую и унижающую. Она могла бы сейчас посмеяться над ними обоими. Но они оба отбросили ее как ненужную надоевшую вещь.

Боже, как же она ошибалась! Ошибалась, когда выходила замуж, когда осталась в институте, когда избавилась от ребенка, когда связалась с этим подонком. Еще вчера он казался ей спасением: богат, успешен, ничуть не хуже Максима. И если бы ей удалось выйти за него, она бы доказала всем, и в первую очередь Максу, что она еще на высоте… что она успешная во всех отношениях женщина…

Пока факультетом руководил отец, было легче, но отец постарел, болел постоянно, и его выжили, заставили уйти на пенсию. Заступивший на его место карьерист-недоучка Горяев, выхолощенный белобрысый подхалим с пустыми рыбьими глазами за что-то очень невзлюбил Светлану, изводил ее придирками и сделал ее существование в институте совершенно невыносимым.

Она устала, она очень устала. Устала и запуталась. Ей хотелось изменить свою жизнь. Но она не знала - как…

Муж все больше отдалялся от нее. И она чувствовала, что рано или поздно он ее бросит. И она останется одна. Начнутся насмешки. Эти увядшие дамочки на кафедре будут перемывать ей косточки.

Но больше всего ее пугала бедность. Умом она понимала, что совсем без ничего не останется. Макс, наверное, оставит ей квартиру, может быть машину, ее драгоценности. Но это будет совсем не то, совсем не то! Ей придется экономить. Нельзя уже будет так часто ходить в салоны, в рестораны - просто так, потому что настроение не очень… уже нельзя будет купить себе какую-нибудь дорогую изысканную вещь не потому, что нужно, а потому, что хочется. Ей придется считать деньги, задумываться: можно или нельзя?.. отказывать себе во многом. Это было ужасно. От одних мыслей об этом ей казалось, что лицо покрывается морщинами. Она не могла этого допустить. Но не знала, не знала, что делать.

И поэтому, когда она почувствовала внимание со стороны Владимира, у нее появилась надежда. Надежда, что все еще может кончиться хорошо. И поэтому она вела себя так недопустимо, так доверилась, так унижалась. Она вспоминала все, что произошло в квартире Владимира, и ей было мучительно стыдно. И спасаясь от этого стыда, она обвиняла во всем Максима.

Почему он был так холоден с ней все эти годы? Сейчас ей казалось, что она совершила большую ошибку, когда вышла за него. Ведь отец был против этого брака. Почему-то он настороженно относился к Градову, говорил, что у нее есть выбор. Да, она могла выбирать. Недостатка в поклонниках в то время она не испытывала. Но она выбрала Макса Градова, влюбилась… Он был так не похож на других… Теперь она понимала - лучше бы она предпочла кого-нибудь другого. Он никогда не любил ее. Она просто была нужна ему в тот момент. Об этом она задумалась впервые, когда отец через несколько дней после свадьбы сказал, что он договорился с нужными людьми, и что Максим может рассчитывать на место в известной адвокатской конторе. На лице Максима тогда появилось это выражение, которое она заметила впервые, и которое иногда появлялось у него и после, когда происходило что-то важное для него. Тогда впервые в ее сердце закралось сомнение. Но она не прислушалась… А ведь тогда еще можно было что-то изменить.

Она сделала ошибку. Но разве она могла не выйти за него? Уже тогда все говорили, что у него большое будущее.

И он был красив. Она и сейчас, несмотря на холодность и отчуждение, возникшее между ними, любила его лицо, особенно в те редкие минуты, когда оно озарялось улыбкой, любила его темные глаза, красивые руки…

Как много ошибок она совершила в жизни, как была нерасчетлива, недальновидна поступках. Через год после свадьбы она забеременела. Ей надо было рожать, и теперь ребенок связал бы их крепко, навсегда. Максим не посмел бы их оставить, а если бы и оставил, ей с ребенком досталось бы гораздо больше. Но она, ничего не сообщая Максиму, промучившись тогда несколько недель от изнуряющей тошноты, вдруг решила, что сейчас это ей не нужно – институт, потом аспирантура. Еще успеется, потом будет более подходящее время.

И она пошла в больницу.

Через несколько часов все было кончено.

Она вернулась домой. И оставшуюся часть дня пролежала на диване, укутавшись в старую мамину шаль, которая пахла как в детстве, и от этого ей было немного легче.

Чувство тошноты исчезло, но вместе с ним исчезло почему-то и что-то важное - прежнее молодое ощущение радости, легкости жизни.

Было тяжело на сердце.

Эти холодные металлические предметы… эта тянущая боль внутри нее… и худая высокая женщина в белой маске с острыми бледно-голубыми глазами, которые осуждающе глядели на нее.

- Вы ведь не рожали? - спросила она Светлану.

- Нет, - ответила Светлана, чувствуя, что эта женщина презирает ее.

- И не боитесь?

- А чего мне бояться? - с вызовом ответила Светлана.

Женщина не ответила, лишь взглянула поверх маски.

Потом все расплылось и исчезло, осталось только эта бесконечная тянущая боль внутри ее распростертого на металлическом кресле тела и далекие, как через толщу воды, голоса.

Теперь она прислушивалась к тишине, наступившей вдруг, словно ее накрыли плотным душным колпаком, и ей казалось, что пустота – темная и густая - заполняет пространство квартиры.