Вскрытие показало... - Корнуэлл Патрисия - Страница 21

Да, Люси это прекрасно знала. Но в голову мне так и лезли странности, которые я в последнее время замечала за племянницей. Люси нашла спрятанную Бертой вечернюю газету. Люси с пристрастием и со странным выражением лица расспрашивала меня об убийстве Лори Петерсен. Наконец, я обнаружила, что кто-то (кто, кроме Люси?) прикрепил список домашних и рабочих телефонов моих подчиненных – в нем имелся и добавочный номер Маргарет – к пробковой панели для заметок, висевшей у меня дома над рабочим столом.

В какой-то момент я поняла, что Бетти уже давно молчит и внимательно смотрит мне в лицо.

– Кей, у тебя что-то случилось?

– Нет. Извини, задумалась.

Помолчав, Бетти произнесла, видимо, желая меня утешить:

– Надо же, до сих пор нет подозреваемых. Меня это тоже гложет.

– И я ни о чем другом думать не могу. – Последние часа полтора я думала только о взломе, и мне стало стыдно, что я забыла о главном.

– Пока хоть кто-то не будет пойман, от ДНК, даже идентифицированной, пользы ни на грош. Черт, не хотелось мне этого говорить.

– Да уж, нам с тобой не дожить до прекрасной поры, когда ДНК будут храниться в центральной базе данных, как сейчас – отпечатки пальцев, – пробормотала я.

– Это время наступит не раньше, чем Союз гражданских свобод скажет хоть пару слов на эту тему.

Вот интересно, я вообще что-нибудь хорошее сегодня услышу? Головная боль от затылка медленно, но верно поднималась к темени.

– Просто мистика какая-то, – продолжала Бетти, капая фосфатом на фильтровальную бумагу. – Кому-нибудь этот тип уж точно попадался на глаза. Не невидимка же он, в самом деле! И он не наугад лезет в дом – наверняка сначала выслеживает женщин. Может, маньяк ошивается в магазинах или парках, где и выбирает себе жертву. Тогда он не мог остаться незамеченным.

– Если его кто и видел, то мы об этом не знаем. И не то чтобы люди нам не звонили – порой телефоны в отделе криминалистики просто разрываются. Да вот пока ничего достойного внимания никто не сообщил.

– У страха глаза велики.

– Да уж, больше некуда.

Бетти перешла к сравнительно легкой стадии исследования. Она вынимала тампоны из пробирок, смачивала их водой и мазала каждым по фильтровальной бумаге. Затем Бетти капала фосфатом и солевым реактивом на пятно, и, если в последнем присутствовала сперма, пятно тотчас же становилось пурпурным.

Я смотрела на пятна. Почти все они были пурпурными.

– Козел, – сквозь зубы произнесла я.

– И еще какой. – Бетти принялась объяснять свои манипуляции. – Вот эти пробы, взятые с бедер, вступили в реакцию мгновенно, чего не скажешь о пробах из заднего прохода и влагалища. Но это неудивительно – сперма успела смешаться со слизью жертвы, что замедлило реакцию. Пробы изо рта жертвы также дали положительную реакцию.

– Козел, – повторила я едва слышно.

– Пробы, взятые из пищевода, дали отрицательную реакцию. Что мы имеем? То же, что в случаях с Брендой, Пэтти и Сесиль, – большая часть семени осталась снаружи, иными словами, у маньяка преждевременное семяизвержение.

Бренда была задушена первой, Пэтти – второй, Сесиль – третьей. Бетти называла имена этих женщин таким тоном, что я не могла не содрогнуться – так она могла бы говорить о своих сестрах. Мне тоже казалось, что несчастные были моими родственницами. А ведь ни я, ни Бетти не знали их при жизни.

Пока Бетти прятала пипетку, я стала смотреть в микроскоп. На предметном стекле оказалось несколько разноцветных волокон, плоских, как ленты, местами перекрученных. Они не могли быть ни человеческими волосами, ни нитками.

– Бетти, это волокна с ножа? – Ох, не хотелось мне задавать этот вопрос...

– Да. Это хлопок. На самом деле волокна состоят из розовых, зеленых и белых нитей. Цвет, который имеет готовая крашеная ткань, обычно достигается комбинацией разноцветных волокон, оттенки которых невозможно различить невооруженным глазом.

Ночная сорочка Лори Петерсён была из бледно-желтого хлопка.

Я подрегулировала микроскоп.

– Не думаю, что волокна остались от хлопчатобумажной ткани. Лори обычно использовала нож для вскрытия конвертов.

– А вот и нет. Кей, я уже сличила образцы волокон с ее ночной сорочки с волокнами, обнаруженными на ноже. Они абсолютно идентичны.

Деловой разговор у нас получался. Идентичны-неидентичны... Сорочка Лори Петерсен распорота ножом ее мужа. То-то обрадуется Марино, чтоб ему провалиться.

Бетти продолжала:

– Могу также сообщить, что волокна, которые ты сейчас рассматриваешь, не идентичны волокнам, найденным на теле Лори Петерсен и на раме окна ванной. Те волокна черные, темно-синие или красные, и они из смеси полиэстера и хлопка.

В ту ночь на Мэтте Петерсене была белая рубашка – вряд ли в ее составе имеются черные, красные или темно-синие волокна, к тому же она наверняка из чистого хлопка. Еще на Петерсене были джинсы, а джинсовая ткань, как известно, не содержит полиэстера.

Вряд ли волокна, о которых сейчас говорила Бетти, могли остаться от одежды Мэтта – если только он не сменил костюм перед приездом полиции.

"По-вашему, Петерсён – идиот? – Я прямо слышала голос Марино. – Со времен Уэйна Уильямса каждый младенец знает, что с помощью волокон с одежды кого хочешь можно за жабры взять".

Я вышла от Бетти и, дойдя до конца коридора, оказалась в лаборатории, где производили экспертизу огнестрельных ранений и следов от острых предметов. На столах рядами лежали, поджидая суда, оснащенные ярлыками пистолеты, ружья, мачете и дробовики. Также во множестве имелись разнокалиберные патроны. В углу стоял наполненный водой резервуар из гальванизированной стали, использовавшийся для проверки оружия. На поверхности воды покачивалась резиновая утка.

Над микроскопом сгорбился Фрэнк, офицер в отставке, седой и удивительно жилистый. При моем появлении он лишь зажег курительную трубку – Фрэнк не мог сообщить мне то, что я хотела услышать.

Исследование москитной сетки, снятой с окна в доме Лори Петерсён, ничего не дало – так как сетка была синтетическая, определить хотя бы, изнутри или снаружи ее разрезали, не представлялось возможным. Пластик в отличие от металла под ножом не гнется.

А ведь это могло бы существенно прояснить ситуацию. Если сетку разрезали изнутри, значит, никто не влезал в дом Лори Петерсён через окно, то есть подозрения Марино относительно Петерсена более чем обоснованны.

– Единственное, что я могу вам сказать, – произнес Фрэнк, выпуская в потолок колечко ароматного дыма, – сетку разрезали чем-то очень хорошо заточенным – например, бритвой или кинжалом.

– Например, тем же, чем преступник распорол ночную сорочку жертвы?

Фрэнк рассеянно снял очки и принялся протирать их носовым платком.

– Да, ее сорочку также разрезали чем-то очень острым, но я не поручусь, что мы имеем дело с одним и тем же предметом. Я даже не могу определенно сказать, что это такое – стилет, сабля или ножницы.

Провода от телефона и настольных ламп и походный нож наводили совсем на другие мысли.

На основании исследования срезов на проводах Фрэнк предположил, что последние были сделаны походным ножом Петерсена. Следы на лезвии оказались полностью идентичны срезам. Я опять подумала о Марино. Косвенные улики не имели бы решающего значения, если бы походный нож лежал на виду, а не был спрятан в комоде, под одеждой Петерсена.

Я снова начала прокручивать в уме сцену убийства (естественно, не с Петерсеном в главной роли). Вот маньяк заметил на столе нож и решил им воспользоваться. Но зачем он его спрятал? Если преступник именно этим ножом распорол сорочку Лори Петерсен и отрезал провода, значит, последовательность событий была не такой, как я первоначально себе представляла.

Прежде я думала, что у убийцы, когда он проник в спальню Лори, уже был в руках нож – ведь разрезал же он чем-то москитную сетку. А вот отчего ему вдруг вздумалось поменять ножи? Мог ли он в тот момент, когда вошел в спальню, случайно бросить взгляд на стол и увидеть походный нож?