Доктор Данилов в тюремной больнице - Шляхов Андрей Левонович - Страница 47

— Пойдемте в лазарет, — распорядился Пецоркин, закончив осмотр первого этажа.

Черт, тайно сопровождающий все проверки и инспекции, дернул Бакланову за язык.

— Лазарет — в армии, Юрий Алексеевич, — вырвалось у нее, — а у нас стационар медицинской части.

— Ах вот как! — недобро прищурился Пецоркин. — Ладно, пойдемте в стационар.

Зам по тылу Мазаев, у которого с Баклановой были хорошие отношения, однажды по пьяному делу едва не превратившиеся в служебный роман, незаметно для Пецоркина покрутил пальцем у виска: совсем, мол, сдурела ты, что ли? Бакланова уже успела пожалеть о сказанном, но слово, как известно, не воробей, вылетело — не поймаешь.

В стационаре как раз делал обход Данилов. В диагнозы пяти госпитализированных заключенных Пецоркин вникать не стал, но к тому, что он делает обход без колпака, прицепился.

— А шапочку что, уже не обязательно одевать? — спросил он и предупредил: — Имейте в виду, доктор, что подача заявления по собственному желанию не освобождает от соблюдения правил! А то можно уйти и не так гладко. Уж вам-то это должно быть известно.

Данилов пропустил намек на изъяны в своей трудовой биографии мимо ушей, достал из кармана халата злополучный колпак, надел его и, вне всякого сомнения, дернутый за язык тем же самым чертом, не удержался и сказал:

— Извините, забыл надеть! — сказал он, выделив интонацией последнее слово.

За случайно вырвавшееся неприличное слово Данилову в детстве доставалось от матери, учительницы русского языка и литературы, куда меньше, чем за неправильное употребление вполне пристойных слов. Надеть что-то, одеть кого-то — это правило Вова Данилов запомнил еще в детском саду.

— У вас тут, как я погляжу, не медчасть, а филологический факультет! — вспылил Пецоркин, багровея лысиной. — Сначала обязанности свои научитесь исполнять должным образом, а уж потом образованностью козыряйте! Жду сегодня же рапорта по всем замеченным нарушениям! И учтите, что без выводов они не останутся!

«Что Бог не делает, все к лучшему, — подумал Данилов. — Кажется, и впрямь вовремя я собрался увольняться».

Одно дело, если с непокрытой головой оперирует хирург, тогда в условно стерильную рану может случайно попасть нестерильный волос. И совсем другое дело, если с непокрытой головой делает обход терапевт. Восемьдесят, если не девяносто процентов терапевтов во время работы вообще колпаков и шапочек не носят, вспоминая о них только во время каких-нибудь противочумных учений, и никто им за это не выговаривает.

В объяснительной Данилов написал, что проводил осмотр пациентов без колпака, потому что забыл его надеть. Хотел было обвести слово «надеть» пожирнее, но потом передумал. Шутки шутками, но отдуваться придется майору Баклановой. И неизвестно, как долго придется, вдруг там, в областном управлении, надумают оставить Пецоркина в постоянных начальниках. Кадровые решения не поддаются прогнозированию, потому что большей частью принимаются спонтанно. Да и уволиться хотелось по собственному желанию, для разнообразия хватит одного нехорошего увольнения из Федерального клинического госпиталя МВД.

Пецоркин неожиданно оказался не таким уж и злыднем, по итогам своей проверки никому выговоров не объявил. То ли решил на первый раз не доводить до бумаги, то ли сообразил, что лишние документированные нарушения в колонии могут не лучшим образом отразиться на его собственной карьере. Не исключено, что, поразмыслив немного, он решил не обострять отношений с майором Баклановой. Обозлившись, она могла вытянуть на свет изрядное количество недочетов в кадровой и воспитательной работе.

Колония — небольшое учреждение, все у всех на виду, а воспитательная работа с осужденными идеальной быть никогда не может, все нарушения можно объяснить недостатками и просчетами в воспитании. Избил один зэк другого — все от того, что никто не удосужился ему доходчиво объяснить, что драться нехорошо. Украл на промке молоток — тоже не по зову души, чисто из-за пробелов в воспитании. А если кто-то из осужденных отказывается делать мебель или, скажем, мести асфальт, то за это, по идее, не его надо наказывать, а тех, кто обязан его воспитывать. Правильное воспитание помогает избежать подобных эксцессов. Даже за художественные вкусы спецконтингента ответственно воспитание. В исправительных учреждениях, где воспитательная работа поставлена на должный уровень, спецконтингент отвернется от лагерно-блатного шансона и обратится к творчеству Пахмутовой и Добронравова. И если до сих пор ни в одной колонии не произошло ничего подобного, так только по причине недостаточно качественной воспитательной работы. Недаром Эразм Роттердамский говорил, что люди не рождаются, а формируются.

Глава восемнадцатая

Возвращаются все

— Я до сегодняшнего дня была уверена в том, что вы останетесь!

Трудовую книжку Данилов получил не от зама по кадрам и воспитательной работе, а от майора Баклановой, потому что он уехал в Тверь на очередное совещание.

Зона осталась позади как в переносном, так и в прямом смысле слова: церемония прощания происходила в кабинете Баклановой, находящемся в здании вольного штаба.

Официальная часть была короткой: отдал обходной лист, получил трудовую книжку, расписался. Стандартная, хорошо знакомая процедура. За официальной частью последовала неофициальная сторона: прощальное слово начальницы.

— Да, была уверена, — повторила Бакланова. — У нас так часто бывает — напишет сотрудник на эмоциях заявление, потом остынет, одумается, сравнит и забирает обратно. Работа сложная, нервы не выдерживают.

— У меня вроде бы никаких эмоций не было, Лариса Алексеевна.

— Вот это и наводило на размышления! Я все ждала, что вы начнете выдвигать какие-то требования, но, как видите, ошиблась.

— Какие они могли быть? — удивился Данилов.

— Разные, — многозначительно ответила Бакланова. — Например, аттестации можно таким образом добиваться…

«Вот это уж никогда в жизни!» — подумал Данилов.

— …или направления на учебу по терапии для сертификата. Некоторые люди так пробуют премии себе выбивать. Все разные, и требования тоже отличаются. Не угадаешь. Вот я и думала: «А чего же хочет доктор Данилов?» А он просто собрался увольняться без всяких задних мыслей. Или они были, Владимир Александрович?

— Нет.

— Что ж, не было так не было, — Бакланова мельком глянула на зарешеченное окно, словно проверяя, на месте ли оно. — Значит, не наш вы человек.

Последняя фраза прозвучала осуждающе, с примесью разочарования. Эх вы, Владимир Александрович, мы так вам верили, а вы нас подвели.

— Но я понимаю, вы добились своего, и теперь можете возвращаться в Москву.

— А можно узнать, чего именно я добился? — заинтересовался Данилов.

— Не скромничайте, — Бакланова едва заметно усмехнулась. — Что я, слепая или дура? Или, может, дважды два сложить не могу? Я же, в конце концов, не в детском саду работаю, в уголовно-исполнительной системе. Так что ваши тайные обстоятельства для меня совсем не таковы.

«Разговариваем, ну прямо как Штирлиц с Мюллером», — подумал Данилов и сказал:

— Наверное, это настолько тайные обстоятельства, что даже я их не знаю, Лариса Алексеевна. Честное слово, не понимаю, о чем идет речь.

— Давайте тогда решим данную логическую задачку вместе, — предложила Бакланова. — Что мы имеем? Молодой квалифицированный врач уезжает из Москвы в провинцию. Работает в ЦРБ, затем на некоторое время возвращается в Москву, но надолго там не задерживается, снова приезжает в Монаково, устраивается работать в тюремную больницу. Почему? Официально озвученная версия: в Москве не очень-то охотно берут на работу врачей со статьей в трудовой книжке, еще любящих скакать с места на место. Так ведь?

— Да, — подтвердил Данилов.

— Но я-то прекрасно знаю, что нет такого кадра, пусть даже и самого распоследнего, который не пристроился бы в Москве. Она, как черная дыра, поглощает всех. Не здесь, так там, не там, так здесь, но работу найти можно. Стало быть, не профессиональные соображения привели вас в Монаково. А если не профессиональные, то, значит, какие?