Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Раскина Елена Юрьевна - Страница 76

Екатерина стремительно вырвала из-под подушки пистолет и направила его прямо в лицо стоявшему у ее ложа человеку. Собственный голос показался ей грубым и хриплым, то ли спросонья, то ли от крепкого пунша:

— Только шевельнись, застрелю!! Второй — тоже! Назовись.

Человек недобро рассмеялся и, совсем не испугавшись пистолета, отвесил поклон.

— Скромный слуга ваш, Ханс Хольмстрем, если не изволите узнавать! — произнес он с заметной издевкой.

— Ты пьян! — рассердилась Екатерина. — Ты всегда пьян! По какому праву посмел ты ворваться в мои покои, как привидение?

— Как же, коли не твоей милости, матушка, — придворный учитель фехтования Хольмстрем перешел на простонародные выражения, он неплохо выучил русский язык. — Сама меня жаловала: «В любой час дня и ночи»! Али не помнишь, благодетельница?

Екатерина несколько успокоилась, тем более что в дверь заглянула и скрылась комнатная девушка Серафима Скоропадская. Эта бойкая украиночка даже под страхом смерти не впустила бы к ней зла!

— Помню. Что стряслось? Кто здесь с тобой?

— Привидение, матушка, — зловеще оскалился Хольмстрем.

Екатерина, скованная внезапным льдом дыхания потустороннего мира, впилась взглядом в едва освещенную трепетным огоньком ночника фигуру второго ночного гостя. Тот стоял, скрестив руки на груди, и глубоко надвинутая шляпа скрывала его лицо. Но сердце видит более глаз. Или, может, разум, изощренный холодный разум Екатерины в мгновение ока прозрел все.

— Йохан… — простонала Екатерина и бессильно упала на подушки. Пистолет вывалился из ее руки и, вполне вероятно, громыхнул бы из обоих стволов от удара об пол, но Хольмстрем ловко подхватил оружие.

Йохан тихо шагнул вперед и, словно стародавний рыцарь с гравюры из пожелтевшей книжки, склонил колено у кровати той, кого он некогда называл «Мартой», «своей любимой» и «женой». Его пальцы прикоснулись к руке Екатерины. «Ах, зачем военные всегда носят эти шершавые краги, — в полуобморочном состоянии пролепетала она. — У всех вас одинаковые кожаные руки…» Наивная и верившая в добро девочка Марта на мгновение выглянула из забытья, воспользовавшись слабостью несгибаемой и развеселой сподвижницы великого царя.

Йохан прижал ее руку к губам. Он не осыпал ее поцелуями, как галантные европейские кавалеры, а просто приник к ней плотно-плотно и держал так несколько бесконечных секунд. Затем оторвался и пристально посмотрел Екатерине в лицо.

— Как ты переменилась, Марта, — сказал он просто. — Если бы не Ханс, я, верно, и не смог бы узнать тебя. Ты стала… царицей! — он не без труда нашел слово. Потом механическим движением снял шляпу и так и забыл ее на краю ее царского ложа.

Он тоже сильно изменился, отрешенно отметила Екатерина. На лбу залегла жесткая складка, на скуле появился новый, вернее — уже старый шрам от резаной раны, усы приобрели бравую пышность, а глаза — ту особую опустошенность, которую она нередко видела у старых и невезучих солдат. Это тоже уже не был прежний Йохан.

— И ты — другой, — прошептала она. — Я всегда знала, что ты жив и что когда-нибудь ты придешь… Но зачем ты пришел таким и так поздно?

— Просто хотел еще раз посмотреть на тебя, Марта… Я искал тебя с того самого часа, как вырвался из Мариенбурга. Вернулся на развалины, лишь только ушли войска Шереметиса, расспрашивал немногих выживших. Мне сказали, что семейство Глюк пленили и увезли на Москву, но тебя среди них не было. Я объехал всю разоренную Лифляндию, я тщился найти тебя живую, потом — хотя бы твою могилу! Затем были десятки сражений: Ингерманландия, Польша, личная дружина короля Карла, поход на Украину… Какое это имеет значение?! Только незадолго до Полтавского сражения я встретил одного из наших, капрала Олафа, бежавшего из русского плена, и узнал от него, что ты осталась жива и Шереметис забрал тебя с собой. И вот — я здесь… Слишком поздно!! Ничего не объясняй, не надо. Ханс рассказал мне все. Я все понимаю. Никто ни в чем не виноват, ни я, ни ты. Только война! У тебя две маленькие дочурки, Марта?

— Да… Лизхен и Анхен!

— Они похожи на тебя или на… него?

— Кажется, больше на меня, Йохан.

— Царь Петр действительно так любит тебя?

— Наверное… Я нужна ему! И еще я очень нужна людям: я одна умею смирять дикий гнев царя.

Екатерина с удивлением почувствовала, что давно и горько плачет, но одними лишь глазами, как умирающие. Годы борьбы за выживание среди чужих людей во вражеской стране не прошли даром, и она смирила поток слез властным приказом: «Довольно!»

— Как ты попал сюда, Йохан? — окрепшим голосом спросила она.

— Очень просто! Взял и сбежал из обоза пленных, которых везли на поселение в эту вашу Сибирь. — Йохан впервые усмехнулся. Екатерина с радостью увидела, что эта усмешка осталась прежней: мальчишеской, вызывающей и слегка хвастливой.

— Хольмстрем, негодяй, это ты помогал шведским пленным разбегаться в дороге? — сурово сдвинула брови Екатерина.

— Помогал, матушка, как не помогать? — злорадно оскалился придворный учитель фехтования. — Господь велел человеку помогать своим, так, кажется, сказано в Писании?

Екатерина хотела сказать что-то обличительное, гневное, но вдруг осеклась. Она редко вспоминала, как попал на русскую службу бывший уппландский лейтенант, но сейчас припомнила все и поняла: ей нечего с него спросить.

— Что я могу сделать для вас сейчас, ребята? — выдохнула она и внезапно снова почувствовала себя юной и безупречной Мартой, на старой мариенбургской стене обнимающей за плечи своего мужа — отважного трубача Йохана и его лучшего друга, Ханса Хольмстрема. — Я могу многое, я помогу вам выбраться из России!

Йохан слегка поклонился:

— Не надо ничего, Марта! Сейчас я еще раз поцелую тебя, и мы уйдем. Хотя, впрочем, мне есть о чем попросить. Пусть не наказывают этих молодых солдат, которые стоят в карауле у дворца. Они имели приказ всегда пропускать Ханса. Он наорал на караульного начальника — у ваших это принято, — и они поверили, что я с ним. Не наказывай и эту добрую девушку, которая ночует у твоей спальни. Она приятельница Ханса, она все знала… Ваши люди умеют сочувствовать!

— Никто из них не понесет наказания, слово супруги Цезаря! — Екатерина нашла в себе силы шутливо улыбнуться, слегка смягчая драматизм положения. — Но как вы сумеете выбраться?

— Положись на меня, матушка, а о большем не любопытствуй! — процедил Хольмстрем. — Было время, когда я спокойно доверил бы жене своего друга Марте Крузе любую диспозицию, но позволь не доверять планов побега будущей супруге монарха вражеской державы!

Даже в полумраке Екатерина увидела, как в глазах бывшего лейтенанта ярко блеснул сатанинский огонь ненависти:

— Поклонись от меня своему бешеному Бон-Бом-Диру Питеру, когда его снова занесет сюда! Передай, что он задолжал мне жалованье года за три! Но я прощаю ему, потому что денег за предательство мне не нужно… И очень сожалею, что так и не решился заколоть его на уроке фехтования!!

Екатерину обдало такой осязаемой волной ярости, отчаяния и обиды, что она невольно отшатнулась. Так вот что скрывал столько лет этот друг ее юности, казавшийся столь преданным. Однако Хольмстрем сам спешил раскрыть перед императрицей все тайны, столько времени бурлившие в его душе.

— Слушай же, Марта!.. Назову тебя так! Поначалу я уважал и любил тебя, как сестру, не мог бросить одну среди этих московитов. Потом ты карабкалась наверх, все выше и выше, и уже не было тебе нужды в моей защите… Я же все не мог отлепиться от тебя, потому что знал: вернусь я в Швецию, и наши повесят меня за измену. И правильно сделают! Стоит только раз испугаться смерти, и это входит в привычку. Но теперь мне больше не страшно. Старый друг Йохан отучил меня от страха! Прощай!

Он резко, зло повернулся на скрипнувших каблуках и, бренча ножнами шпаги, вышел. Екатерина еще успела заметить, как в дверном проеме он, походя, обнял фрейлину Скоропадскую и сказал ей что-то, а та только печально поникла головой.