Владетель Мессиака. Двоеженец - де Монтепен Ксавье - Страница 40

— Гм! Мое канарийское скоро подействовало, — шепнул своей собеседнице Каспар д'Эспиншаль.

— Вы думаете оставить здесь этого пьяницу? — спросила его Эрминия.

— Пусть валяется! Ему здесь самое удобное место, дорогая Эрминия. Теперь пора мне выслушать, если желаешь мне что-нибудь передать, или идти за тобой, когда это необходимо.

— Я вас не понимаю. Мою просьбу — избавить меня от любезности этого смешного старика вы выполнили. На этом дело и кончается.

— Невозможная вещь! Что же означает ваш приезд сюда?

— Я вам уже сказала.

— Но это была только шутка с вашей стороны.

— Вовсе нет! В Клермоне только об этом одном и говорят. Граф Каспар д'Эспиншаль сделался белее своего носового платка.

— Вы меня любите, дорогая Эрминия? Вы это сказали!

— Да, я вас люблю, но вы забыли главное условие нашего договора.

— Действительно, забыл.

— А я помню. Это условие привело меня сюда. Я буду с вами откровенна. В Клермоне все говорят о… Но, разумеется, я убеждена, что все это одна черная клевета. Тем не менее графиня д'Эспиншаль должна, как жена Цезаря, быть без малейшей тени пятна на своей репутации. К счастью, мы живем в эпоху, когда ничего нет святого для людей. Об этих слухах в Клермоне барон Канеллак мог бы еще подробнее передать вам, чем я, которая ведет жизнь уединенную.

Вдруг Канеллак перестал храпеть.

— Проклятье! — шептал Каспар д'Эспиншаль в ярости.

— Но довольно этих бесед! — продолжала Эрминия. — Я чувствую себя усталой и желаю успокоиться. Проводите меня.

Каспар д'Эспиншаль подал руку баронессе и оба вышли из залы. Едва дверь за ними закрылась, как старый Канеллак поднялся с пола совершенно трезвый.

— Какой я старый дурак! — произнес он. — Эта змея, очевидно, разыграла со мной шутку. Но подожди! Я растопчу тебя, гадина.

Осматриваясь, он увидел открытое окно, а за окном, через двор, незапертые ворота замка. Не теряя времени, Канеллак решился: выскочил в окно, побежал вдоль стены, вышел через ворота и исчез из замка.

Тем временем граф проводил Эрминию в зеленую комнату.

— Желаю вам покойной ночи! — произнесла дама, прощаясь с гостеприимным хозяином.

Но хозяина замка ожидала совсем не спокойная ночь. Как Орест во власти фурии, Каспар д'Эспиншаль, снедаемый страстью, принялся бродить по всем закоулкам своего замка. В полночь он очутился против окна комнаты своей жены.

Он не решался, что же ему предпринять.

Эрминия спала под кровлей его замка и была в его власти. Но куда делась его решительность. Отважность, решительность, энергия — все это исчезло. Теперь он колебался. Казалось, какое-то проклятие тяготело над ним, какая-то буря уносит его дальше и дальше.

Перед ним был коридор, ведущий в комнату Эрминии, но он не смел сделать ни одного шага. Служба и стража замка давно уже спали, кроме часового, расхаживавшего по валам.

— Счастливцы! — произнес Каспар д'Эспиншаль, думая о них, и снова отправился блуждать вокруг дома. Вдруг ему показалось, что он видит какую-то тень, отделившуюся от стены и пропавшую в отдалении.

— Что бы это такое значило? — обеспокоился он. Притворясь ничего не замечающим, он осторожно повернул в комнату замковой стражи, разбудил людей и шепотом отдал приказание. Через минуту пятнадцать человек, с Мальсеном во главе, выскочили через окно на двор, а остальные бросились к стороне башни Монтейль. Граф сам, с несколькими вооруженными, был на главном дворе. Все укромные местечки подверглись немедленному осмотру. Вдруг раздался крик стражника; все кинулись в его сторону и нашли солдата, распростертым на земле, а незнакомого человека увидели бегущим к валу.

Все бросились за ним. С ловкостью кота убегающий полез на стену, но сорвался и свалился на землю. Не обескураженный неудачей, он пустился бежать вдоль стены к воротам.

— Береги ворота! — крикнул Каспар д'Эспиншаль.

Но беглец, очевидно, прекрасно знал расположение замка. Видя ворота под охраной, он свернул в коридор, ведущий во внутренний двор. Вооруженная свита графа побежала за ним.

Все видели, как беглец вскарабкался на дерево, росшее у окна зеленой комнаты, по которому некогда Телемак де Сент-Беат ночью спустился на двор, и с этого дерева проскользнул через окно в спальню Эрминии.

Баронесса проснулась. Маленькая лампа, горевшая на се столе, позволила ей увидеть незнакомого юношу, упавшего к ее ногам.

— Умоляю вас, будьте милосердны! — молил он. — Не отворяйте дверей вашей комнаты, спасите жизнь мне и графине д'Эспиншаль.

Не отвечая ничего, Эрминия бросилась к двери и, быстро отодвинув задвижку, распахнула обе половинки настежь; затем снова прыгнула на кровать и принялась пронзительно кричать.

На крик явился Каспар д'Эспиншаль и вооруженные люди. Перед ними стоял Рауль.

— Ах, ничтожный изменник! — крикнул он. — Берите этого разбойника.

Рауль, не сопротивляясь, отдался в руки стражи.

XVII

Дон Клавдий-Гобелет жил в комнате, смежной с часовней. Вверху было отдельное помещение, именно в нем-то и слышал иногда достойный капеллан стук цепей и лязг железа.

Слух его не обманывал. Над его комнатой была старая тюрьма — место пыток. Подобные же места пыток находились в ту эпоху почти в каждом замке.

Тюрьму эту никогда не отворяли. Давно уже ни один из сеньоров мессиакских не пользовался своим правом терзать в этой комнате своих ближних.

На этот раз Рауля отвели в залу пыток.

При виде страшных орудий, расставленных здесь, освещенных лампой, которую держал один из вооруженных стражей, бедный паж почел себя погибшим. Блуждающими глазами он смотрел за страшными орудиями мук и смерти. С правой стороны была вбита в стену металлическая цепь, оканчивавшаяся железным ошейником. На полу прикованы были огромные клещи, жаровня; лежали остроконечные молотки, согнутые железные полосы, маленькие пилы, на зубцах которых еще висели, завязшие недавно, какие-то сухие полоски, похожие на лоскутки человеческой кожи.

Дрожь ужаса сжала сердце Рауля.

Его принудили сесть на кожаное кресло посреди залы. И в ту же минуту четыре широких стальных обруча обхватили его руки и ноги. Локти и коленки при этом согнулись внутрь, а ребра, напротив, выдвинулись вперед, голова бедняка упала на ручку ужасного кресла. Он не вскрикнул, только глаза его устремились к потолку.

Там блестело отверстие, как звездочка. Он подумал:

«Если бы это был глаз Господа, смог бы он равнодушно глядеть на мучения невинной жертвы людского варварства».

Рауль угадал подозрения Каспара д'Эспиншаля; знал, за что его выслали. Уехать из замка, не передав своих открытий Одилии, он не хотел. Он возвратился с этой целью; его поймали — и он не ждал ни малейшего снисхождения. Но ни страх потерять жизнь в таких молодых летах, ни ужасные, ожидавшие, очевидно, его мучения не могли в нем поколебать решимости не произносить ни одного слова, могущего скомпрометировать его родственницу. Мало того, он решил высказать в глаза Каспару д'Эспиншалю истину, о которой никто доселе не рисковал даже намекнуть грозному феодалу.

По знаку графа стража и Мальсен оставили залу пыток.

Мучитель остался наедине со своей жертвой. Скрестив руки на груди Каспар д'Эспиншаль спросил:

— Давно ли ты любовник моей жены?

— Граф Каспар д'Эспиншаль! — ответил юноша. — Я буду искренним не для того, чтобы смягчить тебя. О, нет! Я смеюсь над всеми этими цепями и клещами, я буду искренен для того, чтобы объяснить тебе истину, если только это возможно. Да, я люблю графиню д'Эспиншаль уже четыре года и напрасно стараюсь победить свое чувство. Но, клянусь честью дворянина и христианина, никто не знает о моей любви. Одилия даже не подозревает о ней. И я лучше сто раз готов умереть, чем намекнуть графине одним словом о своем чувстве.

В ответ на эту речь Каспар д'Эспиншаль позвал Мальсена и приказал крепче завернуть винты железных скоб.

Взяв орудие, похожее на ключ, Мальсен повернул им под креслом гайку, и несчастный Рауль застонал. Ему показалось, что его руки и ноги переломлены.