Мемуары. События и люди 1878-1918 - Вильгельм IІ - Страница 20

Я охотно бывал и в доме канцлера, так как спутница его жизни, образец настоящей немецкой женщины, обладала скромным благородством, которое вызывало к ней уважение каждого посетителя; ее обаятельная сердечная доброта распространяла вокруг себя атмосферу редкой теплоты. Небольшие вечера, введенные в обычай Бюловом и особенно ценившиеся мной, устраивались и Бетманом, что по-прежнему давало мне возможность входить в непринужденное общение с людьми всех кругов общества и разных званий.

Во время поездок, предпринимаемых канцлером с целью представительства, он своим выдержанным спокойствием и превосходной манерой выражаться снискал себе всюду общие симпатии. За границей политики, настроенные к нам не враждебно, считали его фактором политической устойчивости и мира, который он совершенно в моем духе энергично стремился сохранить и упрочить.

Что касается внешней политики, то канцлера с самого начала беспокоило положение, занятое Англией по отношению к Германии, в том числе и все более проявлявшаяся, начиная с Ревеля, политика «окружения» короля Эдуарда VII. Последняя причиняла ему такие же заботы, как и возраставшая жажда реванша во враждебной нам Франции и ненадежность России. В период его канцлерства стало ясно, что и на Италию в военном отношении рассчитывать нельзя; кампания французского посла в Риме Баррера хронически порождала там возможность всякого рода сюрпризов.

При вступлении в должность фон Бетман нашел ситуацию с Францией отчасти прояснившейся, так как 9 февраля 1909 года было подписано германско-французское соглашение насчет Марокко. Им князь Бюлов подтвердил отступление германской политики в отношении Марокко, признав там политическую гегемонию Франции. Точка зрения, руководившая нашей политикой при поездке в Танжер и на Алжирской конференции, была, таким образом, окончательно оставлена. Глубокое удовлетворение французского правительства в связи с этим успехом выразилось в малорадостном для нас пожаловании князю Радолину и господину фон Шену ордена Почетного легиона.

В тот же день король Эдуард VII с королевой Александрой нанесли свой первый официальный визит германской императорской чете в Берлине. Наконец-то, через 8 лет после своего восшествия на престол, король Эдуард собрался с визитом. Берлин встретил высокого гостя ликованием (!) и ничем не выказал своего недовольства недружелюбной Германии политикой английского короля. Здоровье короля не производило благоприятного впечатления. Он постарел, был утомлен и, сверх того, страдал от сильного катара. Несмотря на это, он принял приглашение берлинского городского самоуправления на чашку чая в ратуше. По его рассказам, подтвержденным и берлинцами, встреча английского короля с берлинскими городскими деятелями была во всех отношениях удачна. Я сообщил Эдуарду, моему дяде, о подписании германско-французского соглашения относительно Марокко. Он принял это известие с видимой радостью. Когда я прибавил: «Я надеюсь, что это соглашение будет шагом вперед в улучшении взаимоотношений обеих стран», король, одобрительно кивнув головой, сказал: «О, если бы это было так». Если бы король в таком же духе и действовал, мои надежды, вероятно, не потерпели бы крушение. Все же в тот момент визит английской королевской четы породил более дружескую атмосферу.

Во время своего канцлерства господину фон Бетману пришлось в связи с известными событиями 1909 – 1914 годов усиленно заниматься вопросами внешней политики.

Об этом периоде уже опубликован богатый материал с разносторонними подходами, например в книге статс-секретаря фон Ягова «Причины мировой войны». В «Бельгийских документах» объективно обрисовано поведение германского правительства в решении различных запутанных вопросов международной политики. Здесь следующим образом определяются основные линии моего поведения: с одной стороны, осторожная сдержанность, а с другой   поддержка австро-венгерского союзника во всех случаях, где дело шло об очевидной угрозе его великодержавному положению, с одновременными, однако, советами Австро-Венгрии проявлять возможную умеренность. Это была работа «честного маклера» и посредническая деятельность повсюду, где возникала опасность миру, и, наконец, твердая защита своих собственных интересов. Но в связи со стремлениями «окружения» Германии со стороны ее противников одновременно шло направленное к определенной цели усиление армии и флота, как средств обороны, что при центральном положении Германии с ее открытыми незащищенными границами было повелительным долгом самосохранения. Этот исторический период хорошо обрисован и в книге Штегеманна. Не менее интересно изображают канун войны Фридъюнг, Гельферих и др.

Смерть инициатора политики «окружения» Эдуарда VII, про которого в докладе бельгийского посла из Берлина было однажды сказано, «что европейский мир подвергается наибольшей опасности как раз тогда, когда король английский старается его обеспечить», вызвала меня в Лондон, где я разделил с родственным мне королевским домом печаль, в которую кончина короля повергла английскую династию и нацию. Вся королевская семья в знак своей благодарности за проявленные мною родственные чувства встретила меня на вокзале. Король Георг поехал со мной в Вестминстер-Холл, где на высоком катафалке покоился великолепно украшенный гроб, охраняемый военным караулом из гвардейских и линейных войск, отрядами из Индии и колоний. Все они стояли в характерной траурной позе, с опущенными головами, скрестив руки на ружейных прикладах и рукоятках шпаг, с обращенным вниз оружием. Старинный зал под могучим готическим деревянным сводом, скупо освещенный лишь несколькими солнечными лучами, падавшими из узких окон, мощно высился над катафалком. Один луч блестел на украшенном английской короной пышном гробе короля, вызывая причудливую игру красок на драгоценных камнях. Мимо катафалка безмолвно проходили бесконечные толпы мужчин, женщин и детей всех сословий и званий, многие со сложенными руками, чтобы отдать последний долг пользовавшемуся популярностью государю. Это была глубоко захватывающая картина в причудливой средневековой раме.

Вместе с королем Георгом я подошел к катафалку, возложил венок и произнес тихо молитву, причем моя правая рука и рука короля-кузена сами собой нашли друг друга и сомкнулись в крепком пожатии. Это произвело глубокое впечатление на присутствовавших. Вечером один из моих родственников сказал мне по этому поводу: «О рукопожатии, которым вы обменялись с нашим королем, говорят во всем Лондоне. Оно произвело глубокое впечатление на народ, рассматривающий его как хорошее предзнаменование для будущего».   «Это самое искреннее мое желание»,   был мой ответ.

Сопровождая верхом гроб моего дяди, я был свидетелем величественной, захватывающей траурной демонстрации. В огромных толпах народа, насчитывавших несколько миллионов человек, на улицах, балконах и крышах видны были люди исключительно в черном и мужчины с обнаженными головами. Причем всюду царили образцовый порядок и безмолвная тишина.

На этом торжественно-мрачном фоне еще более красочно выделялись шпалеры британских войск. Великолепный вид имели батальоны английской гвардии в своих прекрасно сшитых красных мундирах, белом кожаном снаряжении и черных медвежьих шапках. Это было впечатляющее зрелище поразительной военной выправки, настоящая радость для каждого подлинно солдатского сердца. Шпалеры войск тоже стояли в описанной уже мною траурной позе. Во время моего пребывания в Лондоне я, по особому желанию короля Георга, жил в Букингемском дворце. Вдова усопшего короля королева Александра приняла меня с трогательной добротой и много говорила со мной о прошлых временах. Мои воспоминания о Лондоне начинались с детских лет, так как еще мальчиком я присутствовал на свадьбе моего усопшего дяди.

Для многочисленных сиятельных гостей и их свиты, как и для представителей иностранных держав, король дал банкет, на котором среди прочих присутствовал и г-н Пишон. Он был мне представлен, и в разговоре с ним я мог передать ему пожелания канцлера, касавшиеся наших интересов в Марокко и некоторых других политических вопросов. Г-н Пишон с готовностью обещал выполнить эти пожелания. Все остальное, что позже связывалось с этим разговором, принадлежит к области фантазии.