Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович - Страница 97

Заговорили о бое, который у всех остался в памяти.

Тогда кули тоже кричали «тим-бо!». На мачте взвился красный флажок — сигнал боевой тревоги. В таком бою еще не приходилось драться даже тем, кто воевал в Испании. С обеих сторон участвовала по меньшей мере сотня машин. На помощь сиоганьской группе пришли летчики-добровольцы из другого отряда.

Японцы готовили массированный удар по Ханькоу. На бомбежку в сопровождении истребителей шло тридцать восемь тяжелых бомбардировщиков. С первой атаки их строй удалось нарушить. Истребители роились вокруг них, как шмели. Все перемешалось. В воздухе стало тесно от рокочущих самолетов. Соседний отряд перехватил и атаковал японских истребителей, которым так и не удалось прорваться к своим бомбардировщикам. Потеряв строй, бомбовозы начали сбрасывать бомбы куда попало, чтобы налегке вырваться из боя. Но это им не помогло — один за другим сбитые бомбовозы летели к земле. Японцев преследовали, пока хватило горючего; они ушли в сторону моря.

Первый раз противник понес в одном бою такие тяжелые потери — из тридцати восьми японских бомбардировщиков сбили двенадцать. И еще девять истребителей «И-96» не вернулись на свои базы. Под обломками самолетов обнаружили больше пятидесяти трупов. Потери добровольцев составили пять самолетов. Три летчика благополучно спустились на парашютах, двое погибли — из соседнего отряда.

После этого японцы изменили тактику, отказались от массированных налетов на китайские города. Теперь их самолеты шныряли в воздухе, не ввязываясь в бой, стремясь нащупать действующие аэродромы. Кажется, это удалось им сделать, судя по вчерашнему налету. Об этом и говорил Антон Якубенко, бросив фразу о самураях, которые обозлились.

Подошли летчики, те, что вернулись с разведки.

— Ну, как?

— Не нашли… Провалились, будто сквозь землю.

— Не иначе как летают с авианосца.

— Так авианосец тоже не иголка — нигде ничего не видно.

Добровольцев занимало одно таинственное обстоятельство — каждый раз в воздухе появлялись группы японских самолетов, и вдруг они куда-то исчезали. Летчики знали наперечет все японские аэродромы, но там обычно стояло всего несколько машин, а чаще — фанерные муляжи для отвода глаз. Свои аэродромы японцы использовали для подскока, наносили удар и исчезали. Куда?! Вот над этим и ломали голову добровольцы.

Иные фантазировали: может быть, у них подземные аэродромы? Но в Китае не так уж давно идет война, не могли же японцы за это время настроить столько подземных аэродромов для своей авиации. Нет, здесь было что-то другое!

Из «забегаловки», как летчики прозвали маленький домик, где разместился штаб авиационной группы, вышел оперативный дежурный. В руке карта и карандаш.

— Ну, ван ю-шины, вы еще не были на юге? Пакуйте чемоданы! — Он сдвинул обшлаг комбинезона, посмотрел на часы. — Через десять минут командиры звеньев — к майору. — Майор — это командир группы. — А пока смотрите сюда…

Он присел на корточки, развернул карту. Карандашом действовал, как указкой.

— Мы здесь… Вот Ханькоу… — Карандаш пополз круто вниз: — Здесь Кантон… А нам нужно вот сюда… Кажется, мы накроем здесь самураев… Майор приказал подготовиться к вылету.

В «забегаловке» расселись кто где, иные на корточках на полу. Майор ставил задачу.

По сведениям, которые поступили из штаба Чан Кай-ши, японцы готовятся нанести удар на юге силами нескольких дивизий и для поддержки наземных частей сосредоточили значительные авиационные силы. По данным разведки, их самолеты базируются на небольшом острове близ Гонконга. Островной аэродром только что обнаружили; по данным фоторазведки, он сплошь заставлен бомбардировщиками. Упреждающий удар следует нанести не позже следующего утра, для этого надо немедленно перелететь на кантонский аэродром. Истребители будут сопровождать группу бомбардировочной авиации, которая сегодня тоже перебазируется в Кантон.

— Все, товарищи! — Майор шлепнул ладонью по столу. — Вылет через сорок минут. В воздухе не исключена встреча с противником.

О противнике майор сказал просто так, для порядка, чтобы лишний раз насторожить летчиков. Ясно, что в небе гляди да гляди…

И снова добровольцы поднялись в воздух, как только на мачте взвился красный флажок. Летучие голландцы!

Летели звеньями на разных высотах. С ханьчжоуского аэродрома ушли за полдень. Ханьчжоу… Об этом городе китайцы говорят: «Рай на небе, Ханьчжоу на земле…» Ни Вадим, никто другой из добровольцев так и не увидел этого земного рая — только аэродром да воздух… Правда, раза два проезжали в автобусе по улицам. Для кого рай, для кого — объект, который требуется защищать. То же самое было в Испании — дрались под Гвадалахарой, ни разу не походив по ее земле… А земля стала родной. Как-то там! Говорят, Франко одолевает. Какой там Франко — немцы…

Вадим сверил карту с местностью, которая раскрывалась под крыльями его самолета. Земля лежала как карта, но более яркая, другого цвета. Мутная речка, джонки, плоты, меньше спичечной коробки каждый… Впереди горы, водохранилище или горное озеро цвета знойного неба… Горы тоже ушли назад, малахитово-темные, покрытые лесом… Громадная долина, вся в озерах, всюду селения, которые теснятся здесь одно к одному, — самый густонаселенный район Китая. Об этом совсем недавно рассказывал лектор из генерального штаба. Теперь это можно видеть своими глазами… Вода в озерах синяя, зеленая, желтая, глинистого цвета. Вон почти черное озеро с густо-зелеными берегами. Земля как мозаика, как старая, растрескавшаяся от времени картина. Трещины — это дороги, каналы, контуры берегов, они редкой паутиной покрывают землю… Много желтого цвета, — вероятно, поля… Желтый цвет, он преследует, навевает воспоминания… Дроки!

Привычным движением Вадим поворачивает голову — направо, вверх, налево, вниз, глядит перед собой и снова направо, вверх… Майор предупредил — не ввязываться в бой, а как не ввязаться, если… Направо, вверх, прямо перед собой…

С японскими самолетами в воздухе не повстречались. Сделали посадку в Наньчане — дозаправлялись горючим; кроме того, выжидали время, чтобы в Кантон прийти в сумерки.

Пока бензозаправщики поили истребителей, пошли пообедать. Перед отлетом приземлились бомбардировщики — такие же темно-зеленые, с белыми звездами на синем фоне, как истребители, — авиация гоминдановской армии. Ван ю-шины бомбардировщики ввалились толпой в столовую. Вадим знал многих по Москве, по Испании, но здесь, в Китае, еще с ними не встречался, хотя не раз сопровождал их в воздухе.

Среди прилетевших — Тимофей Крюкин, громоздкий, веселый, с ручищами, как у кузнеца.

— Здорово, казак? Как воюется? — Тимофей облапил приятеля. Они сдружились в Испании. Тимофей всех называл казаками, вероятно потому, что сам был из казачьей станицы.

— Пусти, станичник, кости сломаешь, — шутливо взмолился Вадим. Он был несказанно рад встрече с товарищем. — Ну, как в станице?

Для Тимофея было милее всего поговорить о станице, Вадим знал это.

— Скоро сеять начнут… Хлопци в степ пойдут… А там вышня цвести зачнет… Посидеть бы теперь на завалинке, побалакать с дидами!… Плохо разве?

Тимофей переходил с украинского на русский, снова на украинский.

Отошли, сели в сторонке.

— Думку я все гадаю, Вадим… Куды ж японци, бисовы диты, ховаются…

— Завтра, может, накроем, — сказал Вадим.

— Твоими устами мед пить, хлопец!… Может, и так. Но, я думаю, где-то у них авианосец ходит. Доберусь я до него, помяни мое слово…

Майор приказал разойтись по машинам. Разговор оборвался, сговорились, если удастся, повстречаться в Кантоне.

— О, там уж мы побалакаем вволю!… Будь здоров, казак!

В Кантон прилетели к вечеру. Вышли из самолетов словно в парильню, ощутили оранжерейно-влажную духоту тропиков, напоенную парфюмерными запахами трав, цветов, гниющих растений. Поселились в отеле на другой стороне Жемчужной реки. До пристани ехали в автобусах через город, запруженный толпами людей, вдоль бесконечных лоджий, тянущихся из квартала в квартал. А в глубине их, отгороженных от улицы приземистыми колоннами, кустарные мастерские, лавочки, маленькие, как чуланы, харчевни, магазины. Не город — сплошной универмаг или бесконечный прилавок, загроможденный всякой всячиной: овощами, кокосами, плетеными корзинами, вяленой и живой птицей, метлами, самодельной обувью, тряпьем, сувенирами… Из лоджий толпа выплескивалась на улицу, говорливая, праздная. Всюду неумолкаемый гомон — крики бродячих торговцев, звонки рикш, гул голосов.