Обман Зельба - Шлинк Бернхард - Страница 53

Наконец, после отчаянных усилий, елозя на животе и дрыгая ногами, я сантиметр за сантиметром продвинулся в обратном направлении настолько, что зад оказался снаружи; после этого дело пошло быстрее. Вскоре освободились плечи, потом голова. Я облегченно вздохнул. Перевернувшись на спину, я в изнеможении прикрыл глаза — я просто не мог сразу же подняться на ноги.

Когда я открыл глаза, надо мной стоял Пешкалек. Одну руку он держал в кармане, другой теребил ус, глядя на меня.

— Ты давно уже тут стоишь? — Это было неудачное начало. Надо было спокойно встать, предоставив первое слово ему.

— Я, наверное, должен был помочь тебе выбраться оттуда? И извиниться за то, что под моей кроватью так тесно. А потом любезно спросить: что прикажете еще показать? Где вам угодно будет еще порыться, господин частный сыщик? — Он сделал иронический поклон.

— Как ты вообще здесь оказался? — Это тоже была не самая остроумная реплика. Я явно растерялся. Но тем не менее все же встал с пола.

Он ухмыльнулся.

— Я услышал бой своих часов, когда ты звонил Бригите. — Его ухмылка стала злобной. — И отгадай, почему я тоже его услышал, когда ты звонил? Почему я оказался так близко от твоей Бригиты, а?

Он вынул руку из кармана и сжал кулаки. Я не знаю, хотел ли он, чтобы я бросился на него, или, наоборот, боялся этого. Я не торопился.

— Ну? — Он пританцовывал, как боксер.

— Где пистолет?

Он замер на месте, словно окаменев.

— Пистолет? Ты о чем?

— Брось, Инго! Кроме нас с тобой, здесь никого нет. Ни комиссара полиции в шкафу, ни микрофона в булавке моего галстука. Ты знаешь, о чем я говорю, и я знаю, что ты это знаешь, — зачем нам этот спектакль?

— Я действительно не понимаю, с чего ты…

— Ты прав, мой вопрос — это тоже спектакль. С какой стати ты будешь мне говорить, куда ты спрятал пистолет. Или ты его выбросил?

— Ну хватит, Герд. Я сказал Бригите, что только возьму фотоаппарат — и сразу же назад. И я так и сделаю. Я сфотографирую Ману, раз ей так хочется, а потом мы будем есть картофельное суфле, которое томится в духовке. Зажги свет и ищи себе на здоровье свои пистолеты. Только не забудь запереть дверь, когда будешь уходить.

Он развернулся и пошел в соседнюю комнату. Он держался великолепно. Гораздо лучше, чем я ожидал. И эта спокойная уверенность, с которой он говорил о Бригите, Ману и суфле, подействовала на меня сильнее, чем грубое злорадство по поводу близости от телефонной трубки в руке Бригиты. Я смотрел, как он кладет в кожаную сумку два фотоаппарата и вспышку.

— Я бы на твоем месте захватил еще и папку 15.6, вместе с видео.

Он медленно просунул конец ремня в пряжку, натянул ремень и вставил штырь в дырку. Потом бросил короткий взгляд на полку.

— Все пока еще на месте.

Он закончил сборы, но медлил. Положив руки на сумку, он смотрел в окно.

— Кстати, карта, которую ты хотел получить от Рольфа, у меня.

Теперь он вообще уже не знал, что ему делать. И как расценивать мои слова — как наживку? Как предложение о сделке? Левой рукой он отбивал на сумке какой-то нервный ритм.

— Лемке ведь для тебя — рискованный вариант? Ты исходил из того, что он подыграет тебе и не расколется. Ему — сенсационное выступление на процессе, тебе — «убойный репортаж». А когда он выйдет из тюрьмы, получит половину, причем уже с огромными процентами. Но до этого получит сколько? — восемь? десять лет? Высокая цена, но теперь, когда его взяли раньше времени и ему в любом случае грозит срок, — выиграл бы он что-нибудь оттого, что не стал бы подыгрывать тебе и раскололся? — Рука Пешкалека отбивала уже медленные, размеренные удары. — Он выиграл бы. Он мог бы тогда отомстить тебе за то, что ты его сдал.

Пешкалек повернулся ко мне:

— Я его сдал?.. Я не понимаю…

— Не знаю, можно ли это доказать какими-нибудь неопровержимыми уликами. Магнитофонная запись, анализ голосов — есть масса возможностей, но полиция, конечно, вряд ли станет этим заниматься. — Я покачал головой. — Лемке не нужны неопровержимые доказательства. Если я только слегка подтолкну его в нужном направлении, он, как и я, поймет, что это мог быть только ты, а никакой не испанский турист или за кого ты там себя выдавал.

Пешкалек смотрел на меня, словно ожидая следующего удара.

Я медленно развернул башню главного орудия.

— Самое скверное для тебя заключается в том, что для Лемке — это не только возможность мести. Уж если он расколется, то заодно спасет и свою шкуру. Если он станет главным свидетелем, то, скорее всего, получит года четыре, максимум пять. Так что… Он расколется и расскажет всю историю. Но расскажет так, что ты будешь в ней главным действующим лицом. Это ты все придумал, разработал, подготовил и провел. Ты стрелял — сначала в Фирнхайме, а потом в Виблингене. Ты. Всё ты.

30

Поезд еще не ушел

Он сдался. Наживка, предложение, угроза — в какую бы игру я ни играл, он уже больше не решался игнорировать ее. Он решил принять в ней участие, но не сдаваться. Однако принять участие в моей игре означало отказаться от своей собственной.

— Неужели ты всерьез думаешь, что я застрелил Рольфа Вендта? — Он с ужасом смотрел на меня.

— Ты оказал на него давление. У тебя был пистолет Лемке. Ты позвонил в редакцию. Ты…

— Но как…

— Как? — со злостью перебил я его. — Ты хочешь узнать, как это все можно доказать? Можешь не сомневаться: как только у полиции появится след, она найдет доказательства, а то, чего она не найдет сама, она узнает от Лемке.

— Нет, я имею в виду, как я мог убить его, если мне от него было что-то нужно.

— Мне-то какое до этого дело!

— Это был несчастный случай. Рольф…

— Выстрел — несчастный случай?.. Брось, Инго…

— Ты можешь хотя бы выслушать меня, если уж я заговорил?.. — воскликнул он с отчаянием и злостью, и я умолк. — Я сам знаю, что со стороны — это чистый бред. Мы с Рольфом разругались, потому что я требовал карту, а он не хотел ее давать, и я пригрозил, что сообщу в полицию о том, что он прятал Лео у себя в больнице. Он схватил меня за шкирку, я отбил его руки и оттолкнул его. Он упал на спину.

— А дальше?

— Он не шевелился. Я сначала подумал, что он придуривается, потом — что он без сознания. Потом мне стало не по себе, и я пощупал его пульс. Ноль. Он был мертв. — Пешкалек сел в венецианское кресло, положил руки на подлокотники и, приподняв их, вновь уронил, словно говоря: ничего не поделаешь, это факт. Я ждал. Он посмотрел на меня и криво усмехнулся. — У меня был с собой пистолет — я взял его, чтобы припугнуть Рольфа. И теперь, когда он уже все равно был мертв… Короче, я выстрелил.

— И все ради своего «убойного репортажа»? Ты подумал…

— Я не только подумал. Все так и было бы, если бы не ты. Репортер приехал бы раньше полиции, нашел маленькую карту и стал бы прикидывать, что к чему. А я мог бы подбросить ему идею. Но все и так пришло в движение, и поднялся шум.

— Лемке сам дал тебе пистолет?

— Чтобы Лемке мне что-нибудь когда-нибудь дал?.. — Он рассмеялся. — Лемке из той породы людей, которые умеют только брать. А я много лет был одним из тех, что умеют только давать. Я гордился, что я с ним, и позволял командовать собой. Девицы должны были варить кофе и спагетти, а я отвечал за электричество, механизмы и машины. Поэтому я понадобился ему и в Испании, когда он затеял эту историю с «Нью-Эйдж», с группами и семинарами, купанием в голом виде и горячими источниками. Но когда из этого ничего не получилось и он вернулся обратно, началось то же самое. Я должен был обеспечивать техническую сторону. Но я уже был не такой дурак, как раньше, и кое-что успел понять.

Он успел понять, что никто ему ничего не подарит, что как постелешь, так и поспишь и что под лежачий камень вода не течет.

Все придумал Лемке.

— «Люди хотят жареного» — вот его девиз. Футбольные матчи, свадьбы знаменитостей, несчастные случаи и преступления… Терроризм эпохи постмодерна — это тоже медийное явление, и его нужно обставлять и продавать так же, как и все остальное.