Союз еврейских полисменов - Чабон Майкл - Страница 57

– И какого дьявола вам здесь надо, милые мои евреи? Может, объясните? Ума не приложу.

– Этот человек – наш пациент, – объясняет Голд. – Он пытался… раньше срока… выписаться.

– И за это его необходимо пристрелить. Понимаю. Еврейская терапия. Должно быть, по Фрейду? Я не силен, извините, мать вашу…

Он поворачивается к Ландсману и оглядывает его с головы до ног. Лицом Дик, можно сказать, симпатичен, своеобразен. Живые глаза постреливают из-под навеса мудрого лба, подбородок с ямочкой, нос прямой, правильный. Когда Ландсман видел его в последний раз, Дик то и дело вытаскивал из кармана очки для чтения и с умным видом насаживал их на переносицу. Сейчас он стремится подчеркнуть свое старение – или зрелость – парой итальянских очков в стальной оправе типа тех, что надевают для умных телеинтервью стареющие британские рок-гитаристы. На Дике тугие черные джинсы, черные ковбойские сапоги, красная с черным рубаха с открытым воротом. На плечах, как обычно, накидочка из шкуры собственноручно убитого медведя. Любит повыпендриваться Дик, но детектив он отличный.

– Бога ради, Ландсман, ты выглядишь как грёбаный молочный поросенок из консервной банки.

И вот накидочка покидает плечи инспектора Дика и летит по воздуху к Ландсману. В первое мгновение шерсть обжигает холодом, но холод тут же сменяет блаженное тепло. Дик еще придерживает на физиономии усмешечку, но глаза его, как с удовлетворением замечает Ландсман, теряют всякую веселость.

– Я говорил с вашей бывшей женой, детектив Ландсман, – урчит Дик угрожаюше, – после того как получил сообщение о вашем звонке. У вас бродить здесь меньше прав, чем у затраханного безглазого африканского свинокрыса. – Голос инспектора Дика приобретает патетические нотки. – Детектив Ландсман. что я обещал вам сделать с вашей жидовской жопой, буде она еще раз появится на моей индейской территории? Да еще, что очень удобно, без одежи?

– Н-н – не помню, – стуча зубами в пароксизме благодарности и отмерзания бормочет Лансман. – М-м-много чего обещал…

Дик подходит к «каудильо», стучит в дверь, как будто хочет войти. Дверца открывается. Почти полностью скрывшись за ней, Дик бросает внутрь, в тепло, пару слов и еще что-то, более весомое. После этого выходит из-за дверцы и сообщает Голду:

– Там с вами поговорить желают.

Голд отправляется к оставшейся открытой дверце и тоже почти сразу возвращается. Вид у него такой, будто его высморкали через уши и винит он в этом Ландсмана. Голд кивает Дику.

– Детектив Ландсман, – провозглашает Дик. – Очень опасаюсь, мать вашу, что вынужден вас арестовать, вашу мать.

32

В приемном покое индейского госпиталя в поселке Святого Кирилла индийский доктор Pay из Мадраса, освидетельствовав Ландсмана, находит его вполне пригодным для каталажки. Все шутки насчет индийцев и индейцев доктору уже давно приелись. Доктор смазливый, этакий сусальный Сэл Минео марципановый, большие темные оливки глаз, рот как роза с торта-мороженого.

– Ничего серьезного, легкое обморожение, – сообщает он Ландсману, которого даже сейчас, через час и сорок семь минут после чудесного спасения, все еще сотрясает холод из глубин промерзших костей.

– А где у вас большой сенбернар с маленьким бочонком бренди вместо ошейника? – спрашивает Ландсман, после того как врач предлагает ему сменить одеяло на тюремную одежку, аккуратной стопочкой сложенную возле раковины.

– Вам нравится бренди? – Доктор Pay как будто читает фразу из разговорника, не проявляя ни малейшего интереса ни к своему вопросу, ни к возможному ответу пациента. Ландсман мгновенно замечает допросные интонации в голосе врача, веющий от него обжигающий холод. – Вы чувствуете потребность в бренди? – Взгляд доктора Pay исследует что-то в пустом углу комнаты, от пола до потолка.

– Кто сказал о потребности? – Ландсман возится с пуговицами поношенных саржевых штанов. Хлопковая рубашка, парусиновые тапочки без шнурков. Какая еще одежонка найдется для бездомного приблудного алкаша-одиночки, голым свалившегося с неба в лапы сил правопорядка? Обувь великовата, остальное сидит отлично.

– Не чувствуете тяги? – На букву «а» в фамилии доктора, написанной на бэйджике, села частица пепла, он счищает ее ногтем. – Не тянет выпить здесь и сейчас? Тяга отсутствует?

– Тяга?… Нет, тяги нет. Может быть, желание. Вполне объяснимо.

– Конечно. Возможно, вам нравятся большие слюнявые собаки?

– Да тьфу на них, доктор. Хватит нам в игрушки играть.

– Хорошо. – Доктор Pay поворачивается к Ландсману полным лицом. Радужки глаз его как будто из чугуна отлиты. – На основании обследования я могу предположить, что вы сейчас пребываете в стадии отвыкания от алкоголя, детектив Ландсман. Помимо обморожения вы страдаете также от обезвоживания, тремора, пальпитации, зрачки у вас увеличены. Сахар в крови низкий, то есть вы, вероятнее всего, постоянно недоедаете. Отсутствие аппетита – тоже симптом отвыкания. Давление повышено, поведение, насколько я слышал, эрратическое, даже насильственные действия…

Ландсман безуспешно пытается разгладить отвороты воротника рубашки. Тщетные потуги. Они снова и снова загибаются, свиваются в трубку.

– Доктор, – заводит задушевный монолог Ландсман, голосом хватая врача за лацкан служебной униформы. – Весьма ценю вашу проницательность, однако между нами, душеведами, скажите мне откровенно, если бы страна Индия подлежала упразднению, а вы вместе со всеми, кого любили, должны были бы через два месяца проследовать куда-то к волку в зубы, к черту на рога и если половина мира в последнее тысячелетие стремилась бы истребить всех обитателей полуострова Индостан, не рисковали бы вы в таких обстоятельствах стать алкоголиком?

– Возможно. Или произносил бы речи перед незнакомыми врачами.

– Пес с бочонком бренди не заботится о душе обмороженного, – тоскливо изрекает Ландсман.

– Детектив Ландсман…

– Да, док.

– Я вас обследую одиннадцать минут, и за это время вы произнесли три монолога. Тирады, я бы сказал.

– Ну, – тянет Ландсман, впервые ощущая движение своей крови. На этот раз к щекам. – Бывает.

– Вы вообще склонны к резонерству?

– С кем не бывает?

– Словесный понос.

– И так называют.

Только тут Ландсман замечает, что доктор Pay что-то постоянно жует где-то на задворках челюстей. Ноздри улавливают легкий запах аниса.

Доктор помечает что-то в ландсмановской истории болезни.

– Вы не находитесь в настоящее время под наблюдением психиатра, не принимаете антидепрессантов?

– Вам кажется, что у меня депрессия?

– Возможно, термин неточный. Я еще не определился с симптомами. Из сказанного инспектором Диком и из моего обследования можно заключить, что у вас возможны некоторые расстройства.

– Вы не первый мне об этом докладываете, извините.

– Лекарств не принимаете?

– Нет-нет.

– Совсем никаких?

– Совсем. Остерегаюсь.

– Чего-то боитесь?

– Боюсь сорваться.

– Оттого и пьете? – В словах доктора сквозит ирония. – Алкоголь творит чудеса в смысле самообладания. – Врач подходит к двери, открывает ее, входит ноз-индеец. Он поджидал Ландсмана. – Опыт показывает, детектив Ландсман, – заключает свою собственную тираду доктор Pay, – что те, кто боится сорваться, уже давно летят куда-то.

– Возвестил свами, – припечатал ноз-индеец.

– Забирайте, запирайте. – махнул рукой доктор Pay, направляясь с бумажками Ландсмана к своему столу. Не то к торчащей из-под стола корзине для мусора.

У индейского ноза голова как нарост на стволе секвойи, а прическа – страннее Ландсман не видывал. Какой-то кошмарный замес помпадур на полубоксе. Индейский ноз ведет Ландсмана по пустынным коридорам, по стальной лестнице, к какой-то задней камере тюрьмы Святого Кирилла. Вместо решетки в камере приличная стальная дверь. Внутри тоже вполне пристойно. Чисто и светло. Койка при матрасе, подушке и одеяле. Унитаз с сиденьем. К стене привинчено стальное зеркало.