У кого как... - Корсунская Жанна - Страница 50

– Извини, Синди... Прости...

Китаец приносит маленькую резиновую куколку в пышном сиреневом платьице, в белых трусиках и туфельках. Глажу ее розовые щечки, все вокруг расплывается и сверкает от нахлынувших слез.

– Синди, милая, что с тобой?

– Я хочу позвонить Ришару.

– Так позвони. У входа есть телефон.

– И что сказать?

– Мой совет вряд ли тебе подойдет.

– Почему?

– Мне не знакомы способы общения двух сумасшедших. Я могу посоветовать что-то очень примитивное. Например, позвонить и назначить встречу.

– Разве проститутки назначают встречи?

– Именно это они и делают. Скажи, что тебе необходимо серьезно поговорить, разговор не телефонный.

– Я боюсь, он узнает, что я не проститутка, и больше не захочет со мной встречаться.

– Почему, Синди?

– Он одержим идеей спасения моей души, если эта идея рухнет, у Ришара не останется поводов для общения со мной.

– Но зачем ему поводы?!

– Ришар – религиозный еврей. Он приехал в Будапешт разрядиться. Отдохнуть от семьи. Приехал туда, где его никто не знает. Это серьезное нарушение заповеди, но в комментариях к Торе оно даже имеет оправдание. Там написано: «Надень черные одежды и иди туда, где тебя никто не знает».

– А почему одежды должны быть черными?

– Потому что в древности в черное облачались те, кто хотел спрятаться от посторонних взглядов.

– Зачем идти туда, где все чужие?

– Чтобы жена не узнала об измене, чтобы не причинить ей боль, не травмировать семью. Ведь семья – святое. Если муж испытывает физическую неудовлетворенность, он может в крайнем случае пойти к проститутке.

– Это тебе все Ришар рассказал?

– – Нет, я знакома с традициями еврейской религиозной семьи не хуже его.

– Хорошо, что это все значит?

– В роли проститутки, которую нужно возвращать на путь истинный, я его устраиваю, тем брлее проститутки, которая является еврейкой, да еще вдобавок потомком древних служителей Храма.

– А в роли обычной незамужней девушки ты его не устраиваешь?

– Нет...

– Синди, по-моему, ты все усложняешь. Давай построим беседу иначе. Я, примитивная реалистка, буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать обыкновенными словами, без экскурсов в историю и философию. Только найди все же квитанцию.

– Нашла.

– Читай.

– Эфраим Шапиро. Первый международный Израильский банк. Иерусалим...

– Ситуация облегчается! Он, наверное, живет в двух метрах от тебя.

– Может, в двух километрах... Иерусалим не такой уж маленький город. Невероятно... – растерянно смотрю в квитанцию. – Значит...

– Ты любишь его?

– Да...

– Звони сейчас.

– И что сказать?

– Правду.

– О себе или о нем?

– Что нового ты можешь сказать ему о нем?

– Он лжет себе. Это очень опасно. У него, наверное, пятеро детей... Или больше... Религиозным положено... Нет, Ринат, ничего не выйдет. Лучше остановиться сейчас... Еще не поздно, и все в моих руках.

Достаю розовую салфетку с номером телефона, нажимаю зажигалку, задумчиво смотрю, как тонкий язычок пламени съедает синие цифры, потом буквы его ненастоящего имени.

Ринат, кажется, едва сдерживается, чтобы не вырвать у меня из рук салфетку, но все же сидит неподвижно и, только когда тлеющая бумажка плавно опускается в пепельницу, отчаянно произносит:

– Дура ты, Синди. Он мог бы быть сказочным любовником.

– Для тебя – возможно, только не для меня.

– Да, все в мире распределено по-дурацки!

– Кто знает... Давай выпьем за первую половину нашего туннеля, за дружбу, взаимопонимание. Всего неделю назад ты бы сочла мое поведение идиотским, презирала бы меня за глупость, а сейчас понимаешь, что я просто не могу поступить иначе.

– Понимаю – вряд ли, но чувствую – это так и есть.

– Ну, скажи, как мне тебя развеселить?

– Залезть под стол и прокукарекать пять раз, – предлагает сестра.

– Может, я так прокукарекаю, сидя?

– Иди к черту!..

Складываю руки домиком, подставляю ко рту, кукарекаю на весь ресторан, как настоящий петух. Ринат замирает от смущения и вдруг заливается смехом, а вместе с ней другие посетители ресторана. Будапешт не так давно был социалистическим, а значит, полным запретов, поэтому люди, как и в России, приветствуют что-нибудь неординарное, любой повод почувствовать себя свободными, хотя бы и такой незначительный. Сестра поднимает бокал и громко произносит, обращаясь ко всем сразу, по-моему даже к рыбам в рождественских блестках:

– С наступающим Новым годом!

И люди, как заколдованные, повторяют за ней те же слова, поднимают бокалы с вином, колой, апельсиновым соком, и даже синеглазый малыш протягивает маленькую чашечку с клубничным нектаром.

...Светает... Брат покачивает деревянную лодку. Прозрачная озерная вода шелестит о потемневшие бока. Белые кувшинки беззвучно и плавно раскрывают ладони, жирные комарики устало затихают на мокрых стеблях ряски, робкие лучи солнца неуклюже пронзают головки лютиков, превращают их в желтые фонарики.

– Зачем мы здесь?

– Чтобы ты вспомнила гармонию.

– Гармонию?..

– Гармонию тишины.

– Как на небесах у Бога?

– Да. Предрассветная тишина наполнена сотнями звуков. Великий парадокс мироздания – сотни звуков рождают тишину... У нас осталось минут двадцать.

– До чего?

– До начала нового дня.

– И что тогда?

– Мы расстанемся.

– Ненадолго. Только до следующего рассвета.

– Синди, я тебя очень люблю.

– Да, поэтому я никогда не бываю для тебя «слишком».

– Что значит «слишком»?

– Слишком красивой, слишком странной, слишком умной, слишком робкой или, наоборот, смелой. Тебя восхищает все, что есть во мне, все, что есть я.

– Почему ты так говоришь?

– Мне трудно жить. Каждый шаг требует невероятных усилий, передо мной масса преград. Ищу работу, встречаюсь с начальниками, и все они говорят мне это слово «слишком»: «Ты слишком красива, а я бы хотел серую мышку, чтобы не отвлекала от дела и не создавала проблем с женой». Другой сожалеет, что мое образование слишком прилично для той работы, что у него есть. Третий решает, что я слишком скромна и чересчур хорошо воспитанна, а ему нужна пантера, способная драть с людей три шкуры. Четвертый заявляет о моем неумении просто смотреть на вещи...

– Это пройдет, Синди. Ты найдешь свое место в жизни.

– Лучше возьми меня на небо.

– Не могу... Скоро ты получишь в подарок якорь.

– Опять! Не говори про него! Я не выживу без тебя! Нет! Нет! Ты не уйдешь от меня! Нет!..

Кричу отчаянно, безумно, разрушая гармонию рассвета, и вместе с моим криком в озерное оцепенение врывается ослепительный июльский день. Пронзительные солнечные лучи закипают в горячих слезах, жгут глаза. Беснуюсь, размахиваю руками, пытаясь удержать брата, лодка качается, я теряю равновесие и падаю в озеро, в глубокую воду, холодеющую книзу из-за множества подземных фонтанчиков. Переворачиваюсь на спину, смотрю через колыхающуюся прозрачную массу на небо, на дно нашей лодки, опутанное зеленой тиной и пузырьками воздуха, на салатовые животики лягушек. Брат опускает лицо в воду. Утопаю в его синих глазах, длинных черных кудрях, расплывшихся по волнам.

– Синди, любимая, ты всегда будешь «слишком», но однажды это принесет тебе счастье.

Брат взмахивает руками, возносится над поверхностью воды. Ее толща разделяет нас навсегда. Я остаюсь на дне озера...

...Открываю глаза. Ринат сидит на моей кровати, уставшая, но очень радостная. Явно что-то хочет сообщить.

– Доброе утро, сестренка!

– Который час?

– Шесть утра.

– Ты только что вернулась из клуба?

– Да.

– Наверное, жутко устала?

– Неважно, взгляни, пожалуйста, на свои пальчики. Поднимаю к глазам правую руку и почти теряю сознание.

– Синди, что с тобой! Господи! Синди, не пугай меня!

– Ничего... Все в порядке. Где ты взяла этот перстень?

– Я все объясню, только, пожалуйста, успокойся. Умоляю...