Ученик ученика - Корн Владимир Алексеевич - Страница 101

Дага, что я приобрел буквально за час до этого эпохального события, называемого моей первой дуэлью, представляла собой длинный кинжал с широким лезвием и большой чашевидной гардой. В лезвии имелось несколько отверстий – ловушек для клинка противника. На даге был даже специальный отросток для захвата шпаги противника. Когда оружие противника, скользнув по лезвию, оказывалось между ним и тем самым отростком, достаточно было лишь провернуть руку, чтобы на какое-то время задержать его там. Долго и не надо, хватит мига, чтобы нанести ответный удар другой рукой. А при удачном движении можно и вовсе вырвать шпагу из рук противника.

Горднер учил меня этой технике, вернее, просто демонстрировал ее, для того чтобы я о ней знал. Вот только заучить до уровня рефлекса времени у меня не было.

Я не обоерукий боец, и это очень прискорбно. Научиться такому невозможно, таким нужно родиться. Нет, конечно, можно долго и упорно тренировать свою слабую руку и в конце концов добиться немалых успехов. Но все это не то.

Рафаэлю или Микеланджело, вот же проклятая память на имена, учителя советовали: если нет натуры, нужно рисовать свою левую руку. Так вот кто-то из них, устав рисовать одной рукой, так же легко делал это другой. И получалось у него ничуть не хуже. Не сомневаюсь, стань он воином, был бы именно обоеруким. Это талант, а любой талант дается от рождения.

Красивая стойка у Колдейна, жаль, что дам поблизости не наблюдается, им бы непременно понравилось. Наши шпаги соприкоснулись в первый раз. До чего же мелодично звучит мой клинок, и это еще одна особенность толейской стали. А еще им можно запросто опоясаться – настолько он гибок. Конечно, если для этого хватит силы. Только мне этого не нужно. Нужно мне было немного другое.

Оказывается, граф вовсе не символ хладнокровия. Понимаю, не нравится. И никому не понравится, когда угрожают атакой в глаза. Это всегда нервирует, всех нервирует, и ты тоже не исключение. Вот только оба сразу не могут угрожать, кто-то один угрожает, а другой лишь отводит угрозу. Такое знание я принес еще из своего прежнего мира, и оно пригодно не только для шпаги и даже фехтования.

Кстати, что у нас там, на Земле, в этом смысле? Существовало две наиболее значимых школы, итальянская и французская. Они различались между собой, хотя и не очень существенно. И в спортивном фехтовании соревновались тоже они, пока не пришла еще одна, на этот раз отечественная. И как вы думаете, кто победил? Я тоже испытываю гордость.

К чему это я? Да к тому, что, если бы заранее знать, как дело обернется, черта с два я бы забросил фехтование. Адаптировал бы свое умение к тем особенностям, что имеются в этом мире, и цены бы мне не было. Сейчас я осторожничал. Очень осторожничал. Это не спортивный поединок, и малейший промах приведет не к поражению по очкам, а в самом лучшем случае к ранению.

Принимая выпады противника на дальнюю треть клинка, я только делал вид, что контратакую или собираюсь это сделать. Огрехи в технике Колдейна были очевидны, но воспользоваться ими у меня никак не получалось. Для этого необходимо было рискнуть, а я не мог себя заставить это сделать, не мог поймать кураж. Кураж – штука замечательная, но трудно настроиться на убийство человека в общем-то из-за пустяка.

Заметно было, что Колдейн приходит все в большее раздражение, стремясь покончить с делом как можно быстрее. Может быть, его злило то, что он никак не справится с таким неопытным противником, как я. Может, были еще какие-нибудь причины, недоступные моему пониманию, но свое хладнокровие он растерял полностью. Зато я осмелел настолько, что провел две неплохие контратаки, обе из которых могли окончиться вполне успешно, если бы не моя перестраховка. Он ответил не менее опасной атакой, и спасло меня только проворство ног и немного удачи.

Потом случилось то, к чему я долго готовился, но никак не мог решиться. Во время очередного выпада Колдейна я увел его клинок дагой в правую от себя сторону и нанес удар. Он был похож на тот, что наносят тореро, вонзая шпагу быку в загривок. Вот только мой удар был направлен Колдейну в правое плечо.

Я попал, и попал здорово. Острие шпаги уперлось в плечевую кость, и я даже использовал это, для того чтобы разорвать дистанцию скачком назад, оттолкнувшись. Колдейна шатнуло, и он не смог удержать шпагу в руке. Будь это обычный бой, мне бы не составило труда покончить с ним следующим ударом. Момент был подходящий, поскольку его левая рука с дагой прижалась к правому плечу. Наверное, стоило бы это сделать, но я не решился. Непонятно было, как истолковали бы этот удар секунданты и зрители. Возможно, как подлый и недостойный дворянина в таком благородном поединке, как дуэль.

Все. Остался лишь маленький нюанс.

– Не слышу извинений, – обратился я к Колдейну.

Тот сделал недоуменное лицо.

– Господа! – На этот раз мои слова были обращены к остальным. – Прошу извинить мое невежество, но, насколько я знаю, дуэль считается состоявшейся в трех случаях: в случае смерти одного из дуэлянтов, в случае ранения, в результате которого невозможно продолжить бой, и в том случае, если один из противников извинится. Смерти нет, тяжелой раны – тоже, остались только извинения. Итак, я жду.

После этих слов я переложил шпагу в левую руку, освободив ее от даги, и описал клинком изящную восьмерку. Боюсь, что это единственное, на что я способен левой рукой, и, если Колдейн решится на поединок, мне придется туго.

Вмешался лекарь, поспешно заявивший о том, что продолжать бой с таким ранением невозможно. Да кто же против, вряд ли я услышал бы извинения, тем более они мне вовсе не нужны. Откровенно говоря, мне и самому сложно было объяснить себе, почему я это сделал.

Боюсь, что мои проблемы не закончились, и для этого никаких пядей во лбу иметь не надо. Мне не нравились взгляды, которыми они обменивались между собой. Да что ж вы так ко мне привязались, кому из вас я дорогу перешел? Ворона вы черта с два получите, я еще вчера у стряпчего побывал и завещал коня Горднеру.

Кстати о моем бывшем командире. Из-за развалин башни, сложенной из необработанного камня, показалось три всадника. Те, что сзади, – это Тибор с Крижоном. Они запоздали, я ждал их еще полчаса назад. А вот тот, что ехал первым, был очень похож на Горднера. Неужели это тот самый deus ex machina и все мои проблемы позади? Вдруг парни и задержались как раз из-за встречи с ним? Но Горднер еще не меньше месяца должен находиться в Мулое. Или образовалось какое-то новое дело, которое заставило срочно изменить планы?

Остальные тоже смотрели на подъезжавших к нам всадников. Может быть, их прибытие удержит моих противников от осуществления замыслов, которые так очевидны?

Когда троица подъехала на достаточно близкое расстояние, я испытал лишь разочарование. Это был не Горднер. Незнакомец был похож на него не больше, чем кошка на тигра. Ну разве что осанкой. Во всем остальном – во взгляде, в манерах держать себя и еще в тысяче мелочей, которые невозможно заметить издали, – не было ни малейшего сходства.

Псевдо-Горднер направился к окружению моего недавнего противника. При виде Тибора и Крижона у меня на душе полегчало. Жаль, что пришлось впутать их в эту историю. Вот только убить меня сейчас будет значительно сложнее. Убить теперь придется всех троих, потому что право на защиту своей жизни есть у каждого, дворянин он или простолюдин, и мои парни обязательно им воспользуются. Если же получится так, что одному из них удастся скрыться, то обо всем этом узнает Горднер, и тогда он поступит так, как должно, пусть даже я этого уже и не увижу.

Тибор, спешившись, доложил:

– Все готово, ваша милость, – и передал мне бумагу, из-за которой они и задержались в Веленте. Ничего интересного в ней не было, лишь завещание, в котором и говорилось, что в случае моей смерти Ворон переходит в собственность Горднера. Впрочем, как и подаренная Жюстином шпага.

Остается только надеяться, что человек, прибывший вместе с Крижоном и Тибором, не настолько повязан с остальными, чтобы принимать участие в убийстве. Или, по крайней мере, покрывать его.