Ученик ученика - Корн Владимир Алексеевич - Страница 92

Вот именно с такой лепешкой в руке я и стоял следующим утром, наблюдая за тем, как уезжает Кирст. Аргхал, плясавший под Кирстом, был просто великолепен. Не нужно быть ни специалистом, ни ценителем, ни просто любителем, чтобы это увидеть. Любовались прекрасным животным все наши люди. Вот Кирст еще раз коротко всем кивнул и ударом пяток послал коня вперед. Мы же стояли и смотрели им вслед.

Вспомнив наконец про лепешку, я поднес ее ко рту. И тут мне на плечо легла огромная черная морда. Не нужно быть догадливым человеком, чтобы понять, насколько быстро я отскочил в сторону.

Передо мной стоял аргхал и тянулся мордой к лепешке, той, которую я все еще продолжал сжимать в руке.

Я даже головой помотал, зажмурив глаза, – настолько это было невероятно. Нет, аргхал никуда не исчез и все так же продолжал тянуться к хлебу. Черный как уголь-антрацит и такой же блестящий, взнузданный и с седлом, сбившимся набок. С этим-то как раз все понятно – подпруги не затянуты, а вот откуда он взялся? Материализовался из моей мечты?

Я отломил кусок лепешки и протянул коню. Тот осторожно взял угощение с моей ладони бархатными губами. Позабыв обо всем на свете, я скормил всю лепешку. Затем приблизился к нему и расседлал. Он ходил так уже давно, потому что седло успело основательно натереть ему бок. Конь взглянул на меня, как мне показалось, с благодарностью. «Ну-ну, Артуа, – усмехнувшись, подумал я, – сейчас он тебе еще спасибо скажет, на общеимперском».

Нет, благодарности я не дождался. Вместо этого аргхал ткнул в меня мордой, требуя добавки. Когда я обернулся, чтобы попросить у Чемира еще одну лепешку, то обнаружил, что за нами наблюдают все. Даже Кирст специально вернулся и сейчас наблюдал за нами, держа свою лошадь под уздцы. Я скормил коню вторую лепешку, когда рядом образовался Оседор. Он тоже решил угостить животное хлебом. Но не успел он приблизить руку к морде коня, как тот клацнул зубами возле самой его кисти. Оседор озадаченно отошел в сторону.

Я знаю, как отучить любую лошадь от привычки кусаться. Необходимо лишь сварить репу, насадить ее на прут, спрятать в рукаве и протянуть лошади. Лошадь не умеет выплевывать, а вареная репа обожжет ей рот. Пары таких экзекуций хватит, чтобы отучить от дурной привычки самую кусачую лошадь. Вот только пусть посмеет кто-нибудь к нему приблизиться с этой самой репой, я его самого заставлю ее проглотить.

Подошел Кирст и осмотрел коня. Он что-то сказал на своем родном языке и лишь затем перевел на понятный нам всем:

– Лошадь Изерниля.

Изерниль – это тот, кого мы обнаружили самым первым. У его людей было еще два аргхала, а этот, видимо, сбежал от убийц своего хозяина. Вот только как он здесь оказался, было непонятно. Долго разгадывать шараду не пришлось, потому что через несколько минут на лугу, где возле небольшого родника мы расположились на ночлег, показались с десяток всадников. Двое из них ехали верхом на угольно-черных конях. Приблизившись к нам на расстояние в несколько метров, они остановились.

Так, двенадцать человек, явно не кочевники и все как один вооружены.

Как-то так получилось, что человек, бывший у них за главного, оказался передо мной. И его совершенно не смущало то, что он видит перед собой дворянина.

Эти люди не бандиты и не разбойники, пожалуй, их смело можно назвать авантюристами. И они не станут останавливаться ни перед чем, если дело пахнет неплохими деньгами. А здесь ими действительно пахло. Если продать четырех аргхалов, выйдет чуть ли не состояние. Немного непонятно, почему они приблизились к нам вплотную. Неужели настолько уверены в своих силах? Или я снова прокручиваю самый плохой вариант? Весьма вероятно, что они просто хотят попросить закурить. Хотя здесь ведь не курят… Может быть, им нужна соль?

Вот только два аргхала у них, слишком уж все сходится. Интересно, как там ведет себя Кирст. Уж он-то непременно должен признать лошадей. Но почему-то совсем не хотелось отворачиваться от их главаря, мне не нравился его взгляд. Еще один пытался сломать меня таким способом. Вот черт, никакой почтительности к человеку благородного происхождения.

Заявить ему: «Молчать, когда с тобой разговаривает подпоручик», сорвавшись в конце фразы на визг? Но он и не говорит ничего, сидит себе на гарцующей лошади и взгляда от меня не отводит. Да и я вовсе не подпоручик.

И я, глядя ему в глаза, старательно поскреб чуть пониже живота. Нет, ничего там такого не требовалось. Вот только похожи мы сейчас были на двух кобелей, и один из нас должен поджать хвост, признавая чужой авторитет. И мои действия читались так, что я прямо у него на глазах поставил свою метку на столбе поверх его метки. Не котировалась здесь моя шпага, сейчас другие ценности были в ходу. А еще я снисходительно улыбнулся.

Во взгляде моего визави что-то неуловимо изменилось. И сердце бешено застучало: сейчас, сейчас все начнется. Их больше, но пятеро наших парней дорогого стоят, да и Горднер не зря остался в тени.

Напряжение стало почти осязаемым. Я немного согнул ноги в коленях, так получится быстрее отреагировать на любое его движение. Ну и расслабился, насколько получилось, тоже для этой цели.

За моей спиной щелкнула тетива, и чуть ниже шляпы главаря, точно в середине его лба, вырос пестрый цветок – стрела севелугов. Надо же, вот это луки, стрела пробила голову насквозь.

Главарь начался заваливаться с коня в противоположную от меня сторону, и именно с той стороны раздался пистолетный выстрел. Видимо, уже в предсмертной агонии он нажал на спусковой крючок. И этот выстрел предназначался мне.

«Кирст, я твой должник», – пронеслось у меня в голове, когда я прыжком оказался за оставшейся без седока лошадью. Потому что ни за что у меня бы не получилось так, как в случае с бароном в том лесу, где Милана встретила своего дядю-герцога. Не получилось бы потому, что тогда я видел, как барон направляет в меня свой пистолет, который до этого держал стволом вверх.

Сейчас все было по-другому. Пистолет я увидел бы одновременно с выстрелом, потому что всадник прятал оружие за корпусом своего коня. Такое ведь и к ножам относится, когда лезвие скрыто за ногой, спиной, наложенной сверху ладонью другой руки, среагировать на удар практически невозможно. Ладно, зачем объяснять вещи, которые и без меня все знают.

Забухали частые выстрелы, к которым добавились звуки вонзающейся в плоть стали. Когда я появился из-за лошади, в правой руке у меня была шпага, а в левой пистолет. Цель нашлась сразу же – один из наших гостей, сидевший на аргхале. Расстояние было минимальным, чуть дальше выпада шпагой, так что промахнуться мне не удалось. Всадник выронил палаш и зарылся головой в лошадиную гриву.

Больше повоевать мне не пришлось, потому что к этому времени все уже было закончено. Мы одержали победу, заплатив за нее жизнями двух человек. Одним из них был Чемир. Когда я подошел к нему, он еще дышал. Скрючившись, он лежал на земле, прижав обе руки к животу. Нижняя губа его была закушена, и все равно он не мог сдержать стонов. Рана смертельная, и, для того чтобы понять это, не нужно быть Пироговым. Пуля такого калибра, сделанная из мягкого свинца, разворотила ему все внутренности, разорвав на своем пути одну из артерий.

Конечно, милосерднее всего было бы помочь ему уйти на тот свет. Чемир жил еще час, постоянно требуя помочь ему в этом, то прося, то угрожая проклятиями, то умоляя сквозь слезы. И ни у кого из нас не хватило на это духу, даже у Горднера, который стоял вместе со всеми, держась за плечо и зажимая рукой открывшуюся рану.

Вторым погибшим был Оседор. Сабельным ударом ему разворотило лицо. Оседор оказался последним из тех, кто присоединился к нам в Эйсендере. Было у нас и двое раненых, к счастью, их раны оказались не опасными для жизни. Погибших мы закопали в одной могиле, под дубом, одиноко стоявшим посреди поляны.

Кирст собрался уже уезжать, держа в поводу двух черных аргхалов, когда я подвел к нему третьего. Он отрицательно покачал головой, что-то сказав на родном языке. Затем добавил уже на общеимперском: «Дроган сам нашел себе хозяина». Уже отъехав на порядочное расстояние, крикнул: «Береги его!»