Наполеон. Последняя любовь - Костейн Томас - Страница 96

Глава семнадцатая

1

Сэр Хадсон Лоув ворчал, глядя на листок бумаги, который ему положил на стол один из его подчиненных.

— Что это значит?

— На острове все считают, Ваше Превосходительство, что Наполеон находится в плохом состоянии.

— Для подобной болтовни нет никаких оснований! В любом случае это никого не касается. — Он резко указал на бумагу. — Бумагу подписало шесть человек! Они все желают его видеть?

— Говорят, что он почти ничего не ест. В желудке у него задерживается только сухое шампанское. Эти офицеры хотят передать ему ящик лучшего шампанского.

— Но… — Губернатор заколебался, а потом сильно побагровел. — Какое им до него дело?

— Они считают…

— Они считают! Почему они должны что-то считать? У них имеются определенные обязанности. Они должны быть на карауле, чтобы никто не убежал. Я ведь приказал: никто не смеет выказывать к нему симпатию… Это — неподобающе… и неприлично…

— Сэр, я должен им передать, что вы им отказываете в посещении императора?

Губернатор начал о чем-то мрачно рассуждать. Потом он снова взглянул на записку и задержался на имени лейтенанта Греннисона.

— Я думал о них лучше, но не стану создавать лишние проблемы. Пусть они его навестят… вместе со своим вином. При определенных условиях. Свидание в течение одного часа и ни секунды более. После посещения они должны мне обо всем доложить.

— Мне нужно знать о каждом слове, которое говорилось во время визита, и о том, что там происходило. Пусть они это себе зарубят на носу.

Потом все, кто посетил Наполеона, решили, что это было самое интересное время, которое они провели с тех пор, как бывший император Франции оказался на острове. Наполеон был сама любезность. Он отвечал на все вопросы, шутил и смеялся вместе с ними. Он легко делился собственным мнением по всем военным проблемам.

Когда пожаловали визитеры, император стоял перед камином. Одна нога прикрывала темное пятно на ковре, и никто не заметил, что позади генерала Бонапарта отклеился кусок обоев. Шестеро молодых офицеров смотрели только на внушительную фигуру великого полководца. Наполеон был в парадной форме, на груди сверкали ордена. Офицеры все же заметили, что он поразительно похудел.

— Джентльмены, — сказал он на английском с сильным акцентом. — Мне нравится ваша идея — только одни военные и никаких штатских, никаких дам и официальных лиц. Все это очень приятно, не так ли?

Гости рассмеялись.

— Да, генерал, — согласился один из них.

— Мы… Нас семеро, мы станем разговаривать на… профессиональные темы, согласны?

Офицеры, конечно же, согласились. Он разговаривал с ними как с равными. И это было крайне приятно. Они искоса поглядывали друг на друга.

Наполеон обратился к старшему по званию:

— Мне бы хотелось продолжить разговор на вашем языке. Но, к сожалению, я им плохо владею. Мне известно, что вы говорите по-французски, и поэтому я прошу вас быть для нас переводчиком. Я предлагаю, чтобы мне задавали вопросы, а я попытаюсь наиболее полно ответить на них.

Визитеры более получаса задавали императору разные вопросы. После начала беседы Наполеон сел, но офицеры отказались это сделать. Кроме того, в комнате было еще только четыре кресла, у двух из них были продавлены сиденья. Они встали полукругом. Большинство вопросов задавались по поводу различных сражений. Как он расположил войска во время, например, этого сражения? Почему не пускал в ход кавалерию до самого последнего момента? Какую битву он считает самой важной для себя? Назовите, пожалуйста, своих самых лучших маршалов. В чем был секрет Мюрата [71] в качестве командующего кавалерией? В конце один из офицеров расхрабрился и задал вопрос, который интересовал их всех. Что он думает о герцоге Веллингтоне как о генерале?

— Велилингтон… — медленно произнес Наполеон. — Ему повезло во время сражения, а мне — нет. Мне жаль, что нам не пришлось встретиться при равных условиях.

— Вы имеете в виду погоду? Сильный дождь утром?

— Да, и это. И многое другое. Мне не хочется вспоминать об этом дне.

Через секунду он продолжил рассказ о противнике при Ватерлоо.

— Он хорошо сражался в Испании и победил некоторых из моих маршалов. Но вам все и так об этом известно.

Потом экс-император захохотал и потрепал по плечу ближайшего к нему офицера, который оказался лейтенантом Греннисоном.

— Хватит, мы и так слишком долго обсуждали вашего Велленгтона. Он был…

— Самым сильным вашим противником? — поинтересовался кто-то.

Наполеон нахмурился — они теснили его оборону. Наконец он кивнул головой.

— Да, могу сказать, что вы правы.

Его жаждущие знаний молодые гости продолжили бы задавать ему вопросы до бесконечности, если бы в тот момент в дверях не появился Перрон.

— Ваше Императорское Величество, легкие закуски поданы.

Наполеон жестом показал, чтобы офицеры последовали за Перроном в столовую. На столе, покрытом убогой скатертью, для офицеров был сервирован великолепный чай с закусками. Там был английский чай во французской интерпретации. На столе стояло огромное блюдо вестфальской ветчины, ломтики холодной индейки, горячие булочки и множество сладостей. Всем очень понравились крохотные тарталетки, начиненные великолепными взбитыми сливками. Греннисон быстро проглотил парочку тарталеток и шепнул своему соседу:

— Могу сказать, что это — здорово! Невозможно сравнить это тесто с клеклыми тортами с патокой, которые нам постоянно подают в «Плантейшн-Хаус».

— Мне кажется, что наш губернатор вообще обожает патоку, — тихо ответил товарищ Греннисона. — Меня интересует, почему такие яства подаются на дешевой посуде? Вы только взгляните на вилки и ножи. У них деревянные ручки!

— Неужели вы не знали, что он переплавил свой серебряный сервиз, а вместо него купил дешевый фаянсовый сервиз на острове?

Собеседник Греннисона был поражен.

— Клянусь, мне это не известно. Значит, у него не все так просто?

Наполеон ничего не ел, но выпил бокал подаренного ему вина. Он вообще не переносил шампанское, но не показал вида. Он отпивал по глоточку и с благодарностью кивал офицерам поверх ободка бокала.

В «Плантешн-Хаус» губернатор внимательно выслушал отчет. Он снова и снова повторял вопросы и делал уточнения, а потом сравнивал ответы каждого из офицеров.

— Какой ответ он дал на этот вопрос? — чаще всего говорил он.

— Мне нужны его точные слова. Пожалуйста, будьте более точными и ничего не опускайте.

Когда заговорили о герцоге Веллингтоне, он напряженно выпрямился в кресле.

— Так. И что же он вам ответил?

Лейтенант Греннисон стал отвечать на этот вопрос.

— Он сказал, сэр, что герцог оказался для него самым трудным противником.

Сэр Хадсон Лоув был разочарован. Он надеялся услышать оскорбления, которые он с удовольствием бы записал, а потом отослал в Англию, чтобы они стали известны Веллингтону.

— Он сказал именно так? Вы уверены, что точно передаете его ответ.

— Да, сэр.

— Хм-м-м, мы к этому еще вернемся. Меня больше всего интересует, не проскользнули ли во время беседы намеки на то, что он собирается покинуть остров?

Наконец после длительных расспросов им позволили покинуть кабинет губернатора. Когда Греннисон повернулся, чтобы уйти, он задел карман мундира. Там что-то зашелестело. Он ничего не клал в карман и поэтому достал из него бумагу. На ней было написано несколько предложений по-французски. Греннисон понял, что кто-то в Лонгвуде положил ему эту бумагу в карман. Он не понимал по-французски, и поэтому положил записку на стол секретаря.

— Мне неизвестно, что там написано. Кто-то положил записку мне в карман.

Секретарь расправил бумагу и прочитал то, что там было написано.

— Это весьма интересно. Когда вы нашли записку?