Наследники Великой Королевы - Костейн Томас - Страница 132

Джон уселся на скамью и жестом предложил своему гостю сесть рядом.

— Вы живете здесь, прямо как восточный владыка, — Уорд, — немного помолчав произнес Смит.

— Да, я думаю я здесь порядком изнежился. Теперь мне стоило бы некоторых усилий подняться на борт неприятельского судна с абордажной саблей.

«Да это просто убило бы его», — подумал про себя Смит.

— Но это место далеко не всегда райские кущи, Смит, — продолжал капитан. — Несколько лет назад язычники штурмом взяли эти стены. Они содрали кожу с четырех моих людей и гвоздями прибили ее к внешней ограде. Они также убили человека, к которому я был очень привязан. И это случится снова, Смит. Я это знаю.

— Ради всего святого, зачем же вы остаетесь здесь? Разве вы совсем не цените свою жизнь?

Джон ответил не сразу.

— По правде говоря, не очень. А вы что же советуете мне вернуться в Англию и отдаться в руки палача?

— Но ведь есть Франция, Италия, Германия. Вы можете жить в любой из этих стран.

— Чужбина везде чужбина. Жизнь здесь легка и удобна… пока дают жить. Иногда я сомневаюсь, что смогу ли я отсюда уехать. У бея преувеличенное представление о моих богатствах. Если я попытаюсь уехать, он обдерет меня, как липку. — После некоторого молчания он спросил со своим обычным горьким смешком. — Так вы полагаете, что мои жены красивы? Если вы снимите с них чадру и смоете краску с лиц, уверяю, вас ждет сильное разочарование. И вообще местные женщины странные создания. Порой они начинают драться, царапаться, плеваться друг в друга, и тогда слуги вынуждены разводить их по разным комнатам и наказывать плеткой. Иногда они впадают в своеобразный транс и всю ночь сидят и будто собаки воют на луну.

— Но ведь не все ваши жены местные.

— Да, я видел, как внимательно вы рассматривали белых женщин. Ну как, выдерживают они критику столь взыскательного знатока? Одна из них Франсин — француженка.

— Я так и думал.

— Она из Марселя. Очень живая и жизнерадостная, но язык у нее острее бритвы. Все остальные боятся ее. А заметили вы молоденькую с красивыми глазками? Ну, разумеется, заметили. Невозможно не заметить Марию.

— Она итальянка, верно?

— Сицилийка. Очень хороша. Я часто посылаю за ней.

«А-а, значит вот как это делается. Их приводят к нему», — подумал Смит.

— Вид у нее почти что ангельский, но жизнь в гареме ей не по душе, и она готова отдаться первому же мужчине, который проникнет туда. Единственная, кто меня по-настоящему любит, так это маленькая гречанка. Ей бы я без колебания доверил свою жизнь, если бы заболел.

— Я слышал, что вы живете в роскоши, Уорд, но даже вообразить не мог, что это поистине королевская роскошь.

— Даже, если бы я мог жить здесь в полной безопасности, я с радостью променял бы все это великолепие на маленький домик с соломенной крышей в зеленой долине Кента, — с неожиданной горячностью проговорил Джон.

Потом Смит спросил его о Джоралемоне. В каком качестве он здесь живет.

— А-а, мой добрый старый Джор! Круг его обязанностей необычайно широк — он и дворецкий, и секретарь, и мой друг. Но главное — Джор — моя совесть. Хотя, конечно, нельзя сказать, что я уж очень прислушиваюсь к его мнению. К примеру он житья мне не дает по поводу этих женщин, красотой которых вы так восторгались. Хотите верьте, хотите нет, но он категорически отказывается заходить на женскую половину. Джор — настоящий святой, силой обстоятельств заброшенный в обитель греха, откуда он не может бежать.

— Я не мог не обратить внимания, — продолжал гость, — на то, что в вашем гареме нет ни одной англичанки. Признаюсь, это меня удивило.

И тут на какое-то мгновение он увидел подлинного Джона Уорда. Мощная фигура выпрямилась. Низким от волнения голосом Джон произнес.

— Я перестал бы уважать себя, если бы осмелился привезти сюда свою соотечественницу. Я не очень-то горжусь своим теперешним образом жизни, капитан Смит. У женщин в моем гареме была сложная судьба и думаю, здесь им гораздо лучше, чем где-нибудь в другом месте. Но я никогда не решился бы предложить разделить мой позор женщине, которую я уважаю.

Наступила долгая тишина. Наконец Джон, не без труда повернув свой тяжеловесный корпус к собеседнику, сказал.

— Завтра вы должны покинуть мой дом, Смит.

— Моя компания так быстро наскучила вам?

— Не могу передать, какое удовольствие для меня было вновь услышать английскую речь. Она была для меня столь же желанна, как вода для человека, долго томившегося от жажды в пустыне. Но… я уже говорил вам — мне не нравится то, как обстоят здесь дела. У меня серьезные трения с беем. Он угрожает лишить меня покровительства и защиты. К этому все идет, мой друг. Завтра утром во Францию отплывает корабль. Сегодня ночью я перевезу на него всех своих белых жен. Они пока еще этого не знают. Пока еще я пользуюсь достаточным влиянием, чтобы устроить это. Вы тоже отбудете на этом судне.

— Но тогда и вы должны ехать с нами, — воскликнул Смит, — ради всего святого, зачем вам неизвестно для чего жертвовать жизнью!

Уорд спокойно ответил.

— Я никогда не бегал от судьбы. Возможно незаметно для себя я усвоил фатализм жителей Востока. Мне кажется, что быстрая смерть — это желанная смерть. Сейчас я уже не тот, что прежде. Мне не хватает решимости. Но даже если бы я и захотел уехать, сомневаюсь, чтобы мне это удалось.

Смит знал, что дальнейшие уговоры бесцельны. Поэтому он лишь поинтересовался.

— А что же будет с вашим другом Сноудом?

Впервые за все время их знакомства лицо Джона осветилось доброй улыбкой.

— Отважный старый Джор! Мой славный дурачина! Знаете, Смит, он наотрез отказывается покинуть меня. Я пытался уговорить его, но он упорно стоит на своем. Боюсь, он останется со мной до конца. — Джон тяжело поднялся со скамьи. — Думаю, нам уже недолго ждать, пока язычники снова появятся на стенах.