Поколение «Икс» - Коупленд Дуглас - Страница 1

1

Дуглас Коупленд

Поколение «Икс»

Сказки для ускоренного времени

— Прическа у нее — абсолютная продавщица-парфюмерно-го-отдела-магазин-Вулворта-штат-Индиана-год 1950-й. Ну знаешь — такая миленькая, но дура дурой и скоро-скоро найдет себе приличного мужа, чтоб в халупе больше не маяться. Зато платье — аэрофлотовская-стюардесса-начала-шестидесятых — ну знаете, тотально-скорбного синего цвета, который был фирменным знаком русских в прежние времена, пока они не начали мечтать о плейерах «Сони» и кепках для Политбюро от самого Ги Ляроша. А какой макияж! Натуральная Мэри Квант, 70-е; а вдобавок — маленькие полихлорвиниловые клипсы с цветочками-аппликациями -точно такие наклейки лепили на свои ванны голливудские геи, году этак в 1956-м. Ей удалось ухватить сам дух скорби -она была там самой навороченной. Никто даже рядом не стоял.

Трейси, 27 лет.

— Это мои дети. Взрослые или нет, не могу же я их выгнать. Это было бы жестоко. И кроме того — они отлично готовят.

Элен, 52 года.

Часть I

СОЛНЦЕ — ТВОЙ ВРАГ

В конце семидесятых, когда мне было пятнадцать, я снял со своего счета все до последнего гроша, чтобы в «Боинге-747» перелететь через весь континент в г. Брандон, провинция Манитоба, в самую глубь канадских прерий — и увидеть полное затмение солнца. Как я теперь понимаю, в юности вид у меня был странный: почти альбинос, да еще и худой как щепка. Устроившись в мотель «Трэвел лодж»[1], я провел ночь в одиночестве: мирно смотрел телевизор, не обращая внимания на помехи, и пил воду из высоких граненых стаканов, покрытых мелкими царапинами, — похоже, после каждого мытья их заворачивали не в бумажные салфетки, а в наждачную бумагу. Но вскоре ночь прошла, наступило утро затмения, я пренебрег туристскими автобусами и доехал на общественном транспорте до окраины города. Там, порядком отмахав по грязной обочине, я вступил на фермерское поле — зеленые, как кукуруза, неведомые мне зерновые доходили до груди и шуршали, царапая кожу, пока я сквозь них продирался. На этом-то поле, среди высоких сочных стеблей, в назначенный час, минуту, секунду наступления темноты, под слабое жужжание насекомых я лег на землю и, затаив дыхание, испытал чувство, от которого так и не сумел отделаться до сих пор, — ощущение таинственности, неизбежности и красоты происходящего — чувство, которое переживали почти все молодые люди всех времен, когда, запрокинув голову, смотрели ввысь и видели, что их небеса гаснут.

* * *

Полтора десятка лет спустя мною владеют те же противоречивые чувства. Я сижу на крыльце домика, который снимаю в Палм-Спрингс, Калифорния, прихорашиваю двух своих собак, вдыхаю пряный ночной дурман цветов львиного зева и неистребимый запах двора, где у нас бассейн, — в общем, жду рассвета. Я смотрю на восток, на плато Сан-Андреас, лежащее посреди долины, словно кусок пережаренного мяса. Вскоре над плато взорвется и нагрянет в мой день солнце, как вырывается шеренга танцовщиц на лас-вегасскую сцену. Собаки тоже смотрят. Они знают, что грядет важное событие. Собаки эти, скажу я вам, весьма смышленые, но иногда меня беспокоят. К примеру, сейчас я сдираю с их морд какую-то бледно-желтую, вроде прессованного творога, гадость (скорее даже похожую на сырную корочку пиццы из микроволновой печи), и у меня возникает ужасное подозрение, что эти собаки — хотя их умильные черные дворняжечьи глаза пытаются убедить меня в обратном — опять рылись в мусорных контейнерах за центром косметической хирургии, так что их морды измазаны жиром яппи. Как им удается забраться в предписанные законами штата Калифорния койотонепроницаемые красные пластиковые пакеты для отходов плоти — выше моего понимания. Наверное, медики озорничают или ленятся. Либо и то и другое одновременно.

Вот так вот и живем.

Попомните мои слова.

Слышно, как внутри моего бунгало хлопнула дверца буфета. Мой друг Дег, вероятно, несет другому моему другу, Клэр, что-нибудь пожевать, что-нибудь, состоящее исключительно из крахмала или сахара. А скорее всего, насколько я их знаю, капельку джина с тоником. Они — рабы своих привычек.

Дег из Торонто, Канада (двойное гражданство). Клэр из Лос-Анджелеса, Калифорния. Я же, если на то пошло, из Портленда, Орегон, но кто откуда — в наши дни не имеет значения («Ибо куда ни плюнь — везде одни и те же торговые центры с одинаковыми магазинами» — изречение моего младшего братца Тайлера). Мы все трое принадлежим к «космополитической элите бедноты» — многочисленному интернациональному братству, в которое я вступил, как упоминал ранее, пятнадцати лет от роду, когда слетал в Манитобу.

Как бы там ни было, поскольку вчера и у Дега, и у Клэр вечер не задался, они были просто вынуждены вторгнуться в мое пространство, дабы заполнить пустоту внутри коктейлями и прохладой. Им это требовалось. Каждому — по своим причинам. К примеру, вчерашняя Дегова смена в баре «У Ларри» (где мы с Дегом работаем барменами) закончилась в два часа ночи. Когда мы шли домой, он вдруг, не договорив фразы, устремился на ту сторону улицы и поцарапал камнем капот и ветровое стекло какого-то «катласа-сюприм». Это уже не первый спонтанный акт вандализма с его стороны. Автомобиль был цвета сливочного масла, с наклейкой «Мы транжирим наследство наших детей» на бампере — она-то, должно быть, и спровоцировала Дега, истомившегося от скуки после восьми часов макрабства («низкий заработок, нулевой престиж, ноль перспектив»).

МАКРАБСТВО: малооплачиваемая, малопочетная, бесперспективная работа в сфере обслуживания. Пользуется репутацией удачно выбранной профессии у тех, кто подобной работы даже не нюхал.

Хотел бы я понять, откуда у Дега эта склонность к разрушению; во всем остальном он парень очень даже деликатный — однажды не мылся неделю, когда в его ванне сплел паутину паук.

— Не знаю, Энди, — сказал он, хлопнув моей дверью (собаки следом). Дег, в белой рубашке, со сбившимся набок галстуком, мокрыми от пота подмышками, двухдневной щетиной, в серых слаксах (не брюках — слаксах), был похож на падшего мормона — загулявшую половинку тандема по раздаче душеспасительных брошюр. Как лось во время гона, он немедленно ткнулся в овощное отделение моего холодильника и выудил из увядшего салата запотевшую бутылку дешевой водки. — То ли я хочу… нет, я-то не хочу, но мне хочется… проучить какую-нибудь старую клячу за то, что разбазарила мой мир, то ли я просто психую из-за того, что мир слишком разросся — мы уже не можем его описать, вот и остались с этими вспышками на экранах радаров, огрызками какими-то, да с обрывками мыслей на бамперах (отхлебывает из бутылки). В любом случае я чувствую себя гнусно оскорбленным.

Было, по-моему, часа три утра. Дег по-прежнему был готов крушить все и вся; мы оба сидели на кушетках в моей гостиной, глядя на огонь в камине, когда стремительно (и без стука) ворвалась Клэр, норково-темная-под-бобрик-стрижка дыбом. Несмотря на маленький рост, Клэр всегда выглядит импозантно — профэлегантность, приобретенная на работе за прилавком фирмы «Шанель» в местном магазине «Ай. Магнин».

— Мука адская, а не свидание, — объявила она.

Мы с Дегом обменялись многозначительными взглядами. Схватив на кухне стакан с каким-то таинственным напитком, она плюхнулась на маленькую софу, ничуть не боясь грозящего ее черному шерстяному платью бедствия — бесчисленных собачьих волос.

— Слушай, Клэр. Если тебе тяжело говорить о свидании, может, возьмешь куклы и представишь его нам в лицах.

КОСМОПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА БЕДНОТЫ: социальная группа, для которой характерны беспрестанные, подрывающие карьеру и жизненную стабильность путешествия. Ее представители склонны к бесплодным, астрономически дорогостоящим романам по международному телефону с людьми по имени Серж либо Ильяна. На вечеринках увлеченно обсуждают, какая авиакомпания предоставляет больше скидок постоянным клиентам.

вернуться

1

Сеть недорогих мотелей, расположенных вдоль автострад по всей стране (Здесь и далее — примечание редактора.).