Царь-гора - Иртенина Наталья - Страница 11

Шергин задумчиво двинулся по улице. Он вспомнил этого господина в пролетке и даже его имя. В уме стала понемногу, в общих чертах, обрисовываться картина, не сулившая ничего хорошего. Обладатель лисьей шапки, по фамилии Соловьев, был немного известен в петербургских оккультных кругах. Перед революцией он сделал кое-какую карьеру по военному ведомству, стал генеральским адъютантом. Но репутацию составил себе не этим, а недавней, с полгода назад, женитьбой на дочери убиенного Гришки Распутина. Слухи приписывали ему шпионское ремесло, для которого оккультные увлечения были превосходным средством, отпирающим многие двери и обеспечивающим доверие. Неудивительно, что ловкач затесался в самый центр политического клубка, состоящего из многих перепутанных нитей. Все эти нити вели, разумеется, к одному – к особе бывшего государя, и одну из них держал в руках Шергин. Впрочем, эта нить могла в любой момент оборваться. Вокзальные шпики находились в распоряжении Соловьева. Сам же он, на кого бы ни работал по своей основной профессии, безусловно, имел отношения с местными большевиками. Через эту мелкую сеть и мышь не могла бы проскочить к Тобольску.

Две недели спустя вся группа заговорщиков собралась в Тюмени. Они поселились на разных адресах и встречались на улицах, мимоходом обмениваясь сведениями. Только однажды, в самом конце марта, тяготясь бездействием, устроили общий совет в комнате, которую снимал у местного лавочника Шергин.

– Этот негодяй, надо думать, взял на себя роль заменителя Распутина, – горячился штабс-капитан Скурлатовский, ряженый под прогоревшего купчика. – Как будто мало нам было одного. Это семейство – злой рок России, попомните мои слова, господа. Как прежде Гришка цербером крутился у трона, так и его зять теперь никого близко не подпускает к уже свергнутым монархам. Кстати, не кажется вам, господа, зловеще-символичным, что деревня, откуда родом Распутин, стоит как раз на пути между Тюменью и Тобольском?

– Говорят, Соловьеву здесь покровительствует некий немецкий офицер, имеющий большой вес у местных комиссаров, – флегматично дымил папиросой поручик Любомилов, натурализовавшийся в городе под видом частного учителя.

– Я совершенно не удивлюсь, если он шпионит в пользу Вильгельма, – фыркнул Скурлатовский.

– По крайней мере это объясняет, откуда у него такая власть, – задумчиво шагая по комнате между стульев, проговорил Никитенко, единственный не военный среди них. – Ведь он, кажется, заявил, что без его позволения никто не может приблизиться к Тобольску?

– Но я слышал, господин Соловьев декларирует себя ревностным монархистом, к тому же имеет сношения с императорской семьей, – вставил слово штаб-ротмистр Чесноков, разливая вино по рюмкам. Он изображал собой вечного студента, пустившегося на заработки по России-матушке.

– Ах, бросьте, Александр, – взмахнул руками Скурлатовский, – кто нынче не монархист? Даже среди самих большевиков и сочувствующих им имеются настроения, царя уже хотят.

– Однако, господа, надо решать проблему, – молвил поручик, – мы не можем сидеть здесь вечно, ничего не предпринимая.

– Именно не можем! – Скурлатовский раскраснелся и начал волноваться. – Что мы вообще можем, кроме как перетирать кости Распутину номер два! Какая ужасная бессмысленность, когда для спасения России дорог каждый день!

– Что вы предлагаете, господин штабс-капитан? – спросил Любомилов.

Скурлатовский на миг задумался, затем сообщил:

– Я предлагаю войти к господину Соловьеву в доверие. Он, я слышал, получил за границей некое оккультное образование? Вероятно, на этой почве с ним можно близко сойтись.

Чесноков оглядел присутствующих и с иронией поинтересовался:

– Господа, кто из вас достаточно сведущ в оккультных материях, чтобы составить компанию наследнику «святого старца» и гипнотизера Гришки Распутина?

Все головы, будто по команде, повернулись в сторону Шергина. Он единственный из них имел продолжительный опыт жизни в столице и представление о бытовавших там модах на «духовное».

– Должен вас разочаровать, господа, – объявил Шергин, – в роли мистика я провалюсь моментально. Оккультные материи мне глубоко омерзительны, уж не обессудьте.

– Вы можете временно пожертвовать убеждениями ради пользы дела, Петр Николаевич, – настаивал Скурлатовский. – Вы более всех нас способны пустить пыль в глаза этому распутинскому выродку. Надо лишь составить для вас новую легенду…

– Довольно, Михаил Андреич. – Шергин остановил его резким жестом руки. – Вот вам мои убеждения. Вы ратуете за спасение России, между тем в ее погибели, я уверен, не последнюю роль играли те самые оккультные поветрия, заразившие с прошлого века обе столицы и подпилившие ноги у трона. Вам мало этого, вы хотите продолжения?

– Однако вы, Петр Николаевич… слишком уж как-то… – Растерянный Скурлатовский потянул себя за воротник и повел головой из стороны в сторону, словно ему не хватало воздуха.

Шергин налил вина и быстро выпил. Он вспомнил ту петербургскую атмосферу повального увлечения «тайными знаниями» в последние годы перед революцией. Ему, приезжавшему с фронта в короткие отпуска, это и в самом деле представлялось «как-то уж слишком». Все пересуды о «мистическом разврате» в покоях императрицы и ее доверенной фрейлины, поначалу оскорблявшие его, сделались в конце концов чем-то обыденным, вроде разговора о дурной погоде. Шергин считал, что Гришка Распутин всего лишь характерный показатель состояния умов. Этот наивный шарлатан, которого так яростно и свято ненавидели со всеми его блудливо-восторженными поклонницами, выглядел на фоне великосветского салонного мистицизма обыкновенным деревенским идиотом, ряженым в шелк. Впрочем, несмотря на всеобщую ненависть, каждый из этих господ мистиков, несомненно, страстно мечтал оказаться на месте Распутина и развернуться куда как шире невежественного мужика…

Расходились по одному в темноте, так ничего и не придумав. Решили ждать до установления дорог после весенней грязи и пробираться в Тобольск своим ходом. Однако делать этого не пришлось. Двадцать седьмого апреля поздно вечером к Шергину прибежал взмыленный Никитенко и возбужденно оповестил о приезде в Тюмень под конвоем на конных подводах бывшего императора с женой. Их сразу повезли на вокзал к поезду. Княжны и наследник, очевидно, остались в Тобольске. Весть была неожиданна и ошеломительна.

Тотчас собравшись, Шергин отправился на вокзал. Он предполагал узнать, куда отправляют государя. Но вокзал был оцеплен солдатами, никого не пропускали, и пришлось возвращаться ни с чем.

В первый день мая, когда большевики широко праздновали свой пролетарский праздник и толпою ходили по улицам с красными флагами, из газет стало известно, что новым местом заточения государя сделался Екатеринбург. В следующие два дня пятеро заговорщиков поодиночке покинули Тюмень, отправившись в столицу Урала.

6

Поезд медленно вползал в Барнаул по мосту через сибирскую великаншу Обь. В вечерней мгле, подсвеченной огнями, ее воды казались мощно разлившейся из гигантской колбы ртутью. Федор распрощался с попутчиком и первым вышел из вагона. На здании вокзала колыхались по ветру флаги, вывешенные в честь трудящихся, которые завтра с утра будут демонстрировать радость по случаю праздника. По какому-то трудноуловимому ходу мысли и сцеплению ассоциаций Первомай всегда казался Федору некой данью той обезьяне, которая первой взяла в руки палку, нацепила на нее банановую шкурку и так, по слухам, превратилась в человека. А в звуках демонстраций ему слышались бубны профсоюзных шаманов, заклинающих силы природы не дать всем этим людям опуститься обратно на четвереньки. Словом, оставаться в городе до завтра и в очередной раз становиться свидетелем пролетарского камлания Федору не хотелось. Он изучил расписание поездов до Бийска, конечной станции железной дороги в направлении Горного Алтая, и купил билет на утреннюю электричку.

Несмотря на все предосторожности, первомай догнал его в Бийске. Электричка пришла туда к одиннадцати часам, когда по улицам еще бродили отставшие от основных масс группы студентов, народной самодеятельности и пенсионеров с портретами Ленина и Василия Шукшина. Федор, стараясь не попадаться им навстречу, перебрался с железнодорожной станции на автовокзал, запасся пирожками и минеральной водой. После этого он обошел несколько частных извозчиков, стоявших в стороне. Быстро сговорился с владельцем крепкого на вид отечественного тарантаса ехать до Усть-Чегеня за две тысячи рублей. «Примерно четыре рубля на километр», – прикинул он и расплатился сразу. Торговались здесь не жадно, и в глазах водителей Федору чудилось то самое человеческое, которое в Москве теперь искали с фонарем и только в театрах, да и то немногих.