Пропавшее войско - Манфреди Валерио Массимо - Страница 38

— Ксе-е-ен!

Тут же обнаружила его поблизости и разглядела под шлемом улыбку. Он спустился прежде, чем я позвала его.

Всего за несколько мгновений он втащил нас на берег, а другие воины сделали то же с остальными моими товарищами по несчастью.

— Все прячьтесь за эту скалу! — велел Софос, и мы подчинились, поскольку за нашими спинами уже раздавался топот копыт. Оказавшись в укрытии и еле переводя дух, я оглянулась в ту сторону, куда побежали Софос и Ксен, но… ничего не увидела!

— Где же они? — воскликнула я.

— Они оставили нас одних, — плаксиво проговорила Мелисса. — Сбежали.

— Не говори глупостей. Они ведь пешие, как и мы, так что не могут никуда деться. Тсс! — Я велела ей молчать, так как персидские всадники уже оказались за скалами, торчавшими над берегом.

Верховые остановились в недоумении, окидывая взглядом пустынную степь, поросшую сухой травой. В полной тишине слышалось лишь дуновение ветра, поднимавшего в воздух белые шапки одуванчиков. Так продолжалось недолго. Эхом отразился от скал пронзительный, мерный клич, вслед за ним раздался лязг металла. Наши, до сего момента, словно невидимки, притаившиеся в траве, вскочили на ноги — все разом, в боевом построении! Десять тысяч щитов сомкнулись, точно бронзовая стена, десять тысяч копий угрожающе выдвинулись вперед, тысячи красных плащей развевались на ветру словно знамена; шлемы скрыли лица. Я никогда прежде не видела спартанцев такими, никогда раньше они не выглядели столь впечатляюще. Под бронзой, открывавшей лишь глаза и рот, воины казались призрачными существами. Глаза сверкали, словно молнии во мраке, любое движение головы выглядело угрожающим. Врагам, стоявшим перед ними с открытыми лицами, могло показаться, что под этими масками таится какая-то свирепая сила. Когда лицо непроницаемо, обо всем остальном остается только догадываться.

Персидские всадники попытались преодолеть растерянность и по приказу военачальника начали атаку, но наши находились слишком близко и уже перешли в наступление. Лошадям негде было разогнаться, и через несколько мгновений на них уже были устремлены копья. Фаланга двигалась вперед словно исполинская волна, и никто не мог ей противостоять. Напрасно всадники старались отразить атаку. Ряды греков лишь плотнее смыкались, задние шеренги подпирали впередистоящих, копья вонзались в тела врагов, и вскоре схватка превратилась в резню. Я в ужасе смотрела, как люди и кони падали на дно канала, оставляя на острых камнях, подобных лезвиям, кровь и куски плоти.

Потом фаланга расступилась, пропуская вперед лучников, пращников и метателей копий, и вслед отступающим полетел смертоносный дождь. Когда же наконец у нас появилась возможность заглянуть за край пропасти, в ясном небе торжественно сияло солнце, но земля… земля представляла собой страшное зрелище. Отряд персидской конницы превратился в кровавое месиво, и от душераздирающих стонов умирающих холодело сердце. Но это был еще не конец.

Софос счел открывшуюся взорам картину недостаточно жуткой, он захотел обречь воинов Тиссаферна на безграничную муку. Им предстояло узнать, каково бывает наказание за предательство, на себе ощутить ярость воинов в красных плащах, у которых обманом отняли полководцев.

Отряду фракийцев под началом Тимасия-дарданца велели всевозможными способами надругаться над трупами, используя топоры, палицы и молоты. Я развернулась и побежала прочь, а потом спряталась за камнем и оставалась там до тех пор, пока Ксен не позвал меня: настала пора выступать.

Повозки втащили на кручу, и армия двинулась в путь; солнце уже стояло высоко в небе. Время от времени я оглядывалась и видела, как стервятники слетаются к каналу: с каждым разом их становилось все больше и больше.

Как им удалось так быстро и издалека почуять запах смерти? Однако я понимала, что и сама его ощущаю. Он остался на Ксене, ехавшем верхом неподалеку, он остался на всех. Фракийцы походили на мясников, перепачкались в крови с головы до ног.

Мы шли целый день, ничего больше не происходило; к вечеру добрались до покинутого города. Его окружала стена из сырцового кирпича, а в центре высилась полуразрушенная башня, похожая на пирамиду, — в тех краях их называют зиккуратами. Основание ее покрывали плиты из серого камня, на них красовались изображения воинов с густыми курчавыми бородами и волосами, собранными в косы. Их внушительные фигуры были нарисованы яркими красками и поражали воображение. Однако весь город стоял в руинах, некоторые плиты треснули и опрокинулись, а изображения легли в пыль. «Вот каков конец человеческой гордыни», — подумала я.

Kсен вошел внутрь, я последовала за ним. По мере того как мы удалялись от ворот, свет, проникавший через них, становился все более слабым, пока не превратился в еле видный луч, в котором танцевала, поблескивая, пыль. В какой-то момент показалось, будто я наступила на что-то живое, зашевелившееся под моей ногой, и тогда я закричала. Крик и мое невольное движение обеспокоили целую тучу летучих мышей, дремавших в башне, и они заполнили собой все пространство. Я почувствовала, как эти отвратительные твари толкают меня со всех сторон, и потеряла контроль над собой. Вопила все громче, до тех пор пока Ксен не дал мне сильную пощечину, после чего торопливо потащил к выходу. Летучие мыши, быстро хлопая крыльями, подняли такое плотное облако пыли, что мы могли задохнуться.

Ксену удалось вывести меня в безопасное место: он закрыл мне рот и нос плащом, а сам задержал дыхание. Очутившись снаружи, я рухнула на землю, жадно вдыхая свежий вечерний воздух.

— Ты поняла, как легко умереть? — проговорил Ксен, переводя дух. — Даже когда нет войны.

— Ты прав. Если б ты не дал мне пощечину, я бы совершенно потеряла контроль над собой, задохнулась и погибла.

Подняв глаза, я увидела, что на вершине пирамиды собрались несколько человек разного возраста. То были жители здешних мест, нашедшие убежище в башне и, быть может, надеявшиеся, что в ней они окажутся в безопасности и армии, проходящие мимо, не причинят им вреда. Некоторые из наших тоже забрались наверх, чтобы пронаблюдать за передвижением отрядов Тиссаферна, но ничего не разглядели. Мы разбили лагерь среди развалин, и большую часть ночи я слышала плач детей, находившихся вместе с матерями на вершине башни. Женщины не осмеливались спуститься к нам, а с собой у них не было никакой еды для малышей. Меня утешала мысль о том, что вскоре войска уйдут и эти люди смогут вернуться в дома, к работе.

Мы шли весь следующий день, пока не добрались до еще одной полуразрушен ной стены, вероятно, окружавшей некогда могущественный город. Враги больше не показывались: быть может, резня на берегу канала остановила их? Мы надеялись на это, но поверить до конца не могли. Наверняка персы притаились где-нибудь на равнине и ждут удобного момента.

Мы увидели Тигр. Чудо! Он тек очень быстро, неся на себе лодки странной формы, круглые, напоминавшие большие корзины: они вращались в местах водоворотов, но не переворачивались. Я начинала надеяться на то, что мы достаточно далеко ушли от преследователей, и вечером отправилась к Мелиссе, чтобы поухаживать за ее израненными ногами — смазать мазью и растереть.

Я ошиблась: персы появились вечером седьмого дня. Их было много, слишком много, они значительно превосходили нас числом.

Враги приближались, имея в своем распоряжении несколько конных отрядов, однако держались на некотором расстоянии. Они нашли наше слабое место. Преследователи знали, что у нас нет конницы и Арией не явится к нам на помощь: зачем ему это? Сама себе удивлялась: даже я уже начала думать и рассуждать как воин.

Часовые подали знак, прозвучал сигнал тревоги, и наши выстроились в боевой порядок. Греки отвечали на каждый выпад, но противник стремительно удалялся и копья не оказывали ему вреда. Зато персы наносили нам чувствительные удары: даже при отступлении удивительно метко стреляли из луков с двойным изгибом, традиционных для степных всадников. Наши, не ожидавшие такого поворота событий, получили множество ран; подстреленных пришлось укладывать на повозки. В ту же ночь приготовили большой шатер, и лекари принялись за работу. Я никогда прежде не видела подобной картины — как работают столько лекарей одновременно. У каждого нашлись остро заточенные инструменты: иглы, пинцеты, ножницы и еще какие-то приспособления, назначения которых я не знала. При свете масляной лампы они резали, зашивали, а если края раны получались неровными, подравнивали ножницами, словно куски ткани.