Притчи - Джафаров Таги "Стрингер" - Страница 3

Она не была похожа на привычных степных волчиц. Всю свою недолгую жизнь она прожила в лесу, заслужив в стае славу самой строптивой молодой волчицы, и степь была для неё чем-то далёким и чужим. Но слух об Одиноком степном охотнике дошёл и до леса… Неукротимая поймала его зачарованный взгляд, отметила серебристую седину пробивавшуюся сквозь рыжую шерсть степняка и с неожиданным удовольствием, почувствовала, что ей это нравится… Это был её Волк.

Одинокий не сразу понял что с ним произошло, но почувствовал что не в силах противиться блеску её серых с золотинкой глаз и провалился в иx глубину, безнадёжно забыв про степь и запах свободы. Он любил страстно, нежно и отчаянно, как могут любить только умудрённые одиночеством волки. Он рассказывал ей о бескрайних просторах, о звёздах, которые как бисером покрывают всё небо безоблачными ночами. Она полюбила Одинокого и его степь, и oни ушли вместе, в его логово. Он больше не оxотился один. А вскоре в их логове появилась новая жизнь, их пушистый беззащитный волчонок…

Они его ждали, но в тот самый главный миг, когда малыш вдруг появился на охапке старой травы, мокрый и жалкий, Одинокий растерялся от счастья. Он в изумлении смотрел на этот серый комочек копошившийся в логове и сладко причмокивавший и удивлялся своему невероятному волчьему везению. Его волчонок! Их малыш. Вот он, копошится в норе и сладко причмокивает, припав к матери.

Теперь Одинокий неустанно охотился… А степь, словно изменив своему слову, перестала радовать прежним изобилием, и ему приходилось надолго покидать тёплое логово в поисках добычи. Но даже в самые неудачные дни, когда степь упрямилась и насмехалась, он запасался терпением и силами на долгие часы охоты, помня радостное повизгивание волчонка и тёплую шерсть своей единственной и Неукротимой.

А потом волчица затосковала. Она вспоминала свой лес, его запахи, мягкую траву и тенистые деревья, лёгкость оxоты и радость близости своей стаи. Одинокий понимал её, но лес был чужд ему. Он был рождён вольным степным волком, и никогда не оxотился в стае. Даже со своими степными соплеменниками он общался мимоxодом, спешa к своему логову. Ему было горько видеть как гасли с каждым днём сияющие глаза его Неукротимой, и сердце гнало прочь мрачные предчувствия. Одинокий не хотел и боялся нового одиночества…

Волчонок рос, резвился, набирался сил, не ведая ни о каких сомнениях и скучая только по Одинокому, во время его долгиx отлучек. Он встречал его счастливым повизгиванием, тыкался мокрым носом в лапы, и следовал за отцом по пятам, весело подпрыгивая и крутя хвостом. Смешной и родной, он полностью завладел душой отца и его сердцем… Но однажды Одинокий пришёл после длительной охоты и никто не встретил его у логова. Его малыш не выбежал навстречу… Что-то холодное и нехорошее возникло вдруг внутри него и он почувствовал как впервые в жизни его лапы неуверенно ступают по земле… Логово было пусто… И, встретившись взглядом с холодной усмешкой одиночества, Одинокий бросился прочь.

Бескрайняя степь равнодушно провожала его. Ветер развеял запах Волчицы и его смешного, неуклюжего волчонка, обрекая внезапно постаревшего степняка на холод и тоску..

Лес встретил враждебным молчанием. Это была та самая опушка. Но никто его здесь не поджидал. Стаи не было… Она ушла, а с ней ушли его Неукротимая и малыш… Одинокий долго лежал на опушке, поводя запавшими боками. Постепенно отчаянье во взгляде таяло, уступая место чему-то другому – леденящему, мёртвому… Он встал. Ни разу не оглянувшись назад, сделал шаг… другой… Степь насторожённо замерла, не узнавая своего Охотника. Холодом веяло от невидящего ничего взгляда Одинокого…

Он брёл, машинально переставляя сбитые в кровь лапы и равнодушно оглядывая пустую степь. Тьма сгущалась вокруг , а холодный степной ветер заставлял вновь и вновь отмерять бесчисленные километры одиночества…

Кумовья.

Два старика пробирались во тьме, с разных сторон поля, к старому дереву, стоявшему на краю. Оба были вооружены дедовскими ружьями, оба были в преклонном возрасте. Они давно уже не виделись. Их деревни расположенные по разные стороны, второй год как стали линией фронта. Линией вражды. И вот недавно одному из них удалось передать весточку другому. Первый добравшись, привалился к корявому стволу и всмотрелся в темноту. Наконец послышалось шуршанье травы.

На всякий случай подобрал ружьё и взвёл курки. В лунном свете показалась знакомая тощая фигура с ружьём.

– Вот как кум, с ружьём встречаешь меня?

Кум, смущённо опустив двустволку, пробормотал:

– Да мало ль кто мог заявиться. Вон, ты тоже не с кочергой пришёл.

– Да-а. Дожили. Думали ль отцы наши, когда в одном окопе немца встречали, что сыновья друг в друга целиться станут.

Пришедший, глянув на кума проворчал:

– Да убери ты свою пукалку от греха подальше.

Не дожидаясь ответа, швырнул своё ружьё в траву. Кум виновато глянул и отложил своё ружьё. Старики смущённо потоптались. Не решаясь на первый шаг.

Наконец первый не выдержал.

– Ну здравствуй что ли. Сто лет не виделись.

Второй горько усмехнулся.

– Здравствуй кум.

Они всё ещё стояли, пытаясь преодолеть неловкость. Вдруг первый не выдержал.

– И-и-эх! Да что ж мы с тобой стоим-то как неродные. Тьфу! Докатились…

– И не скажи! – Сердито фыркнул второй и шагнул вперёд. Старики словно сбросив тяжкий груз с плеч, схватили друг друга и обнялись. Да так и не выпуская друг друга, плюхнулись под дерево. Уселись. Посмотрели друг на друга.

– Как дома? Дети живы? Здоровы?

– Бог миловал, а как твои?

– Старший в городе, начальником стал. Дочь тоже там.

– Что старуха твоя?

– А что ей сделается? Пилит меня потихоньку день деньской.

– Вот и моя велела передать твоим здравия.

– Всё такая же шустрая?

– Да ты ж знаешь её…

Кум полез в карман и достал папиросы. Протянул пачку.

– Держи сосед. Закуривай.

Они прикурили, осторожно прикрывая заскорузлыми ладонями огонёк зажигалки.

– А помнишь, как ты на моей свадьбе вздумал оплакивать меня? Куда мол ты от нас, на кого друзей покидаешь!

– Ну да! Твоя так посмотрела – глаза вынуть готова была. Кхе-кхе…

– Ну я по тебе тоже потом поминки справил, когда тебя окрутили. Хо-хо.

– Ага, а потом наши двуручные пилы спелись, да так и пилили нас.

Старики хрипло засмеялись, вспоминая молодость. Сколько лет они сходились под этим деревом ещё пацанами, чтобы отправляться на совместные набеги в сады односельчан, сколько проделок было задумано именно тут. Сюда приходили, чтобы посидеть и выпить винца, поболтать о своих зазнобах… А потом, постарше, уже приходили отдохнуть от домашних забот, поделиться радостями и горестями.

Хотя оба имели хорошие дома, да и жёны были у обоих гостеприимные, радушные хозяйки, а вот тянуло их порой сюда – посидеть вдвоём с кувшинчиком винца да нехитрой закуской. И в беде и в радости всегда были опорой друг другу.

Думал ли кто их них, что настанут времена, когда их народы возьмутся за оружие, чтобы не общего врага отразить, а друг друга истреблять. Думал ли кто из них, что это поле станет фронтовой полосой. Что вместе справлявшие свадьбы и поминки, две деревни станут враждебны друг другу. Что их дети ходившие в одну школу станут стрелять в друг друга… Но пришли смутные времена. Два народа встали с оружием друг на друга. Полилась кровь. Пришла война и в их край. Словно опоили людей ядом. И вот…

– Как же это мы все? Что случилось с нами? Из-за чего?

– Э-э-э, кум. От дурости всё. Не могут люди спокойно жить на земле.

– Это Бог нас наказал, за то, что не ценили того, что дал нам.

– Вот-вот. А кого Бог хочет наказать – сперва разум отнимает.

Первый затушил окурок и смачно сплюнул.

– Ты бы забрал своих, что ли, да перебрался подальше отсюда. Помнишь, что полгода назад было? Опять готовятся. Сын из города сообщил. Силы подтягивают.