Крылья - Крайтон Майкл - Страница 26

Весь парк «Алохи» был исследован на предмет коррозии и усталостных повреждений. Были списаны еще два престарелых «Боинга», а один несколько месяцев простоял в ремонте. Корпуса всех трех машин имели значительные растрескивания корпуса и иные следы коррозии. ФАВП издало Директиву о годности к полетам, потребовав осмотреть все находящиеся в эксплуатации «Боинги-737». Еще сорок девять машин восемнадцати различных авиакомпаний имели трещины в корпусе.

Контролирующие органы авиаиндустрии переполошились. Считалось, что «Боинг», «Алоха» и ФАВП внимательно следят за состоянием «семьсот тридцать седьмых»: на этих машинах раннего выпуска нередко отмечались коррозионные повреждения. «Боинг» предупреждал «Алоху», что влажный соленый воздух Гавайев «весьма способствует» коррозии.

Последовавшее за этим расследование показало, что происшествие было вызвано рядом причин. Выяснилось, что машины «Алохи», совершая короткие рейсы, накапливают циклы взлета – посадки намного быстрее, чем предусматривается установленными сроками регламентных работ. Избыточное напряжение вкупе с корродирующим воздействием океанского воздуха способствовало образованию мелких трещин в обшивке корпуса. Это обстоятельство ускользнуло от внимания «Алохи», располагавшей низкоквалифицированным техническим персоналом. ФАВП упустило их из виду по причине большой загруженности и нехватки кадров. Технический инспектор ФАВП в Гонолулу надзирал за девятью авиакомпаниями и множеством ремонтных станций, разбросанных по всему Тихоокеанскому региону от Китая до Сингапура и Филиппин. Со временем трещины в корпусах самолетов расширялись, и конструкция теряла прочность.

«Алоха», «Боинг» и ФАВП интерпретировали результат расследования каждый по-своему. Незамеченные повреждения самолетов «Алохи» объяснялись плохим обслуживанием, неправильной эксплуатацией, недостатком внимания со стороны ФАВП и конструкторскими просчетами. Несколько лет участники событий обменивались взаимными обвинениями.

Однако происшествие с самолетом «Алохи» привлекло внимание производителей к проблеме старения флота, и Амос приобрел широкую известность на «Нортоне». Он уговорил руководство приобретать все больше старых машин, с тем чтобы использовать их крылья и фюзеляжи в качестве объектов исследований. День за днем испытательные машины подвергали дряхлые самолеты циклическим нагрузкам, имитируя взлет, посадку, воздействие воздушных потоков и турбулентности. Амос получил возможность определять, в каких местах они ломаются и почему.

– Амос, – сказала Кейси, приближаясь к старику. – Это я, Кейси Синглтон.

Амос близоруко моргнул.

– А, Кейси. Не узнал тебя. – Он смотрел на нее, прищурившись. – Доктор выписал мне новый рецепт… Э-ээ… Как поживаешь? – Он двинулся к маленькому зданию в нескольких шагах от испытательного стенда, жестом велел Кейси идти следом.

Для всех было загадкой, каким образом Кейси удается ладить с Питерсом. Все объяснялось просто – они были соседями; Амос жил один со своим мопсом, и Кейси раз в месяц приходила к нему что-нибудь состряпать. В ответ Амос угощал ее рассказами об авиакатастрофах, которые ему доводилось расследовать с той поры, когда в пятидесятых годах произошли первые крушения «Кометы». Во всем, что касалось самолетов, Амос был ходячей энциклопедией. Кейси многому научилась у него, он стал для нее кем-то вроде наставника.

– Кажется, я видел тебя вчера утром, – сказал Амос.

– Да. Я была с дочерью.

– Я так и подумал. Хочешь кофе? – Он открыл дверь, и в нос Кейси ударил острый запах подгоревшей гущи. У Амоса всегда был отвратительный кофе.

– Не откажусь, – сказала она.

Старик налил ей чашку:

– Надеюсь, черный сойдет. Забыл купить сливки.

– С удовольствием выпью черный. – Амос забывал о сливках уже много лет кряду.

Амос налил себе кофе в грязную кружку и жестом предложил Кейси сесть в потертое кресло, стоявшее напротив его стола. На столе возвышалась высокая стопка толстых сборников «Международного симпозиума ФАВП/НАСА по структурной целостности, надежности воздушных кораблей, методикам термографического анализа, устойчивости к коррозии и сопротивлению материалов».

Водрузив ноги на стол, Амос раздвинул журналы, чтобы видеть гостью.

– Какая скучища – возиться с этим старьем, – заговорил он. – Как бы я хотел вернуть времена, когда в моей лаборатории в последний раз проводили «Т2»!

– «Т2»?

– Еще бы, откуда тебе знать, – заметил Амос. – Ты работаешь здесь пять лет, за это время мы не выпустили ни одной новой модели. Всякий раз, когда появляется новая машина, первый экземпляр подвергают тестам по программе «T1» – статические испытания. Самолет укрепляют на вибростенде и трясут, пока он не развалится на куски. Таким способом мы обнаруживаем слабые места. Второй экземпляр испытывают по программе «Т2» – тесты на усталостные разрушения. Это задача посложнее. Со временем материал теряет упругость, становится хрупким. Мы закрепляем самолет в испытательной машине и день за днем, год за годом в ускоренном темпе имитируем взлеты и посадки. По стандартам «Нортона» самолет должен выдержать испытания усталостной прочности в течение более чем двух сроков службы. Иными словами, если конструкторы рассчитывают машину так, чтобы она служила двадцать лет – скажем, пятьдесят тысяч часов налета и двадцать тысяч циклов, – мы терзаем его более чем вдвое дольше, прежде чем передать в серийное производство. Мы твердо уверены в надежности машины. Как кофе?

Кейси пригубила напиток, сумев не поморщиться. Зарядив кофеварку порошком, Амос с утра до вечера гнал сквозь него кипяток. Именно поэтому кофе приобретал столь специфический аромат.

– Очень вкусно, Амос, – ответила Кейси.

– Захочешь добавки – только попроси. Там, где я его взял, найдется еще. Так вот, испытания в течение удвоенного срока службы проводят почти все производители самолетов. Мы дотягиваем до четырехкратного срока. Именно поэтому у нас на заводе говорят, что все остальные делают конфетку, а «Нортон» – роскошный деликатес.

– И именно потому, – подхватила Кейси, – Мардер говорит, будто бы все остальные делают деньги, а мы сидим без гроша.

– Мардер. – Амос фыркнул. – У него одни деньги на уме. В былые времена начальство говорило нам: «Делайте самый лучший самолет, какой только сможете». Теперь говорят: «Делайте самый лучший… в пределах отпущенных средств». Улавливаешь разницу? – Он с шумом прихлебнул кофе. – Итак, Кейси, что привело тебя ко мне? Пятьсот сорок пятый?

Кейси кивнула.

– Ничем не могу тебе помочь, – сказал Амос.

– Почему?

– Самолет новый. Об усталости не может быть и речи.

– У нас возникли трудности с одной деталью. – Кейси протянула ему фиксатор в пластиковом пакете.

– Хм-мм… – Старик покрутил фиксатор в пальцах, поднес его к свету. – Это скорее всего… нет-нет, не подсказывай… это, по всей вероятности, фиксатор предкрылка, второго по счету от основания крыла.

– Совершенно верно.

– Еще бы. – Амос нахмурился. – Но деталь с дефектом.

– Знаю.

– Так в чем же вопрос?

– Доэрти полагает, что эта деталь могла стать причиной происшествия. Он прав?

– Ну… – Амос поднял глаза к потолку, размышляя. – Нет. Ставлю сотню долларов – эта деталь здесь ни при чем.

Кейси вздохнула. Она вернулась на исходные позиции. Единственная версия оказалась ложной.

– Разочарована? – спросил Амос.

– Честно говоря, да.

– Значит, ты плохо меня слушала, – продолжал старик. – Это очень ценная улика.

– Но ты сам сказал, что фиксатор не мог…

– Кейси, Кейси! – Амос покачал головой. – Пошевели мозгами.

Сидя в кабинете, пропахшем горелым кофе, Кейси пыталась заставить себя думать. Она пыталась понять, к чему клонит Амос, однако ничто не шло ей на ум. Она посмотрела на старика:

– Так и быть. Сдаюсь. Что я упустила?

– Были ли заменены остальные фиксаторы?

– Нет.

– Только этот?

– Да.

– Почему только этот, Кейси? – спросил Амос.